Фриза - Без памяти
Спустя два года, а возможно и позже, Стивен стал получать звонки и вскоре к ним зашёл тот худой мужчина, отца которого брат пообещал убить взамен на побег. Вручив сумку с оружием, он пожелал Стивену удачи и исчез, заставив брата пожинать плоды собственного плана. Оказалось, что худой гость представлял исполняющую контроль организацию внутри обширной общины города, в который они бежали. Стивен был обязан ему всем: побегу, поддельным документам и жильем, а одной смерти незнакомцу не хватало, чтобы продолжать покровительство, не дав их на съедение общине. Стивен обязался убивать для него всех, кого тот попросит.
Первый раз, когда Ханна узнала об этом, у неё случился приступ. Тягучая резкая боль пронзала грудь, внутри образовалось сильное давление и она повалилась на паркет. На следующий день она пришла в себя в постели, но Стивена рядом не было.
— Теперь я понимаю, почему мы запретили въезд на континент вашему роду, — когда она осталась одна, гость появился вновь, но уже не один. — Чтобы какая-то девица, не имеющая даже статуса в общине, могла делать такое со своим телом? Меня же повесят, если я начну говорить об этом, не представив доказательств.
Когда они вошли, девочка готовила обед, но едва уловив странные звуки, переметнулась в угол. Их было трое. Гость и два загорелых амбала.
— У детей нет этого взгляда. Они не умеют обращаться с оружием и уж точно не обучают таких увальней как твой брат наукам подобной философии. Я все прекрасно слышу, так как живу этажом ниже.
Девочка склонила голову вниз, заметив, как враги начали приближаться.
— Тише, не стоит волноваться… Скоро мы станем лучшими друзьями.
Она почувствовала укол под лопаткой, когда пыталась отбиться. Сердце пропустило удар, затем начало отбивать стук за стуком. Девочка вздрогнула, вздохнула протяжно и резко расслабилась:
— Ты не понимаешь, кому угрожаешь, — прошептала, перед тем как потерять сознание.
Она старалась дышать тихо-тихо, но не чтобы казаться спящей. В маленькой комнатке, от каждого угла которой глухо отлетали звуки, часто раздавался лязг медицинского инвентаря. Вдыхать полной грудью было больно, тут же сводило челюсть и холодели внутренности. После очередного разреза пришла агония. Тягучая, выедающая.
— Что случилось?
Лишняя кровь, стекающая под хирургический стол на специальный поднос, напоминала холодец. Свернутая, тёмно-красная, чуть светлее в центре. Он неё исходил дотошный запах гнили, а ведь ещё несколько дней назад по телевизору крутили выпуск новостей о том, как живущая в доме старушка в течении двух недель не замечала отсутствия сиделки, которая разлагалась у себя на втором этаже. Запах был ужасным. Раздражал, пугал и отвращал одновременно.
— Пищеводное кровотечение. Не удается определить группу крови. Вне тела она теряет свойства, слишком много бактериальных токсинов…
— Я же промыл ей мозги, она согласилась…
— Похоже организм решил иначе. Это уже третьи сутки, либо я зашиваю сейчас, либо…
— Зашивай!
Стивен вернулся через месяц и отоспавшись, повёл сестру на привычную прогулку в парк. Они долго сидели на траве у озера, рассматривая пронзительно синее небо и белые облака. Сжимая ладонь брата в своей, девочка сосредоточенно думала над тем, что ожидает их в будущем.
— Стивен.
— Да?
— Как ты помнишь, я поклялась, что буду защищать тебя до конца своих дней, оберегать, учить, растить, быть тебе сестрой и матерью и никогда не взывать к зверю. Однако сейчас вокруг нас зло, а моя сила уже не та, что прежде. В этом воплощении, её вовсе нет, — закрыла глаза, борясь с собой. — Прости, но у нас нет выбора, брат.
— О чем ты?
— Этот мужчина в каскетке, он делает страшные вещи.
Брат перестал гладить её руку. В небе прокричали чайки. Утро было поздним, но свежим. Тихая и прозрачная вода не издавала ни звука, стайка мелкой серебристой рыбешки с любопытством сопровождала группу детей вдоль берега. Вокруг них из травы, создавая своеобразный узор, выглядывали мелкие голубые цветы. Девочка сорвала один и всмотрелась в сердцевину, будто пыталась найти там что-то микроскопическое.
