Александр Дюма - Тысяча и один призрак
Стол был накрыт на одного человека, в очаге кипел в горшке суп, и рядом из стенных часов выскакивала кукушка с открытым ртом, отбивая половину часа.
— Ну, — сказал развязным тоном доктор, — я пока ничего не вижу.
— Войдите в дверь справа, — еле слышно произнес Жакмен.
Присутствующие двинулись в указанном направлении и очутились в каком-то помещении, в углу которого находился лаз в подполье, откуда пробивался свет.
— Там, там, — шептал Жакмен, вцепившись в руку Ледрю и указывая на распахнутую дверцу погреба.
— А, — шепнул доктор полицейскому комиссару с ироничной улыбкой, как человек, на которого ничто не может произвести впечатления, потому что он не верит в предрассудки, — кажется, мадам Жакмен последовала заповеди Адама. — И он стал напевать:
Умру, меня похоронитеВ погребе, где…
— Тише! — одернул его каменотес.
Лицо арестованного покрылось смертельной бледностью, волосы встали дыбом, лоб блестел от пота.
— Не пойте здесь!
Пораженный ужасом, сквозившим в его голосе, доктор замолчал. И сейчас же, ступив на первые ступеньки лестницы, воскликнул:
— Что это такое?
Он нагнулся и поднял шпагу с длинным клинком. То была шпага, взятая, по словам Жакмена, из Артиллерийского музея 29 июля 1830 года, лезвие ее было в крови. Полицейский комиссар взял ее из рук доктора.
— Узнаете вы эту шпагу? — спросил он у арестованного.
— Да, — ответил тот. — Ну, ну, поскорее.
Это было первое подтверждение убийства, которое обнаружили. Прошли в погреб — в том порядке, как я уже упоминал выше: доктор и полицейский комиссар шли первыми, за ними — Ледрю и Жакмен, следом — двое лиц, которые находились у него, за ними жандармы, потом те особы из публики, которым было отдано предпочтение, среди них оказался и я…
Когда я ступил на седьмую ступеньку, мой взор погрузился в сумрак погреба, который скрадывал очертания предметов. Первым, что приковало наше внимание, был обезглавленный труп, лежавший у бочки; кран бочки был наполовину открыт, из крана текла тонкая струйка вина и, образовав ручеек, подтекала под настил на полу. Труп был скрючен, как будто в момент агонии тело пригнулось к стене, а ноги остались на прежнем месте. Платье с одной стороны было приподнято до самой подвязки. По-видимому, жертва оказалась застигнута врасплох, когда, стоя на коленях у бочки, она наполняла бутылку, которая выпала у нее из рук и валялась поблизости. Верхняя часть туловища была вся залита кровью.
На мешке с гипсом, прислоненном к стене, как бюст на колонке, видна была или, вернее, мы догадывались, что там стоит голова, утопавшая в своих волосах; полоса крови тянулась по мешку сверху донизу. Доктор и полицейский комиссар обошли труп и остановились перед лестницей. Посреди погреба стояли двое приятелей Ледрю и несколько любопытных, которые поторопились проникнуть сюда. У подножия лестницы замер Жакмен, которого не могли заставить сдвинуться с места. Рядом с ним находились два жандарма. За жандармами стояли пять или шесть наблюдателей, в числе которых находился я, и несколько человек толпились на лестнице. Внутри погреб был освещен дрожащим светом одинокой свечки, поставленной на ту бочку, откуда вытекало вино и перед которой лежал труп жены Жакмена.
— Подайте стол и стул, — распорядился полицейский комиссар и принялся за составление протокола.
III
Протокол
Затребованная мебель была ему предоставлена. Он установил поудобнее стол, уселся перед ним, спросил свечку, которую принес ему доктор, для чего ему пришлось дважды перелезать через труп, вытащил из карманов чернильницу, перья, бумагу и начал свой протокол. Пока он записывал предварительные сведения, доктор с любопытством повернулся к голове, поставленной на мешок с гипсом, но комиссар его остановил.
— Не трогайте ничего, — приказал последний, — закон и порядок прежде всего.
— Вы правы, — согласился доктор и вернулся на свое место.
В течение нескольких минут царило абсолютное молчание. Только слышен был скрип пера, да бумагу покрывали одна за другой плотные строчки установленных формулировок. Прервавшись, он поднял голову и осмотрелся.
— Кто будет у нас свидетелями? — спросил полицейский комиссар, обращаясь к мэру.
— Прежде всего, — сказал Ледрю, указывая на своих приятелей, стоявших около полицейского комиссара, — эти два господина.
— Хорошо.
Он обернулся ко мне.
— Затем вот этот господин, если он не будет возражать, что его имя будет фигурировать в протоколе.
— Нисколько, сударь, — отвечал я.
— Итак, пожалуйте сюда, — сказал полицейский комиссар.
Я испытывал отвращение, приближаясь к трупу. С того места, где я поначалу находился, некоторые детали казались менее ужасающими, их как бы скрывал сумрак, который придавал окружающей обстановке даже некую поэтичность.
