Глен Дункан - Последний вервольф
По сценарию мне полагалось резюмировать нашу беседу фразой вроде: «Правильно ли я понял: неспособность оборотней обращать людей — следствие вируса, который, будучи передан через укус вампиру, наделяет его иммунитетом к солнечным лучам?». Но, к счастью, у меня над душой не стоял режиссер. Я снова присел на корточки.
Господи, Джейк, выслушай. Я узнал… Возможно, что я нужен вампирам? Я закрыл глаза. Возбуждение, вызванное потасовкой, прошло, адреналин схлынул, и теперь я чувствовал только тяжесть и усталость от того, насколько предсказуемой оказалась возникшая из цветовых пятен картина.
— Стареющая Жаклин продает меня кровососам, — предположил я. — Взамен на бессмертие.
— Бессмертная вагина. La conne immortelle.
— Но ты убиваешь меня, и продавать ей становится нечего. О господи. И что тогда? Думаешь, ты пришлешь ей цветы, бочку ботокса — и она примет тебя обратно с распростертыми объятиями?
Клоке наморщил нос, словно пытаясь удержаться от чихания. Затем улыбнулся. Похоже, у него была особенно милая ребяческая разновидность идиотизма.
— Дневник Квинна, — сказал я. — Он у нее?
— Ах да — Люди, Которые Становятся Волками. Вот с чего все началось! Не слишком приятная история, насколько я слышал. Дикие псы и трупы. Отвратительно.
У меня вспотел затылок. Я приставил острие дротика к нежному горлу и слегка надавил.
— Ладно, ладно, черт. Ой…
— Так дневник у нее или нет?
— У нее. Камень тоже.
— Камень? Тот самый?
— Ты до него не доберешься. Он в подземном хранилище. У тебя нет ключа. Там настоящий Форт-Нокс.
— Как она его нашла?
— А как она находит все остальное? Ты знаешь, с кем имеешь дело. У нее нечеловеческая власть. Слышал про Кроули? «Do what thou wilt»?[20] Она… Короче, вещи сами к ней притягиваются. Она скупила кучу дерьма, вывезенного из послевоенного Ирака. У нее связи с военными, черными рынками, ЦРУ, Госдепом США. Я же говорил: ее вагина обладает разумом… Что ты собираешься делать?
Я вытащил из пачки сигарету. На грани слышимости раздался шум приближающегося автомобиля.
— Ну, — ответил я. — Мне кажется, убраться отсюда — чертовски хорошая идея.
Да, но ты теряешь книгу, камень, зацепку. С новым приступом тошноты вернулось чувство, что уже слишком поздно, и одновременно — что сейчас все только начинается. История пятитысячелетней давности. История. Гребаная история. Дикие псы и трупы. Я убеждал себя, что сам его выдумал — это вошедшее в кровь и плоть воспоминание, узнавание на клеточном уровне, древний стыд с привкусом крови. Нет, Джейк, никакого мифического резонанса, генетической памяти, зазвонившего колокола, порванной струны. Ты просто не хочешь дать своей фантазии умереть, вот и все. Дикие псы и трупы. Что ж, отвратительная история — лучше, чем вообще никакой.
— Как ты здесь оказался?
— Застрелил двух охранников на южных воротах.
— О господи. Из чего?
— Из пистолета. Он где-то тут валяется. Я его бросил, — и он указал на место своей неудачной засады.
Мне потребовалась всего пара минут, чтобы найти Люгер CZ 75 калибром 9 мм с глушителем и стертым серийным номером. Я проверил патронник: серебряные пули.
— Почему ты им не воспользовался? Я уже был бы мертв.
— Знаю. Но этот дротик сделан на заказ. Видишь надпись на рукояти? Это наши с ней имена на ангельском наречии.
Шум приблизился. Не было никаких сомнений, что машина вот-вот окажется здесь.
— Это они, — сказал Клоке, пытаясь подняться на ноги, но упал на четвереньки с таким видом, будто его сейчас стошнит. Я сунул пистолет в карман, ухватил его под мышки и оттащил еще немного вглубь леса. Колеса черного внедорожника с тонированными стеклами медленно прошелестели по бледной гальке. Теперь дорога была с обеих сторон стиснута стенами абсолютной темноты.
— Почему они не забрали меня прямо с корабля? — вслух подумал я. — Я же был в клетке.
Клоке покачал головой.
— Не знаю. Видимо, таков был план. Держать тебя на борту до рассвета. Может, она боялась, что не удастся подкупить береговую охрану. Может, за кораблем следил ВОКС. Не знаю. Может, ей просто захотелось тебя трахнуть. Ты в нее влюбляешься, потому что она сразу ясно дает понять, что никогда ничего к тебе не почувствует…
Нам пришлось пробираться к особняку с подветренной стороны через лес — настоящее испытание для Клоке, который хромал, одной рукой неуклюже прикрывая яйца, а другой — больной зад. Когда мы остановились в тени деревьев неподалеку от ворот, он упал на колени, и его вывернуло. Он тихо повторял «merde, merde, merde»,[21] пока я не прошипел, чтобы он заткнулся.
