Джессика Спотсвуд - Дар или проклятье

— Ты хочешь гувернантку? Чтобы она жила прямо тут? Я еще могу понять, когда ты хочешь без конца играть на этом своем пианино, но гувернантка? Чужая тетка, которая приедет специально, чтобы командовать нами?

— Ну не все ж тебе это делать, — бормочет Маура. — Кейт, мне уже пятнадцать. Тебе незачем за мной присматривать, я не малышка вроде Тэсс. Строго говоря, даже Тэсс уже не малышка.

Я подбираю синие бархатные комнатные туфли, которые она разбросала возле постели.

— Я знаю.

— Ах, знаешь? Ну так и веди себя соответственно, — рычит Маура, и комнатные туфли в моих руках вдруг превращаются в паука, который начинает восхождение по моей руке. Я застываю, но лишь на миг.

Я не какая-нибудь слабонервная брезгливая слабачка, пугающаяся того, что таится в темноте.

Маура давно излечила меня от пустых страхов. Моя колдовская сила пришла ко мне, когда мне было одиннадцать лет, а ее спала до двенадцати, чтобы проявиться однажды в ночи, подобно взрыву. Маура была одурманена собственными способностями. А после Маминой смерти она будто с цепи сорвалась. Из-за траура мы стали редко выезжать, разве что в церковь, но Маура и дома ведет себя недостаточно осторожно. Я схожу с ума при мысли, что кто-то из слуг застигнет сестру за колдовством. Или, не дай бог, это будет Отец. Мы с Маурой постоянно ссоримся из-за ее беспечности. После наших ссор из моего шкафа вылетают привидения, пауки гнездятся в моей постели и плетут свои сети у меня в волосах, а вокруг моих лодыжек обвиваются змеи, грозя мне раздвоенными языками.

Я очень быстро научилась разбираться с такими вещами и никогда не показывать при этом своего страха. Мама учила нас, что вся ведьминская сила идет от ума. Мы не можем изменять материю и превращать ее во что-то иное, зато можем повлиять на то, каким люди видят мир вокруг себя. И — очень, очень редко — на то, каким они его запоминают.

— Commute,[1] — говорю я, и паук снова становится тапочками. Я бросаю их в общую кучу в гардеробе.

— Тебе не надоело быть такой глупой, Кейт?

Конечно, мне надоело. Если бы я писала про себя книгу, ее главная героиня давным-давно утонула бы в какой-нибудь речке. Глаза Мауры вдруг меняются, она потягивается, и лиф платья плотно облегает ее бюст. Сестре нужно новое платье, в это ее формы уже просто не помещаются.

— Что у нас тут за жизнь? — говорит она. — Мы бродим по дому, словно призраки какие-то. Тебе никогда не хотелось чего-то большего?

Хотелось ли мне? С тех пор как я позволяла себе задумываться, чего бы мне хотелось, прошли годы. Вряд ли мои желания имеют какое-то значение. Я не хотела смерти Мамы; я не хотела, чтобы Отец превратился в тень себя прежнего; я не хотела отвечать за своих сестер и, тем более, надзирать за ними. И, конечно, в первую очередь я никогда не хотела быть ведьмой. Только вот вселенная почему-то не приняла к сведению мои пожелания. Маура пока еще думает, что сможет прогнуть под себя мир. Ей многому предстоит научиться.

В памяти всплывает, как я бегу по саду, преследуемая пареньком с озорными зелеными глазами. Вот я поддаюсь ему, он настигает меня и начинает щекотать, пока у меня не перехватывает дыхание. Я вспоминаю, как он смотрит, почти касаясь лбом моего лба, как его тело вжимает меня в траву. Как он смеется и откатывается в сторону; его щеки вдруг краснеют, как волосы Мауры, и сразу становится очевидно, что мы с ним уже слишком взрослые для таких забав.

Я закусываю губу; эту неподобающую леди привычку переняла у меня и Тэсс.

— А чего тебе хочется? Чему я мешаю — послеобеденному чаю с миссис Ишида? Или поездкам за покупками с Розой Колльер и Кристиной Уинфилд?

— Нет. Я не знаю. Возможно. — Маура начинает расхаживать по комнате.

О, господи! Если эти варианты кажутся сестре мало-мальски привлекательными, значит, она еще более одинока, чем я думала.

— Никто не мешает тебе заводить подружек. Пожалуйста, приглашай к чаю девушек из города, когда только пожелаешь.

— Можно подумать, они приедут! Мы же едва с ними знакомы и к тому же одеты как оборванцы. Вдобавок ты — старшая и должна принимать гостей, но тебе больше нравится изображать из себя отшельницу!

Я опускаюсь на постель Мауры, прямо поверх гладкого желтого покрывала, которое наша Мама сшила, медленно приходя в себя после очередного обострения. Маура права — я не получаю никакого удовольствия от пустой болтовни с городскими барышнями, от их банальных мыслей и жеманных улыбочек. Но мне придется все это терпеть. Ради сестры. Ради ее безопасности.

