Дар Божий - Петр Семилетов
На поляну недавно, этим летом, часов в девять вечера садилось НЛО — большой оранжевый шар. Миша наблюдал со своего участка, а утром ходил смотреть. На поляне осталась примятой по кругу трава.
Мишин дядя, Андрей Андреевич, снова привел своих друзей-уфологов и какого-то экстрасенса с рамкой, что вращалась в руке, обозначая границы незримой области. Впервые этих же товарищей дядя Андрей приглашал по поводу домового на чердаке.
Годами, Гнутовы жили, редко слыша будто кто картошку рассыпает там, над люком в потолке, где еще с довоенного времени хранился разный хлам. Иногда эти стуки перемещались в сарай во дворе, но зимой обычно это происходило на домашнем чердаке. А если приставляли лестницу и поднимались туда, в электрическом тусклом свете никого не было видно, а посторонний звук замирал.
Сначала Мишин дядя увлекался уфологией постепенно, собирал в папку газетные вырезки о летающих тарелках, но вдруг его увлечение пошло по нарастающей, он стал посещать клуб «Тау», заседавший по субботам в подвальном помещении на левом берегу, на улице Бажова. Туда сходились большей частью седые, косматые бородачи с острым взглядом из-за очков, обменивались ксерокопиями и самиздатом, наводили мосты с другими уфологами и однажды едва не свели в подвале непримиримых друг к другу Ажажу и Шуринова, однако диспут был сорван, когда неформальный председатель клуба, Игорь Птица, узнал, что члены клуба не поставили обоих уфологов в известие про одновременное приглашение. Кривя рот, Птица кричал, что не допустит скандала. И не допустил.
Дядя Андрей искал выходы и на группу уфологов, пригревшуюся в зверинецком Институте проблем прочности, что напротив входа в ботсад. Но безуспешно.
А в подвальном клубе была своя общая библиотека, хранящаяся впрочем не в подвале, а дома у Птицы. Жемчужинами ее считались знаменитая «Синяя книга» со штампом библиотеки американской военной базы в Сайгоне, и неопубликованная рукопись Зигеля, «которой всего один экземпляр и он у нас».
Рано полысевший, но без того выглядевший старше своих лет, дядя Андрей пару раз брал с собой совсем юного тогда Мишу. Уфологи пили в подвале то коньяк, то винцо, а Миша — лимонад, купленный предусмотрительным дядей. Миша в разговоры не вмешивался, только слушал, иногда тихо иронически посмеиваясь, будто человек, обладающий знаниями неизмеримо большими, однако держащий их при себе.
Постепенно в ряды уфологов затесались новые люди, со стрижками покороче и очками потоньше. Пошли разговоры о Шамбале и Туринской плащанице, на языках закрутилось слово «теософия», и члены клуба стали покидать темный свой подвал, дабы посещать киевские церкви и дремучие склоны Днепра.
Затем Птица начал утверждать, что они предают Зигеля. И как-то один за другим новые люди отваливались от собраний, а с ними ушли и разговоры о Рёрихе и Блаватской. Лишь один эзотерик окопался, с виду старый хиппи, по имени Лёша, в расклешенных джинсах затёртых годов. Он говорил, что принимает все доктрины и поэтому ему уютно всюду. Он застолбил за собой в клубе теорию, что НЛО это полевые формы жизни, а не инопланетяне, и порой бунтовал, чтобы клуб переименовали из «клуба по изучению НЛО» в «клуб по изучению паранормальных явлений».
Вдруг Птица умер, и поскольку был он одинок, квартира пошла прахом, а библиотеку таки перевезли в подвал. Бразды правления взял Лёша и заявил, что смотреть надо более широко. Некоторые не хотели смотреть шире и ушли, но дюжина человек осталась, среди них дядя Андрей.
Почему туда перестал ходить Миша, или вернее, почему дядя прекратил его брать на собрания? А Миша однажды слушал-слушал Лёшу и вдруг громко засмеялся, запрокинув голову. Лёша удивленно на него посмотрел, ничего не сказал. Миша снисходительно пояснил:
— Сразу видно, что вы некомпетентны в этом вопросе.
Молчаливое отлучение Миши от клуба поставило крест на его тщательно вынашиваемой и воображаемой во множестве вариантов мечте зачитать свой доклад «Наблюдения НЛО над ботсадом», где он собирался впервые обнародовать свои дневниковые записи. Черновик доклада был готов, Миша порой подумывал, что сойдет и за чистовик, и тянул, тянул. Теперь же дядя Андрей на его вопросы, когда же очередное собрание клуба, пожимал плечами или ссылался то на болезнь Лёши, то на его занятость, то на занятость участников — а ради двух-трех человек не стоит и собираться, можем созвониться.
Изучать домового, или как его уже назвали, зверинецкого Барабашку, пришло пятеро аномальщиков, и Лёша с ними. Стало быть, все обиды забыты. Миша продавливал коленями топчан у окна — выглядывал в окно, что выходило на двор, не идут ли. Невзначай на столе перед телевизором разложил свои бумаги — не только фантастические рассказы, но и эзотерико-философское сочинение с рабочим названием «Роль, механизм и структура бытия». Здесь он пьет чай, здесь он работает. Чтиво легкое и тяжелое, по плечу любое. Он универсал.
Уфологи всё не шли. Миша выбрался во двор, приотворил калитку, постоял минут пять. Обещали к шести. Вернулся. А Татьяна Степановна убрала все бумаги и расставила там стаканы для чая, в золотистых подстаканниках с оленями, и старыми, где потемнели узоры, ложечками.
— Зачем ты? — крикнул Миша.
— А ты чего разложился, если люди придут?
На стене часы — коричневый домик с кукушкой. Крыша двухскатная, под нею белый циферблат, вниз свисают на цепочках две тяжелые, длинные шишки в диагональных полосах. Стрелки показывали шесть. А потом вдруг послышался скрип калитки, и тихие шаги во дворе, и за занавесками окна призраками проплыли пожилые уфологи.
Миша рыпнулся, отправился в другую комнату, дальнюю, свою, где всегда тишина, где умерла когда-то бабушка — всё, что он про нее помнил. Полез под кровать, высокую, с набалдашниками, с горкой из трех подушек, одна другой меньше. Из пыли достал в зеленом дерматиновом переплете книгу, огромную книгу, какая не уместится даже в школьный ранец. Толстенный гроссбух с листами в клеточку. Таким можно убить. На обложке клеющим карандашом прикреплена бумажка «Беседы с домовым. Протоколы».
Почти год Миша общался с домовым при помощи стука. Когда мама уходила на работу, он, если было настроение, брал гроссбух, авторучку и, подставив к чердачному люку складную лестницу, прислонял к ней словно к пюпитру гроссбух.
