Рассказы - Адам Нэвилл
Гнетущая тишина, в тот вечер ворвавшаяся в их жизнь, усиливалась, отчего тиканье часов в коридоре казалось оглушающим. Тревога ожидания стала почти осязаемой.
В конце концов мать открыла дверь в прачечную, чтобы дать знать о своем возвращении. Она попыталась улыбнуться, но губы у нее были слишком напряжены. На щеках виднелись красные полосы, оставленные пальцами, когда она сжимала себе лицо. Иногда она делала так по вечерам, когда сидела одна за кухонным столом. И часто, когда папа уходил искать Шнаппса, день за днем. Маме никогда не нравился ни новый дом, ни окружающая его местность. Не нравились ни свисты и крики птиц, ни жалобное повизгивание в ночи, напоминавшее плач напуганных детей, ни следы животных под ее бельевой веревкой, болтавшейся на диком ветру, ни жирный, длинный угорь, которого они видели в ручье, с зажатым между челюстей ягненком, ни огромные липкие цветы, кивавшие тебе, когда ты проходил мимо, ни пропавший пес, ни украденные цыплята… Их матери не нравилось все это, и она говорила, что сомневается, что когда-нибудь станет «Киви»[3]. Она переехала в это место ради папы; Гектор с Джеком это знали. И теперь она тоже пропала.
Держа игрушечный фонарик Чудо-женщины, принадлежавший Лоззи (большой фонарь с резиновой ручкой из кухонного шкафа, где хранились спички, забрал папа), они услышали, как их мать кричит, пытаясь унять дрожь в голосе: «Билл! Билл! Билл!» Видимо, она прошла мимо дома в сторону машины. Затем ее голос стал тише и в конце концов смолк. Просто смолк.
И тот факт, что оба их родителя беззвучно исчезли — не было слышно ни криков, ни шума потасовки, — вызвал у мальчиков надежду, что их мама и папа скоро вернутся. Но когда тишина затянулась, в головы к ним полезли страшные мысли. В том числе о том, что напавший на их родителей был настолько быстрым и бесшумным, что у них не было ни единого шанса убежать. Ни малейшей надежды на спасение.
Наплакавшись и устало замолчав после появления «свиньи» на веранде, Лоззи после маминого ухода снова было захныкала. На какое-то время ее успокоили заверения, ложь и храбрые лица обоих братьев. Но ее молчание не продлилось долго.
Лоззи поднялась на ноги. На ней была пижама. Желтая, с рисунком Винни Пуха и Пятачка. Волосы были взъерошены, а ноги грязные от пыли. Ее тапочки остались в гостиной. Мама сняла их, когда вытаскивала у нее из ноги занозу щипчиками из швейной коробки. Хотя ступни ног у детей уже огрубели от беганья босиком на улице, они все равно подцепляли колючки на лужайке и занозы на веранде.
— Где мама, мальчики?
Джек тут же похлопал по полу рядом с ним.
— Тише, Лоззи. Иди сюда и сядь.
Нахмурившись, она выпятила живот.
— Нет.
— Я достану тебе мороженое из морозильника.
Лоззи села. Когда Джек поднял крышку, морозильник загудел, и его желтое свечение вызвало смутное чувство успокоения. Одобрив трюк с мороженым, Гектор глубоко вздохнул и снова уставился на дверь прачечной. Он сидел и слушал, уткнувшись подбородком в колени и вцепившись пальцами себе в лодыжки.
С серьезным лицом Лоззи вгрызлась в рожок с неаполитанским мороженым.
Джек подвинулся поближе к Гектору.
— Что думаешь? — спросил он тем же тоном, которым говорил, когда они с братом перебирались через водопад на ручье, или когда изучали темные смердящие пещеры в холмах, от которых мистер Питчфорд советовал держаться подальше, или когда перелазили через дерево, упавшее над глубоким ущельем в источавших испарения тропических зарослях, которые окружали их дом. Лес простирался до самых пляжей из черного вулканического песка, где сильное течение не позволяло им купаться.
Гектор был старшим и главным, но у него не было ответа для брата насчет того, что делать. Хотя он усиленно думал. Глаза у него тоже были немного дикими и слезящимися, поэтому Джек знал, что брат собирается что-то предпринять. И это пугало его. Он уже представлял, как обнимает Лоззи, когда они останутся в прачечной вдвоем.
— Сбегаю до Питчфордов, — сказал Гектор.
— Но уже темно.
— Я знаю дорогу.
— Но…
Они переглянулись, и каждый из них сглотнул. Несмотря на то, что Джек не упоминал «свинью», они подумали о ней одновременно.
Гектор поднялся на ноги, только он выглядел сейчас меньше, чем обычно.
Джек не поднимал лица, глядя себе между коленей, пока морщинки в уголках рта и вокруг глаз не исчезли. Он не мог допустить, чтобы Лоззи видела, как он плачет.
Джеку захотелось обнять брата, прежде чем тот выйдет из дома, но он не мог сделать это. И Гектору все равно это не понравилось бы, потому что уходить ему стало бы еще тяжелее. Поэтому Джек просто таращился на свои растопыренные пальцы ног.
— Куда пошел Гектор? — спросила Лоззи, на ее блестящих губах лопнул пузырь.
— К Питчфордам.
— У них есть кошка, — сказала она.
Джек кивнул.
— Верно.
Но Джек знал, где Гектор должен был пройти, прежде чем он доберется до Питчфордов. Гектор шел в лес с трескучими ветками и шумом океана, по тропинкам, через скользкие корни деревьев, торчащие из земли, словно кости. Они вместе бегали по тем местам и наносили их на карту. И Гектор перепрыгнет через тонкий ручей, пахнущий весельной лодкой, пробежит по полю с высокой травой, более темной, чем трава в Англии, и всегда влажной на ощупь, где они нашли два овечьих скелета и привезли их домой в ручной тележке, чтобы потом собрать на передней лужайке. Гектору придется преодолеть долгий путь в темной ночи, пока он не доберется до дома Питчфордов с высокой оградой и лошадиными подковами, прибитыми к воротам. «Для защиты», — однажды сказал им мистер Питчфорд тихим голосом, когда Гектор спросил, зачем те прибиты к темным доскам.
— Нет. Не надо. Нет, — прошептал Джек, не сдержавшись, когда Гектор повернул дверную ручку. В груди у Джека возник какой-то холодный ком. Поднялся к горлу и выплеснулся в рот со вкусом дождя. В голове звучали настойчивые, отчаянные звуки — молитвы, не облеченные еще в слова. И он крепко зажмурился, пытаясь подавить эти мысли, будто силился натянуть крышку на банку с
