Зазеркалье. Записки психиатра - Наталия Юрьевна Вико
– В общем, – подытожила Александра, – встречают по одежке, а провожают…
– В гробу, – буркнула Ленка.
– Ну да, – засмеялась Александра. – Провожают тоже по одежке. Люди из-за денег с ума сходят!
– А ты-то чего переживаешь? – удивленно уставилась на нее Ленка. – У вас же в психушке клиентов больше будет. Чем плохо? Клиентская база в наше время самое главное! – со знанием дела заявила она. – Слушай, Алекс! – В ее голосе вдруг появилась тоска. – Может, мне в фамилии одну букву поменять? Ну что за фамилия Лыжкова? А если вместо «ы» – «у» вписать? Прикинь, меня тогда точно в мэрию работать возьмут. Или в префектуру. Да хоть бы и в управу! Как возможную родственницу.
– А это вам просили передать! – К их столику подошла официантка Анечка и, пряча понимающую улыбку, поставила на стол деревянную ресторанную шкатулку.
– Разве я просила счет? – Александра удивленно подняла на нее глаза.
– Та не-е, – протянула Анечка. – Записочка там для вас.
Александра недоуменно извлекла из шкатулки сложенный пополам листок бумаги и развернула его. Посередине зеленым фломастером был нарисован крест, опирающийся на полумесяц, и написано печатными буквами: «В Египте будь!»
– О-о-о! – восторженно протянула Ленка, заглянув ей через плечо и заметив рисунок. – Тайный поклонник объ… – она икнула, – …явился! Вроде как якорь нарисован. Может, моряк? А то не дай бог сектант какой зеленую метку прислал. Лучше б бутылку шампанского, – она мечтательно закатила глаза.
– Ну, и кто прислал мне эту… – Александра бросила взгляд на Ленку, – «зеленую метку»? – строго спросила у официантки.
– Та мужчина какой-то, мне незнакомый, – отвела глаза Анечка. – Чай зеленый заказал, но пить почти не стал. Записку написал. Деньги положил и сразу ушел. Привлекательный! Хоть и небольшого роста. Вежливый такой. Обходительный. Скромный. В очках.
– Чаевые оставил? – со знанием дела поинтересовалась Ленка.
Анечка удовлетворенно кивнула и закатила глаза.
– Не жмот, – сделала вывод Ленка.
– Зарабатывает, наверное, хорошо, – предположила Анечка.
– Небось, не пьет, не курит, детей любит, – вздохнула Ленка, облокотившись на стол и подперев голову ладонями.
– Ключи от машины на пальце крутил, – поделилась наблюдениями Анечка. – А может, от квартиры.
– Цветы дарит, – Ленкины глаза увлажнились.
– И подарочки разные, – продолжила официантка.
Александра скомкала записку, хотела бросить в пепельницу, но передумала и убрала в сумочку.
– Эй, девушки, вы еще обнимитесь! – прервала возникший диалог. – Вам бы дуэтом петь вместо Кати Семеновой. Про идеального мужа. «Чтоб не пил, не курил…»
Анечка, смутившись, отошла.
– Слышь, Алекс! – раскрасневшаяся Ленка наклонилась через столик. – Если он тебе не нужен, отдай его мне! Мне, блин, худеть во как надо, – провела ребром ладони по горлу. – От гормональных таблеток-то какой толк? А рост у мужика значения не имеет. Главное – сама знаешь что, – сделала многозначительную паузу. – Тем-пе-ра-мент! А секс – лучшее средство для похудения! – неожиданно громко провозгласила она.
Студенты повернулись в ее сторону и одобрительно загомонили.
Высадив Ленку у метро, Александра достала записку.
«В Египте будь!» – прочитала она.
«Ну да. Соловьеву богиня это сказала, а моя богиня – Онуфриенко. Конспиратор», – с улыбкой покачала она головой.
* * *– Как поживаете, Иван Фомич? Прохлаждаетесь, небось, на берегах Нила под сенью пирамид? Нет? А что ж тогда ни одной мумии в закрома родины не переслали? Слышал, в Долине золотых мумий их сотнями находят… Исправитесь? То-то же! Иван Фомич, просьбочка у меня имеется. Не в службу, а в дружбу. К вам одна женщина собирается – Александра Соловьева, восходящая звезда психиатрии и дорогой мне лично человечек. Присмотрите за ней. Ну, чтоб покомфортнее разместилась, но не перебарщивайте, а то она возвращаться не захочет! – Зычный смех раскатился по просторному кабинету с портретом президента на стене, российским флагом в углу и огромным, похожим на палубу авианосца письменным столом, заставленным телефонами. – А то она мне здесь, в Первопрестольной, вскоре может понадобиться. Да-да, личная просьба. Послу нашему я тоже позвоню, чтоб в курсе был. Ну, так я на вас надеюсь? Да знаю, что не подведете. Старую партийную гвардию по подходу, как кадровых офицеров по выправке, видно. Вы когда на родину, к родным, так сказать, пенатам возвращаетесь? В следующем году? Ну что вы, Иван Фомич, я старых отцовских друзей не забываю.
Алексей Викторович Кузнецов положил трубку и, взглянув на часы, нажал кнопку селекторной связи:
– Инга Владимировна! Все собрались? Ну так приглашайте людей. Время дорого! – пророкотал он.
* * *– Мсье, остров Сите, Нотр-Дам-де-Пари, как вы просили, – услышал Соловьев хрипловатый голос возчика и открыл глаза.
Перед ним в лучах заходящего солнца возвышалось строгое здание собора, в своем готическом величии напоминавшее сказочную крепость. Крепость тысячелетней веры в Богоматерь и Спасителя, который придет и все построит по правде и совести, веры, рожденной в страданиях многими поколениями людей, но теперь закаменевшей в соблазнах земной власти. Ему казалось, что собор стоит на стыке двух миров – почти забытого прошлого, полного искренних исканий и надежд, и нынешнего, полного тех же исканий и тех же несбывшихся надежд.
Глядя на храм, архитектура и символика которого хранила в себе – он это уже знал точно – неразгаданный свод оккультных учений, он ощущал сильное волнение от осознания прикосновения к тайне.
Соловьев подошел ко входу и заглянул в полуприкрытую дверь.
– Мсье, уже поздно. Мы закрываемся. Приходите завтра, – вежливо, но сухо произнес служитель, одетый в черную сутану, но, взглянув на изможденное лицо Владимира, в его ясные и безмерно глубокие глаза, молча сделал шаг в сторону, пропуская в храм.
– Благодарю вас, я ненадолго.
Величественная базилика со сводчатыми потолками нефов и уже полутемными витражными окнами словно старалась растворить его в огромном пространстве великолепия и превратить в крошечное создание – ничтожное перед каменным величием веры. Но Соловьева сейчас не интересовала архитектура, он, стараясь неслышно ступать под гулкими в тишине сводами, направился сразу к белой мраморной статуе Богоматери с младенцем Иисусом на руках. Прекрасная Дама Парижа была по-царски величава и недосягаема
