Александр Бруссуев - Радуга 1
Один прислонился к стойке бара, другой же прямиком двинулся к Шурику.
— Этот, что ли? — сказал он очень громко, словно боевой клич бросил. Выглядел парень грозно, широко расставляя ноги, он надвигался на очкарика. Такие, пользуясь случаем, могут забить хоть самого богатого и знатного жениха России, плюя на двухметровый рост последнего, и особенно плюя на последствия.
Шурик достал сзади, из-за брючного ремня пистолет, мгновенно взвел курок и выстрелил надвигающемуся прямо в лоб, благо расстояние уже было минимальным. Потом быстро вышел из-за стола, переступил тело и выстрелил второй раз. Брат-близнец согнулся пополам, схватился руками за бок и завалился к своему приятелю.
— Быстро отошла от кричалки! — сказал Шурик продавщице, которая так до сих пор и не осознала произошедших перемен. Ее глаза не округлились — дальше было некуда, она тупо уставилась на тела своих земляков.
Видя, что не понят, Шурик дулом показал направление. Пес его знает, есть тут у них тревожная кнопка? Но если есть, то где-нибудь за стойкой.
Продавщица, сделав очень скорбное лицо, хватая по-рыбьи воздух ртом отошла к окну. Шурик наконец-то смог протереть запотевшие стекла очков.
— Шестьдесят девять? — спросил он, скорее сам у себя. Нагнулся, похлопал по карманам у ближайшего пацана, вытащил ободранный бумажник. Взял полтинник и две десятки, оставив последнюю сотню в кошельке, бросил на прилавок.
— Сдачи не надо, — сказал он и убрал пистолет снова за ремень джинсов. Открыл дверь в туалет и бросил в унитаз чужой бумажник. Потом снова склонился над пацанами, выворачивая их карманы. Тот, что держался за бок, попытался постонать, но Шурик без размаха пнул его в грудь. Тот понимающе замолчал. Он сбросил в унитаз все, что нашел: какие-то служебные удостоверения, ключи, в том числе и от машины, бумажники и даже телефоны. Нажал кнопку слива и дождался, когда забулькает вода.
— Так где у вас тут на Архангельск дорога? — спросил он у впавшей в полнейшую апатию продавщицы.
— Что? — она подняла на Шурика свой круглый взгляд.
— На Каргополь как ехать, дамочка?
— Поворот направо, там указатель есть, — ответила та и снова задумалась.
Шурик вышел из кафе и уехал. Конечно, в сторону Архангельска он мчаться не собирался, но когда заонежские пацаны очнутся, пусть у них не будет желания его догнать. По дороге на Каргополь их сраный «жигуль», даже если они и вытащат из унитаза ключи, никак не сможет лететь, словно джейран — дыры в дороге, казалось, были сделаны еще охотниками на мамонтов.
А очнутся они обязательно, может быть с сотрясением мозга один, с переломом ребер — другой, но крайне трудно убить человека из травматического пистолета марки «Бульдог». У нас же тут не Ольстер образца восьмидесятых!
20. Итоги
Шурик получил благодарность от Аполлинария за свой вклад в изыскания, касающиеся карельских петроглифов. Начальник, ознакомившись с отчетом, перезвонил и долго смеялся в трубку.
— Молодец, — говорил он. — Теперь все становится еще более запутаннее для простого обывательствуещего историка, политизированного пройдохи-исследователя, боящегося недооценить значимость народа-богоносца и прочее, прочее. У нас же картина вырисовывается более-менее ясная, жаль только, что к своей цели не приблизились. Ну да ничего наши «севера» — это ключ. Да и не удивлюсь, если дверь тоже окажется здесь.
— Буду дальше искать, — весьма польщенный, произнес Шурик.
Он удачно и быстро скатался к Беломорью, благополучно добрался до низовьев реки Выг в 8 километрах выше ее впадения в Сорокскую губу Белого моря. Здесь, а также на островах Большой Малинин, Ерпин Пудас, Шойрукшин и нескольких маленьких безымянных клочках суши были обнаружены древние гравировки.
Много петроглифов запросто уничтожились строителями социализма — зеками. Они, сердешные, подгоняемые вертухайской сволочью, возводили на них Беломорско-Балтийский канал и Выгостровскую ГЭС.
Но и те, что сохранились на серых камнях, ощутимо разнились от заонежских выбивок. Лоси, бакланы какие-то, лодки, с людьми и без, сами люди: то на лыжах, то пешком, то с копьем, то на копье — все они выглядели почему-то старше заонежских, и как-то безыдейно. Ни тебе загадочных символов, ни тебе крестов и полумесяцев — сплошная бытовая направленность. Странно, издревле в рисунках должны были присутствовать элементы культов, чтоб им поклоняться, ими отдыхать от невзгод первобытной жизни.