Из машины вышли пятеро вампиров. Трое мужчин, две женщины. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь еще. На вершине лестницы появилась Жаклин Делон в светлом платье и в сопровождении двух громил с пистолетами (интересно, чем они заряжены? Колышками из осины?).
— Что случилось? — с характерной скукой в голосе спросил один из вампиров. С такой же скукой («Я все это уже видел») порой говорят подростки, но в случае с вампирами это простительно: некоторые из них действительно видели все.
— Поднимайтесь, — сказала Жаклин. — Просто поднимайтесь. Поговорим внутри.
Четверо начали подниматься по ступеням. Внезапно пятый вампир — женщина — замерла на полпути и повернулась. Глядя прямо на нас. Я почувствовал, как Клоке затаил дыхание. И понял, что тоже не дышу. Пока я ее не чую, она не может учуять меня — по крайней мере, так было бы справедливо. Между нами оставалась значительная дистанция. Даже с подветренной стороны я едва мог уловить ее запах; мой же она не должна была чуять вовсе. Но она по-прежнему стояла там, встревоженная. Может, ее привлек запах блевотины Клоке?
Дьявол. Нет: кровь из его раны.
О самых очевидных вещах вспоминаешь в последнюю очередь.
Она поколебалась, затем вскинула голову, вытащила руки из карманов и сделала шаг в сторону — по направлению к лесной темноте.
— Миа, иди сюда.
На какую-то долю секунды ее вампирское чутье почти нащупало границу нашей ауры. Но прошло мимо, не задев. Она повернулась и быстро взбежала по ступеням.
28
— И что теперь? — сказал Клоке.
Хороший вопрос. Больше всего на свете мне хотелось лечь на мягкие сухие иголки под соснами и погрузиться в глубокий сон. Будь что будет. Есть какой-то глубинный покой в этой фразе — «будь что будет».
— Я тебе вот что скажу, — произнес я. — Ты, конечно, вряд ли поверишь, но все, что мне нужно — это дожить до следующего полнолуния, чтобы человек, отца которого я сожрал сорок лет назад, мог отрезать мою волчью голову или всадить серебряную пулю мне в волчье сердце.
Клоке стоял прямо за мной на четвереньках — в позе, которая меньше всего напрягала его многострадальную задницу, яйца и кишечник.
— Мне плохо, — сказал он. — Я потерял слишком много крови.
— Всем плохо. Не будь ребенком. Вот, нюхни, — я протянул ему жестянку с коксом. Пауза. Две затяжки. Деловитый стон удовольствия.
— C'est bon. Aie. C'est beau.[22] Они ее убьют?
— А я откуда знаю? Возможно, у них не получится собрать нужное количество сил.
— Сил?
— Энергии.
— А мы что будем делать?
— Ничего. Сидеть и ждать. И черт возьми, «мы» — это кто? Старски и Хатч?[23]
Клоке хрипло рассмеялся. От кокаина у него явно улучшалось настроение.
— Знаешь, — выдохнул он. — Мне даже жаль, что ты ее не трахнул. Тогда ты бы понял. Понял, что такое совершенство… Ее анус, например. Он как развратная суровая секретарша, кокетничающая с Гиммлером…
— Заткнись, а? Мне надо подумать. Дай сигарету.
Конечно, самым разумным в данной ситуации было бы свернуть Клоке шею и убраться отсюда. Я нужен вампирам живым — что с того? Это знание пополнило мой жизненный вокабуляр, но грамматика по-прежнему оставалась загадочной.
Оставался дневник Квинна. Отвратительная история. Дикие псы, трупы и железный привкус древней памяти. Чувство, будто я вот-вот пойму что-то важное, вызвало пульсирующую головную боль, которая и не думала утихать.
Я щелкнул «Зиппо», зажег сигарету и сделал глубокую затяжку. Факты оставались прежними, сколько бы я их ни перетасовывал, правда говорится в той истории или ложь. Есть у Жаклин дневник или нет. Если есть, заполучу я его или уйду. Если заполучу, изменит ли это что-нибудь — или нет…
Одновременно у меня в голове звучал женский голос, явно принадлежащий профессору по истории американской культуры: «Только наличие смысла может что-нибудь изменить, но мы знаем, что его нет. Все истории демонстрируют лишь страсть к обладанию смыслом, но не сам смысл. Таким образом, изменения, которые теоретически может вызвать знание истории, иллюзорны».
Клоке лежал на спине, согнув колени. В темноте я различал только, как моргают, слезясь, большие черные глаза, да изредка поблескивает фляжка.