— Я думала, что не выживу, они вытаскивали мои органы и обрабатывали какой-то жидкостью, выкачивали кровь, делали надрезы, чтобы понять, как быстро я излечиваюсь. Симулировали предсмертные состояния, били током, душили. Я не думаю, что переживу, если он сделает то же и с тобой. Это намного страшнее, чем приступы твоего отца. Надо действовать, Стивен, — закусив губу, она раздавила цветок пальцами. — Смертей никогда не будет достаточно, просто в определенный момент ты станешь стар или неосторожен. Это его план победы длиной в несколько лет. Он должен умереть, понимаешь? Этот Габриэль Валерий Фиорентин должен умереть сейчас…
Стивен неожиданно схватил её за плечи и встряхнул:
— Ханна, ты бредишь? Габриэль? Он же наш лучший друг! Так много сделал для нас! Каждые каникулы возит тебя в горы, покупает украшения! Так повезло, что есть кому тебя оставить, пока я в командировках! Он говорил, что ты приболела, но я не поверил… — понизил голос, — Ханна, скажи, что всё в порядке. Ты же знаешь, мы не можем идти в больницу…
Черные глаза брата горели озабоченностью, перед ним стоял выбор и он был готов рискнуть всем, чтобы отвести сестру к врачу. Девочка схватилась за сердце, пытаясь унять дрожь в теле. Слезы скатывались вниз по щекам, доходя до пульсирующей болью челюсти.
— Ханна? Ханна, что с тобой? — заскулил. — Нет, нет, нет, прошу тебя, мы ведь не можем… Прошу тебя, любимая. Дыши. Все хорошо, понимаешь? Я здесь. Мы вместе.
Началась отдышка.
— Я… домой, Стивен. Я лишь хочу попасть домой. Домой…
— Домой, — брат быстро подхватил её на руки. — Сейчас будем дома, любимая. Я донесу тебя…
— Стив…
— Да?
— Ты любишь меня?
— Что за вопрос? — ускорил ходьбу. — Конечно, люблю.
— Я… А я… — начала задыхаться, глотая слёзы. — А я люблю тебя так сильно, что готова умереть…
Свет полной луны фривольно рассекал темноту комнаты через тонкие шторы. Предметы искажались: ножка стола заканчивалась в настенных часах, в сторону двери медленно растягивался холодильник, проваливалось вниз панно стиля прованс. Лишь поднятая с пола громким ударом пыль неподвижно серебрилась. Маленькая девочка лежала в этом импровизированном тумане, не имея возможности пошевелиться: во рту кровоточил язык, ныли поломанные кости. Огромные челюсти, сомкнутые на нежном горле с каждой минутой усиливали хватку, вжимая тело в холодный кафель.
— Так любишь своего брата, что решила убить меня в одиночку…
Девочка открыла рот, чтобы ответить, но сделала вдох, который тут же заполнил кровью легкие. Огромный черный лев с глазами цвета солнца, навис над ней подобно глыбе, тяжелой лапой ломая оставшиеся рёбра.
— … как глупо. Кажется, способность молодеть и восстанавливаться — единственные тузы в твоем рукаве. Я надеялся на большее, когда промывал твоему парню мозги, — острые зубы погрузились в мясо до шейных позвонков, — Давай, спасай себя, как ты умеешь.
«Au clair de la lune,Mon ami Pierrot,PrЙte-moi ta plumePour Иcrire un mot.Ma chandelle est morte,Je n'ai plus de feu:Ouvre-moi ta portePour l'amour de Dieu…»[5]
— Нет, нет, нет, нет…
Ханна резко встала с сидения и пошатнувшись, заковыляла к тамбуру. Люди, сидевшие по обе стороны вагона сильно сжимались, пытаясь придвинуться к окнам за которыми уже не было видно прежнего вокзала.
— Нет, нет…
Проводница в форме доброжелательно улыбнулась, но разглядев девушку, пытающуюся прорваться в тамбур ближе, обеспокоенно заявила:
— Синьора, поезд отбыл.
Первыми отказали руки. Взвыв от боли, девушка толкнула дверь в туалетную кабинку плечом и прижалась к ней спиной, скуля как побитый пёс. Её ладони в слабом искусственном свете помещения напоминали сломанные спицы, тонкие, изогнутые пальцы, они торчали в разные стороны, изгибаясь с каждым стуком колёс. При виде них, Ханна испытала первый порыв тошноты и с трудом сдержала рвоту, задрав голову и отчаянно сглатывая. Перед глазами вместо серого потолка поочередно взрывались маленькие белые точки. Пахло озоном.
— Нет, нет…
Резко склонившись над унитазом, она выблевала всё, что съела накануне. Тщательно пережеванные куски мяса, молочный коктейль, свежая вишня… все это никак не хотело тонуть, пока она не надавила изуродованной пятерней на смыв, и снова завалилась на дверь, со стекающей на подбородок слюной. Раздался пронзительный «чавк» — пучок волос зацепился за кусок, размазанной по стене жвачки, покидая голову навсегда. Менялось всё. Не только её тело, но и зеркала вокруг, звук идущего поезда, голос за дверью, отчаянно пытающийся что-то донести. Ханна проваливались на ровном месте, утопая в собственной коже и одежде, лысея и теряя зрение.