— Это необходимо? — спросил я.
— Что?
— Чтобы я сошел вниз?
— Нет. Останьтесь там, если вам так удобнее.
Я кивнул, как бы подтверждая: я желаю остаться там, где нахожусь. Полицейский комиссар повернулся к двум приятелям Ледрю, которые стояли около него.
— Ваши имя, отчество, возраст, звание, занятия и место жительства? — спросил он скороговоркой человека, привыкшего задавать такие вопросы.
— Жак Людовик Аллиет, — ответил один из тех, к кому он обратился, — называемый по анаграмме Эттейла, журналист, живу на улице Ансиен-Комеди в доме номер двадцать.
— Вы забыли указать свой возраст, — заметил полицейский комиссар.
— Вас интересует, сколько мне действительно лет или сколько мне дают?
— Назовите ваш возраст, черт возьми! Нельзя же иметь два возраста.
— Но, господин комиссар, ведь существовали Калиостро, граф Сен-Жермен, Вечный жид…
— Вы хотите сказать, что вы Калиостро, граф Сен-Жермен или Вечный жид? — проговорил, нахмурившись, комиссар, полагая, что над ним смеются.
— Нет, но…
— Семьдесят пять лет, — сказал Ледрю, — пишите: семьдесят пять лет, господин Кузен.
— Хорошо, — произнес полицейский комиссар и сделал запись.
— А вы, сударь? — продолжал он, обращаясь ко второму приятелю Ледрю.
И он повторил в точности те же вопросы, которые предлагал первому.
— Пьер Жозеф Муаль, шестидесяти одного года, настоятель церкви Сен-Сюльпис, место жительства — улица Сервандони, номер одиннадцать, — ответил мягким голосом тот, к кому были адресованы вопросы комиссара.
— А вы, сударь? — на этот раз обратился он ко мне.
— Александр Дюма, драматический писатель, двадцати семи лет, живу в Париже на Университетской улице, дом номер двадцать один, — ответил я.
Ледрю повернулся в мою сторону и приветливо мне кивнул, я ответил ему тем же.
— Хорошо, — заметил полицейский комиссар. — Так вот слушайте, милостивые государи, и сделайте ваши замечания, если таковые появятся.
И монотонным голосом, свойственным чиновникам, произнося слова несколько в нос, он зачитал следующее:
— «Сегодня, 1 сентября 1831 года, в два часа пополудни, будучи уведомлены, что совершено преступление в общине Фонтене, а именно: убита Мария-Жанна Дюкузрэ ее мужем Пьером Жакменом, и что убийца отправился в квартиру господина Жан-Пьера Ледрю, мэра вышеназванной общины Фонтене, и заявил по собственному побуждению, что он совершил преступление, мы лично отправились в квартиру вышеупомянутого Жан-Пьера Ледрю, на улицу Дианы, в дом номер два. В эту квартиру мы прибыли в сопровождении господина Себастьяна Робера, доктора медицины, живущего в общине Фонтене, и нашли там уже арестованного жандармами Пьера Жакмена, который повторил в нашем присутствии, что он убийца своей жены; затем мы принудили его последовать за нами в дом, где совершено преступление. Сначала он отказывался следовать за нами, но вскоре уступил требованию господина мэра, и мы направились в переулок Сержан, где находится дом, в котором живет господин Пьер Жакмен. Придя в дом и заперев дверь, чтобы воспрепятствовать присутствию посторонних, мы вошли в первую комнату, где ничего не указывало на совершенное преступление, затем, по приглашению вышеупомянутого Жакмена, из первой комнаты перешли во вторую, в углу которой был обнаружен открытый вход в подпол, куда вела лестница. Когда нам указали, что эта лестница ведет в погреб, где мы должны найти труп жертвы, мы начали спускаться по ней; на первых ее ступенях доктор нашел шпагу с рукояткой в виде креста, с длинным обоюдоострым клинком. Вышеупомянутый Жакмен показал, что он взял ее во время июльских событий в Артиллерийском музее и воспользовался ею для совершения преступления.
На полу погреба было обнаружено тело жены Жакмена, опрокинутое на спину и плавающее в крови. Голова была отделена от туловища. Голова ее находилась справа, на мешке с гипсом, прислоненном к стене. Вышеупомянутый Жакмен признал, что означенный труп и означенная голова были трупом и головой его жены, в присутствии господина Жан-Пьера Ледрю, мэра общины Фонтене, господина Себастьяна Робера, доктора медицины, живущего в общине Фонтене, господина Жана Луи Аллиета, называемого Эттейла, журналиста, семидесяти пяти лет, живущего в Париже на улице Ансиен-Комеди, номер двадцать, господина Пьера Жозефа Мулля, шестидесяти одного года, настоятеля церкви Сен-Сюльпис, живущего в Париже, на улице Сервандони, номер одиннадцать, а также господина Александра Дюма, драматического писателя, двадцати семи лет, живущего в Париже на Университетской улице, номер двадцать один. После этого мы приступили к допросу обвиняемого».
