Александр Бушков - Лесная легенда
А там и с работой срослось. Нас, туляков, так просто из седла не вышибешь, мы упрямые, не зря же наши мужики когда-то блоху подковали… Короче говоря, я однажды сел и крепенько, как раньше на фронте, прокачал ситуацию: может, и найдется что-то, способное пригодиться на гражданке?
А ведь есть! Весьма даже неплохое знание польского! Конечно, в МИД или во внешнюю торговлю и соваться не стоит, повторится тот вариант, что, несомненно, был бы с МУРом — но мало ли других мест, пусть и не столь престижных? Должны быть. Выбирать в моем положении не приходится.
И когда я стал старательно отрабатывать это направление, уже через пару недель нашел постоянное место — переводчиком в научном журнале. Никакого Первого отдела там не имелось, так что получилось. Зарплата, правда, к некоторому моему стыду, оказалась чуть поменьше, чем у жены, но тут уж выбирать не приходилось. Трудновато было в первое время — несмотря на все знание языка, с научной и технической терминологией почти не приходилось иметь дела, но я старался. В начале шестидесятых стали широко издавать иностранную литературу, в том числе и польскую, и я, уловив момент, перешел в одно немаленькое издательство. Там тоже поначалу пришлось туговато, не хватало на сей раз умения излагать литературно, но я и это препятствие одолел. Да так до пенсии оставался в той системе. Работа как работа, не столь уж и малопрестижная. Да и после того, как Лысого вышибли, дышать кое в каких смыслах стало полегче. Правда, ту формулировочку, из приказа, так и не сняли, хотя я делал раз осторожные подходы — но, в итоге, и черт с ней. Все равно поздновато возвращаться после двенадцати лет гражданской жизни, да и в остальном формулировочка эта особой роли в моей жизни никогда не сыграла. Главное, в шестьдесят пятом мне наряду с другими вручили медаль к двадцатилетию Победы — а это, по кое-каким неписаным правилам, означало если не полную, то частичную реабилитацию.
Дальнейшую мою жизнь описывать нет смысла — не было особенно интересного. Вот разве что… В семьдесят пятом меня пригласили в Польшу на День Победы. Уж не знаю, как там будет в восемьдесят пятом, учитывая непростую ситуацию в стране, — но раньше День Победы и в Польше отмечали, как надлежит, особенно круглые даты: что бы там ни было с историей и национальной спецификой, а Войско Польское участвовало в штурме Берлина.
Естественно, я больше встречался не с их армейскими ветеранами, а с людьми из КБВ — того, второго, где я сам послужил (корпус, кстати, просуществовал до шестьдесят пятого, да и тогда был не расформирован, а перешли из МВД в другое ведомство).
Польскую медаль к тридцатилетию Победы получил и я. Но, главное, встретился с теми двумя бывшими сослуживцами, которые в свое время считались добрыми приятелями. Хорошо посидели, хорошо поговорили. У них в пятьдесят шестом прошла своя кампания по охоте на тамошних «бериевских пособников», армия изрядно потопталась по госбезопасности — но обоим повезло, обошлось без неприятностей.
И я, так уж получилось, не сдержался, благо иным подпискам вышел срок давности. Рассказал им ту историю, главное, не особо углубляясь в детали. И спросил: хлопцы, а нельзя ли как-нибудь узнать, чем все кончилось касаемо Факира?
Еще когда они слушали, глаза знакомо загорелись у обоих — пусть оба давно на пенсии, инстинкт розыскника о себе непременно даст знать, это уж навсегда. И оба пообещали, задействовав старые связи, что-то выяснить.
Я не особенно верил, что у них получится, — но оба были волкодавами старой школы, к тому же и у них наверняка истекли сроки особого режима секретности по некоторым делам. Назавтра к вечеру оба появились с коньяком, довольные.
Оказалось, что тогда же, в пятьдесят шестом, когда шла борьба с перегибами, охота на «перегибщиков», настоящих и мнимых, вот наподобие меня, реформы и прочие послабления, приказано было отменить ориентировки местной агентуре на Факира. Кто-то рассудил (быть может, не без резона), что за одиннадцать лет в деле не произошло ни малейших подвижек, и пора сдавать материалы в архив. И сдали…
Вот этими новостями из прошлого для меня та история закончилась окончательно…
Мое сегодняшнее мнение? Оно, знаете ли, остается тем же, что без малого тридцать лет назад. Я по-прежнему не знаю, что и думать. До сих пор остаюсь твердым материалистом, а потому принять объяснения Томшика и пана Конрада не могу, очень многое в себе пришлось бы тогда сломать. Но, с другой стороны, кое-какие обстоятельства…
Не знаю, что и думать. С такой позицией наверняка и помру. Ладно, признаюсь по совести: порой, очень редко, лезла в голову всякая дурь, давал я слабинку, представлялась Катька, ничуть не постаревшая за все эти годы, идущая по каким-то неведомым дорожкам под руку с этим… типом. Но такое, повторяю, случалось очень редко, и всякий раз я эти мысли быстренько прогонял. Пусть даже иные в свое время настаивали, что Борута приходит не из пекла, а из какого-то другого места, моя позиция остается прежней. Не знаю, что и думать. Вот и весь сказ…
Примечания
1
Холостяк (польск.).
2
Район (польск.).
3
Истребительные батальоны из местной штатской молодежи.
4
Оружие (польск.).
5
По нашим терминам — райцентр.
6
Маринарка — пиджак (польск.).
7
Фацет — тип, субъект (польск.).
8
Корпус беспеченьства войсковего (корпус воинской безопасности) — примерно аналог СМЕРШа и войск НКВД в Войске Польском.
9
Автор стихов А. Прийма.
10
Бимбер — польский самогон.
11
Фольксдойче — этнические немцы, жившие до войны не в Германии.
12
Районный отдел народного образования.