— Тебе что, правда этого хочется?

Она крутит старый глобус, подаренный ей Отцом на пятнадцатилетие.

— Я не знаю. Но того, что у нас есть, мне мало, это я знаю точно. Нам пора начинать думать о будущем, разве нет? Откуда возьмутся мужчины, за которых мы выйдем, если мы никогда и носу не высовываем из дому?

— У тебя получается, что мы сидим тут взаперти. А мы ведь выезжаем.

— В церковь и на уроки фортепьяно. — Маура раскручивает глобус все сильнее, и вот уже изображения стран, которые мы никогда не увидим, превращаются в размытую сине-зеленую кляксу. — Понятно, тебя это устраивает. Ты-то выйдешь за Пола, нарожаешь ему детишек и всегда будешь жить тут же по соседству. Не знаю уж, как ты не помрешь со скуки, но у тебя все уже решено. А мне как быть?

Я игнорирую насмешку.

— Ничего еще не решено. Он ни разу не удосужился приехать. — Я выравниваю подушки Мауры, взбивая их сильнее, чем надо бы. — Может быть, он в кого-нибудь влюбился в городе.

— Ни в кого он не влюбился. — Маура одаряет меня кривой ухмылкой. — Случись такое, мы бы уже слышали. Миссис МакЛеод рассказала бы всем и каждому, у кого есть уши.

Мистер МакЛеод прикован болезнью к постели, а Пол — единственный ребенок у своей матери, ее единственная услада, и она доводит его до отчаяния своей нежной опекой. Я была просто поражена, когда Пол уехал в университет. Он не слишком хорошо учился в школе, и Отцу приходилось дополнительно заниматься с ним. Подозреваю, Пол просто-напросто сбежал из-под тоскливого отчего крова, потому что за четыре года учебы он ни разу не был дома. Мне кажется, это непростительно. Он не приезжал даже на Рождество; не приехал и на похороны нашей Мамы.

— Ну так на следующей неделе ты его увидишь, не так ли? — Маура, стоя перед зеркалом, расчесывает волосы старым Маминым черепаховым гребнем. — Волнуешься?

— Нет, — говорю я, но слова мои лживы. — Это всего лишь Пол. К тому же я на него сердита.

— Об этом тебе придется забыть. Я что-то не вижу под окошком очереди претендентов на твою руку и сердце. — Маура оценивающе смотрит на меня, вольно раскинувшуюся на ее кровати. — И вели гувернантке заказать тебе новое платье, помоднее. Ты не можешь показаться ему в таком виде.

— Полу нет дела до моих платьев.

Так ли это? Мальчишке, с которым я росла, действительно было все равно. Но мне следует забыть о своей гордости и постараться ему понравиться. Именно так и поступают добродетельные, практичные барышни.

— Посмотри на себя. — Маура рывком поднимает меня с кровати и заставляет встать рядом с ней.

Я знаю, что моя коса растрепалась и из нее во все стороны торчат непослушные прядки, а на рукаве красуется чернильное пятно. Впрочем, даже если я сто раз приведу себя в порядок, я не смогу соперничать с сестрой по части внешности. Маура всегда была самой красивой в нашей семье. Мои прямые, светлые, чуть рыжеватые волосы не имеют ничего общего с ее великолепными огненными кудрями. А еще у меня отцовские скучные серые глаза и, что хуже всего, мой выступающий вперед подбородок намекает на упрямство. Я худо-бедно стараюсь скрывать свою неуступчивость, но она становится очевидной всякому, кто поговорит со мной хотя бы пять минут.

— Ты безобразно выглядишь, — искренне говорит сестра, — но если приведешь себя в порядок, то будешь очень миленькой. Ты должна постараться, Кейт, потому что через полгода тебе придется выйти за кого-нибудь. Ты не сможешь вечно жить здесь и защищать нас.

До моего семнадцатилетия еще полгода, но до того дня, когда я должна буду объявить о своей помолвке, всего три месяца. От этой мысли мое самообладание тает.

Маура права. В сущности, она сказала то же самое, что и миссис Корбетт, только другими словами, и, уж конечно, с другой целью. Но если бы Мама была жива, мы с Маурой принимали бы гостей, наносили визиты и посещали чаепития, как и подобает благовоспитанным девицам на выданье. Я долго воздерживалась от светской жизни, боясь, что мы с сестрой привлечем к себе излишнее внимание каким-нибудь неверным поступком. А теперь оказалось, что как раз этого я и добилась, выжидая слишком долго.

Мы не должны давать Братству ни малейшего повода для подозрений.

— Я думаю, надо дать гувернантке шанс. Мы будем очень осторожны! — обещает Маура.