Не буди Лешего - Юрге Китон
Некоторые закашлялись.
— Да снова шучу я. Лешему скажу на ушко, что это, а вам не стоит беспокоиться.
— Ну и что это? — спросил я.
— Прах его сожженных любовниц. Тех, с кем его с поличным застукала, на месте преступления.
— Снова шутишь? Мара?
Она промолчала.
— Это я с собой чуть-чуть взяла, а у меня этого праха несколько бочек. Порох из него буду делать. Подорву Кощея на нём, если и дальше будет меня изводить. Вот чувствую я себя неотомщённой! — она рубанула ладонью по воздуху. — И вы, нечисть окаянная, все оборону держите, не даёте мужу рога пристроить.
— Любим потому что все тебя как один, — признался я и поцеловал её в макушку.
— Ой-ёй! — вскрикнула она. — Лешенька, ещё хуже стало! Ты горишь весь, иди в речку прыгни, что ли! — она подула на меня и помахала ладонями.
— Да речка не близко. Ты инструктаж будешь проводить или нет?
— Пусть чуть-чуть отдохнут и окрепнут. Нежить наша вроде супостата теснит, справляется. И тебе и мне тоже передышка нужна. Всё идёт как надо, — Мара ответила.
— Так, народец! — она повернулась к толпе. — Простой инструктаж по нежити. Ежели она на вас не нападает, убить не хочет, так это наша нежить. За нас воюет. Её не трогайте. А ежели нежить хочет вас убить — то эта вражина поганая. Ясно вам?
— А почему нежить наша нас трогать не будет? — не понял кто-то.
— Сказала же уже. Окурены вы пеплом Кощеевым. Вас ни одна наша нечисть не тронет! Ну и не такая она у нас бестолковая. Разберёт, кто есть кто! Для вас задание простое — рубить вражин человеческих, к нежити не подступаться. И убить Колдуна. Ваш воевода в курсе. Подход к их стану мы вам обеспечим. Ну вот вкратце и всё! — Мара повернулась ко мне.
— Так что, всё-таки не прах любовниц, а Кощеев пепел? — переспросил я.
— Пепел Кощеев, что по дому собрала, пока он с горящей черепушкой разгуливал. Рог твой толчёный там же.
— Мой рог? — удивился я.
— Ну Кощей их домой таскал, сбитые рога твои, как трофеи. Я так понимаю, у тебя же новые отрастают сразу.
— Так и есть, хотя сейчас хуже растут, один вон постоянно ломается. А ты, стало быть, всё подбираешь.
— Видишь какая я хозяйственная! — она снова подбоченилась.
— Да, ты хороша во всех отношениях.
Хотя, конечно, про хозяйственную Кощей горючими слезами много плакался. Но да не суть. Мара продолжила.
— И красавица я, и мастерица, но вот разве что Мара. Так и мужчины рядом со мной мрут и мрут, мрут и мрут. Вот один задержался, потому что бессмертный. Вроде живём, вместе царствуем. А что ты думаешь, то яйцо? Скорлупка у него хрупкая. Чуть сожмёшь, треснет. А иголка — что та иголка? Тоже тонюсенькая, палец дрогнет и сломаешь. Эх! — она махнула рукой. Я поймал её за эту руку.
— Мара, так и впрямь у себя держишь смерть Кощееву?
— Ой, да не про то речь, — она попробовала вырваться.
— Нет, Мара, стой! Что ты там про скорлупку и иголку говорила? Ты что, раздавила яйцо со смертью Кощеевой и сломала иглу?
— Ну что сразу сломала? — она насупилась. — Ну любопытно было, но не более того.
— Так ты нашла и остров, и гору, и дуб, и ларец разглядела, и зайца вынула?
— И что? — Мара смотрела с вызовом.
— Где игла, Мара? — спросил я.
— Где, где! — передразнила она меня. — В сердце у меня та игла, доволен?
— Как это она у тебя в сердце? — не понял я.
— А вот так! — Мара развела руками. — Открыла ларец, поймала зайца, съела его вместе с уткой и яйцом её. Так игла во мне и оказалась. Проткнула меня изнутри, вросла мне в сердце. Вот и маюсь я который век, ношу внутри себя смерть мужа своего. Вот и болит, ноет всё нутро — колет его та иголка, напоминает о себе.
— Это как же ты и зайца, и утку, и яйцо съела? — ещё больше удивился я.
— А так… Лешенька? — она посмотрела лукаво. — А вот как Заяц умудрился Утку съесть, ты никогда не думал? Тебя то не смущает?
— Так ты… стало быть… выдумала всё? — опешил я.
— Может и да, а может и нет, — она хитро подмигнула. — Я вообще хорошая выдумщица. Надо же как-то развлекать себя бессонными ночами, пока муж любимый, Кость проклятущая, по Василисам летает.
— Мара…
— Отдохнул? Пошли рубиться дальше. Надо когда-то эту битву заканчивать.
* * *
Супостата мы теснили, но бой шёл тяжело. Что Горян ранен — уже хорошо видно. Мара устала, я вымотался, Колдун главный — вожак вражеский — ещё не убит. Не вышло у людской дружины первое наступление, отходить им пришлось, а нечисти их прикрывать. А теперь у Колдуна того и получше защита. Что проигрываем мы, мне думать не хотелось. Лес горел, Водяной тушил, как мог, а при всём при этом Кощей с Горяном продолжали выжигать врага. Да всё на меня оглядывались. Терпеть уже не было мочи.
Я умирал.
Водяной следил за нами из реки. При самой крайней необходимости рубил залётную нечисть. Пожары он тушил, не подпуская огонь к сердцу леса, но при этом пламя, которым Кощей и Горыныч жгли врага, сбивать не мог. Не имел права. Я всё понимал, но не было сил терпеть. Для себя я решил, что нельзя сгореть, пока не убьют Колдуна. Тогда уже и ловушки наши отработают, оставшуюся нежить так порубим, а я… Я свою миссию выполню, когда больше не будет надобности в поддержании Кощеевой сети в лесу.
Рубились мы долго.
Долго, яростно, вгрызаясь топорами и мечами в плоть, ломая друг другу кости. Много крови приняла в себя наша земля. Красной и влажной стала почва. И казалось, нет конца этой битве, а всё же замаячила впереди надежда.
Всё больше нежити согнали мы в силки. Всё больше пришлых людей полегло из чужой дружины, из вражеского войска. Всё меньше и меньше оставалось тех, кто охранял их колдунов и главного колдуна. А всю нечисть вокруг врага мы перерубили.
Мара много надежды возлагала на людскую дружину. По её словам — того человека должен убить человек. От любой нежити он заговоренный.
Я следил за тем, как медленно, но верно, подбирается к Колдуну Радимир. Шёл он по чужим телам, срубая головы, уверенно, неотвратимо, грозный и тёмный, как гора. Дружина их яростно
