Рассказы - Грэм Мастертон
Моника нашла его в постели, остывшего, с побагровевшими от удушья губами. Врачи больницы Св. Марии подтвердили, что привезли его уже мёртвым. Он задохнулся, захлебнувшись собственной блевотиной. Он должен быть мёртвым. Тем не менее вот он, как в добрые старые психоделические времена — «Пурпурная дымка», «Дитя Вуду» и «У тебя есть опыт?».
Звякнул колокольчик на входе. Это Далей меня ищет.
— Чарли! — окликнула она. — Пойдём, Чарли, ужас, как выпить хочется.
— Может, пойдёшь с нами, выпьем? — спросил я у Джими. — Может, придумаем, как тебе попасть обратно в квартиру. Может, найдём тамошнего агента по недвижимости и поговорим с ним. Наверное, Кортни знает. Кортни знает всех.
— Я не могу пойти с тобой, чувак, никак, — уклончиво ответил Джими.
— А почему? Мы встречаемся с Дереком и прочими в «Бычьей голове». Они были бы рады тебя увидеть. Слушай, а ты читал, что Митч продал твою гитару?
— Гитару? — переспросил он, словно не мог меня понять.
— Твой Страт, на котором ты в Вудстоке играл. Он получил за него кусков где-то сто восемьдесят.
Джими издал глухой шмыгающий звук.
— Надо попасть на тот флэт, чувак, вот и всё.
— Но сначала давай бухнем.
— Нет, чувак, не получится. Я не должен никого видеть. Даже тебя.
— Что же ты тогда собираешься делать? — спросил я. — Где ты оформился?
— Нигде не оформился, чувак.
— Можешь у меня прописаться. У меня теперь дом на Клэрендон-роуд.
Джими покачал головой. Он даже не слушал.
— Я должен попасть на тот флэт, вот и всё. Без вариантов.
— Чарли! — возмутилась Далей. — Какого черта ты тут делаешь?
Я ощутил холодный пыльный сквозняк и повернулся; пёстрая пластиковая занавеска Пателей колыхалась, но Джими исчез. Я отдёрнул занавеску и крикнул: «Джими!» Но в заставленной креслами гостиной Пателей не было никого, кроме смуглого голозадого ребёнка с сопливым носом и бабушки преклонного возраста в ядовито-зелёном сари, которая смотрела на меня тяжёлым взглядом. Над выложенным коричневой плиткой камином висела ярко раскрашенная фотография семьи Бхутто. Извинившись, я ретировался.
— Что с тобой случилось? Я уже черт знает сколько жду на улице, — сказала Далей.
— Я видел Джими, — сообщил я.
— Какого Джими? — резко спросила она. Она была травлёной блондинкой, хорошенькой и вульгарной — и всегда нетерпеливой. Поэтому, должно быть, она мне так нравилась.
— Хендрикса. Джими Хендрикса. Он был здесь, только что.
Перестав жевать резинку, Далей уставилась на меня, открыв рот.
— Джими Хендрикса? В каком смысле Джими Хендрикса?
— Я видел его, он был здесь.
— Ты чего несёшь? Ты че, с дуба рухнул?
— Далей, он был здесь, Богом клянусь. Я только что с ним разговаривал. Он сказал, что ему нужно попасть на старый флэт Моники. Помнишь, тот флэт, где он…
— Совершенно вер-рно, — изобразила меня Далей. — Флэт, где он умер.
— Он был здесь, поверь. Он был так близко, что я мог к нему притронуться.
— Ты съехал, — объявила Далей. — Как бы там ни было, больше ждать не буду. Пойду в «Бычью голову» и выпью.
— Послушай, подожди, — сказал я. — Давай-ка заглянем на флэт Моники и посмотрим, кто там сейчас живёт. Может, они знают, что происходит.
— Да не хочу я, — возразила Далей. — Ты прям — козёл. Он умер, Чарли. Он уже двадцать лет, как умер.
Но в конце концов мы добрались до флэта и позвонили в дверь. Мы увидели, как шевелятся грязные тюлевые занавески, но прошло немало времени, пока мы не услышали, как кто-то приближается к двери. Холодный угрюмый ветер гулял между домов. Ограда была забита газетами и пустыми целлофановыми пакетами, а деревья были низкорослыми и голыми.
— Сомневаюсь, что здесь кто-то ваще знает, что здесь когда-то жил Джими Хендрикс, — фыркнула Далей.
Наконец дверь приоткрылась примерно на дюйм, и появилось бледное женское лицо.
— Чего вам?
— Послушайте, — заговорил я. — Прошу прощения за беспокойство, но у меня есть один знакомый, который когда-то здесь жил, и он хотел узнать, не будете ли вы возражать, если он сюда зайдёт и посмотрит. Просто, понимаете, чтобы вспомнить былое.
Женщина не ответила. По-моему, она даже и не поняла, о чем это я толкую.
— Это ненадолго, — сказал я. — Буквально на пару минут. Просто вспомнить старые времена.
Она закрыла дверь, не сказав ни слова. Мы с Далей остались на крыльце под холодным северным желтоватым небом Лондона.
Чернокожая женщина в блестящем плаще от «Маркс энд Спенсер» толкала через улицу огромную ветхую коляску, набитую детьми и покупками.
— А теперь что собираешься делать? — поинтересовалась Далей.
— Не знаю, — ответил я. — Пойдём-ка все-таки выпьем.
Мы доехали до «Бычьей головы» и уселись у окна, выходившего на Темзу. Прилив закончился, и река выглядела лишь темно-серой полоской на фоне покатых валов чёрного ила.
Там был Кортни Таллок, а ещё Билл Франклин, Дэйв Блэкмен, Маргарет и Джейн. Я вдруг сообразил, что знал их уже в 1970-м, когда Джими был ещё жив. Странное было ощущение, как во сне.
Как там написал Джон Леннон? «Хоть и был я слугой в твоей тёмной хижине, я не стану кормить нормана».
Я спросил Кортни, не знает ли она, кто живёт на старом флэту Моники, но он покачал головой.
— Знакомых лиц уже нет, чувак, давно нет. Всё уже не так, как было раньше. Я имею в виду, там всегда было запущено и убого и все такое прочее, но все знали, где они, чёрные и белые, водитель автобуса и шлюха. А теперь эти ребятишки перешли все границы. Это как другой мир.
Но Дэйв сказал:
— Я знаю, кто въехал в этот флэт после Моники. Это был
Джон Драммонд.
— Тот самый Джон Драммонд? — спросил я. — Гитарист Джон Драммонд?
— Точно. Но он прожил там всего несколько месяцев.
— Какой-то ты сегодня нудный, Чарли, — заговорила Далей. — Можно мне ещё выпить?
Я принёс ещё: коктейль для Далей, пиво для себя. Кортни рассказывал анекдот.
Я не знал, что Джон Драммонд жил в той же квартире, что и Джими. На мой взгляд, гитаристом Джон был получше, чем Джими — по технике, во всяком случае. Он всегда был более целеустремлённый, более изобретательный. Он, как и Джими, умел заставить гитару говорить, но у него она звучала не так сумбурно, как у Джими, не