На острова добрался с олонецким парнем «дядей Комяхом», он как раз с трезвыми приятелями собирался на катере ловить камбалу. Парни были вполне материально независимы, поэтому не напрягались по поводу лишнего места, занятого не «промысловиком». Они каждый год приезжали сюда, на соленую рыбалку, более радуясь возможности пообщаться. «Дядя Комях» — не был старше своих приятелей, просто его так все называли — воспринял с энтузиазмом возможность посмотреть на петроглифы, мимо которых сто раз проезжали, не задумываясь. Обнаружив под ногами вереницу маленьких, со спичечный коробок, выбитых лосей, рыбаки радовались, как дети. Шурик разливался соловьем, рассказывая тут же сочиняемые истории появления этих петроглифов, их значение и пользу для здоровья окружающих. Его версию зарядки всего организма магической лосиной очередью посредством прикосновения к фигуркам лбом никто не воспринял недоверчиво. Каждый провел минут по пять, припав к камням, в то время, как другие, строя страшные рожи, фотографировались рядом.
Шурик сам сделал достаточно удачных снимков, поэтому, в принципе, мог ехать домой, но новые приятели предложили потаскать камбалу, выдав рыбацкую снасть и плоскогубцы.
— Клещи — чтобы рыбу пытать? — поинтересовался он. — Чтоб она потом вкуснее была?
— Однако, у Вас наклонности, смею уверить! — засмеялся Семукан, между прочим, гражданин Финляндии.
Когда пошел клев, такой, что «рука бойцов колоть устала», Шурик понял предназначение данных ему плоскогубцев: ими просто удобнее было выковыривать из невеликого рта рыбины крючок.
— Ну что, дядя Комях, когда на палтус пойдем? — поинтересовался кто-то, когда темнота стала уже почти осязаемой.
— Лишь только Семукан нам разрешение на ловлю у Шпицбергена сделает — сразу, — кивнул тот и дал команду сворачиваться.
Вечером была жирная уха, сдобренная промерзшей в переносном холодильнике водкой «Двойной золотой». Костер стрелял искрами в ночное холодное небо, звезды в ответ насмешливо перемигивались, с моря поднимался холод, как с Арктики, и — никого народу, только разомлевшие «цивилизованные» рыбаки.
Утром Шурик уехал, сердечно поблагодарив товарищей за удивительную возможность половить на Белом море камбалу.
Дома, выводя слайд за слайдом на большой экран в гараже, он напряженно думал, фиксируя любое, даже самое нелепое предположение, на бумаге. Шурик принципиально не стал знакомиться с другими источниками мыслей, обличенных в принятую, как базис, историю карельского края. Пусть их, они за эти труды премии и звания получали. Если же его точка зрения независимо совпадет с кем-нибудь, значит, у дураков мысли сходятся. Единственное, что он знал про петроглифы — это удивительная книга, боевик Александра Михайловича Линевского «Листы каменной книги».
Он надеялся, что меткое название слайда сможет охарактеризовать всю картину происходящего. Тому пример — судьба пресловутого зеркала «белого шума». Аполлинарий подарил его кафе у электротехнического института, наказав выставить где-нибудь в виде создающей настроение декорации (какое настроение может создать череп?), что и было сделано. Не лишенный тяги к прекрасному администратор оформил рамку, подвел подсветку, да еще и приписал снизу готическим шрифтом «Still STARVING?» (все еще страдаешь от голода?). Получилось одиозно. Народ специально стал приходить в кафе, чтобы сфотографироваться с черепом. Более продвинутые студенты даже, ничтоже сумняшись, выбили себе аналогичные тату на хилых и не очень бицепсах и вызывали восхищенные взгляды у ментов.
Шурик бился в мысленных потугах несколько дней, отвлекаясь лишь только тогда, когда в гараж спускалась Лена и с очень для него волнительной интонацией говорила:
— Ну что, дорогой, может хватит на сегодня? Пора ложиться спать.
Шурик, слыша ее голос, начинал волноваться: бежал сначала к жене, потом внезапно поворачивал обратно к экрану, затем махал рукой и выключал слайдоскоп. Это действо с точностью до шагов и взмахов рук продолжалось каждый раз, пока, наконец, у него не созрело все-таки свое мнение, отвечающее самым минимальным требованиям его логики.
Он назвал свой труд, облаченный в рамки отчета, кодировано: «Итоги».
Начал, конечно же с условной фразы «Радуга имела место быть» и череды дат, включавших в себя и день отправки документа. Можно было, безусловно, мгновенно по «мылу» сбросить всю информацию в Питер. Но вся информация в электронном виде обязательно проверяется соответствующими службами государства, или, точнее — государств. Почта и курьерская доставка также облагается всеми правами «свободы слова» — жесточайшей цензурой. Поэтому он отправил пакет документов с мурманским коллегой, как раз проезжающим на свое очередное дежурство по «Дуге».
