Дэни Аткинс - Виновата любовь?
Я покачала головой. У меня перед глазами словно встала та картинка – все остальные уже далеко, на безопасном расстоянии, и только один из них бросился мне на помощь.
– Ты спас мне жизнь.
Он собирался возразить, но, услышав твердость в моем голосе, попробовал перевести все в шутку.
– Я просто боялся потерять свою счастливую монетку.
– Ты спас мне жизнь.
Оставив несерьезный тон, Джимми честно и с отчаянной решимостью ответил:
– Разве я мог поступить по-другому?
Я не знала, что сказать. Какими словами можно выразить такую благодарность, чем оплатить такой долг?
– И пострадал из-за меня.
Подняв руку, я отвела волосы с его лба – от линии их роста до брови тянулся тонкий белый шрам неправильной формы.
– Почти как мой, – выдохнула я в изумлении, но тут же поправилась: – То есть как тот, воображаемый. Только он был глубже и длиннее. – Мой палец коснулся шрама и продолжил линию по щеке, слегка задев выступающую скулу, но не остановился там, где заканчивался мой, а двинулся дальше, к чуть приоткрытым губам и замер между ними.
Словно электрический разряд пронзил нас обоих. То, что было в ванной, поблекло по сравнению с мгновенно сгустившейся грозовой атмосферой. Нежно – о, как нежно! – Джимми втянул кончики моих пальцев в рот и принялся ласкать чувствительные подушечки языком. Меня сотрясла дрожь возбуждения. Секундой позже мы уже были в объятиях друг друга, и крепкое, мускулистое тело Джимми прижималось к моему. Не знаю, кто из нас сделал первое движение навстречу, – я запомнила лишь силу страсти его поцелуя.
Время остановилось; поцелуи и объятия становились все самозабвеннее, и я отвечала на них с пылом, изумившим меня саму. Рука Джимми слегка дрожала, когда он потянул ночную рубашку с моих плеч, однако колебания были напрасными – я желала этого не меньше, а может, и больше его самого. Мне вдруг с кристальной ясностью стало понятно, что я ждала и жаждала того, что происходило сейчас, многие годы, в своей слепоте об этом не догадываясь.
Пальцы и губы Джимми касались моей обнаженной кожи, и я хрипло застонала от наслаждения, сама удивляясь той готовности и сладострастию, с которыми отдавалась его ласкам. Никогда прежде я не испытывала ничего подобного. Одеяло полетело в сторону, я осталась совершенно голой, но моя нагота нисколько не смущала меня. После стольких лет дружбы я ожидала ощутить стыд, возможно, даже что-то вроде вины – в конце концов, Джимми был мне почти как брат, – но более естественно я не чувствовала себя никогда в жизни. Наше неровное дыхание нарушило тишину в комнате, и дрожь тела Джимми, накрывшего мое, передалась мне.
Миг, когда он начал отстраняться, я пропустила. Только что мы были сплетены вместе, наши руки и губы исследовали тела друг друга, даря удовольствие, и вдруг все это кончилось. Его ладони, державшие меня за плечи, теперь мягко, но настойчиво отодвигали меня. К стыду своему, я не сразу поняла, что случилось. Мои пальцы все еще неуклюже пытались расстегнуть пряжку джинсов, когда твердая рука обхватила мое запястье. Красный туман страсти слегка рассеялся, и я увидела его лицо. Огонь желания в глазах сменился темным блеском стальной решимости.
Я все еще отказывалась признать, что все кончено. Подавшись к нему с полуоткрытыми для поцелуя губами, я надеялась найти отклик своей страсти и вновь разжечь пламя. Однако оно уже угасло, притушенное благоразумием, которому сейчас было совсем не место.
– Господи, не останавливайся, прошу тебя, не останавливайся! – молила я, забыв о гордости и обо всем на свете. Мой взгляд был прикован к лицу Джимми, и я видела, как последний огонек желания потух в глубине его бездонных голубых глаз.
Резко оторвавшись от меня, Джимми сел на кровати.
– Я не могу, Рейчел. Как ты не понимаешь?
Я не понимала и не желала понимать. Отказываясь признать очевидное, я бесстыдно подалась к нему и попыталась снова притянуть к себе, но он был как камень – холодный, твердый и недвижимый. Не глядя на меня, Джимми подобрал сброшенную ночную рубашку и кинул мне.
– Прикройся.
Это слово будто полоснуло меня по сердцу, мгновенно отрезвив. Я схватила хлопчатобумажную сорочку и мгновенно натянула ее, чувствуя себя униженной и грязной. Я буквально набросилась на Джимми, по-другому и не скажешь; по сути, я сама ему себя предложила, а он не захотел и показал это яснее ясного. Да, сперва он откликнулся, но так среагировал бы каждый мужчина на столь недвусмысленный призыв – чисто рефлекторно. Однако даже физического желания хватило ненадолго. Неприкрытая правда заключалась в том, что Джимми никогда – ни прежде, ни теперь – не испытывал ко мне влечения, а я, дура, накинулась на него, как дешевая соблазнительница из вульгарного романа.
– Тебе лучше уйти, – еле слышно проговорила я дрожащим голосом, чувствуя, что вот-вот заплачу.
Скорость, с которой он повиновался, лишний раз подтвердила, насколько ему не терпелось оказаться подальше. Задержавшись ненадолго у двери, он твердо посмотрел на меня.
– Рейчел, мне очень жаль. Прости меня, пожалуйста. – В его голосе слышалась неподдельная м?ка. Он распахнул дверь и вышел.
Простить? За что, черт возьми?! Это мне надо просить прощения – я до такой степени не могла держать себя в руках, что ему пришлось указать мне на неприемлемость такого поведения. В чем он виноват – только в том, что не хочет меня? Его можно понять – сама себе я в этот момент казалась самым отвратительным существом на земле.
* * *
Я ревела, пока не уснула. Кажется, это уже входило у меня в привычку. Джимми, если и заметил мои красные глаза на следующее утро, из вежливости промолчал. Сам он, правда, тоже выглядел не особо, когда мы встретились в коридоре в условленное время, о котором успели договориться еще в первой части вечера. Это уже потом, посреди ночи, я съехала с катушек и вела себя так, что нашей дружбе теперь наверняка конец. Проснувшись, я какое-то время даже тешила себя надеждой, что мне все приснилось, а на самом деле ничего подобного не случилось и непоправимого не произошло. Но, повернув голову и увидев на тумбочке разбитую лампу, я поняла, что та же судьба постигла и наши отношения.
При виде Джимми я замерла на пороге, не зная, что сказать.
– Позавтракаем в гостинице или сразу поедем? – спросил он наконец.
– Сразу, – мгновенно откликнулась я.
В его глазах что-то мелькнуло, но он только молча кивнул в ответ, будто ничего иного и не ожидал. Взял сумку у меня из рук и повернулся в сторону лифта.
– Тогда пошли.
* * *
Хуже поездки в моей жизни не было. Напряжение между нами казалось почти осязаемым, оно сидело в машине третьим всю дорогу от Лондона до самого Грейт-Бишопсфорда. В конце концов мы оставили попытки завязать разговор, притворяясь, что молчание, натянутое и неловкое, нас вполне устраивает. Но мы просто сами себя обманывали. Впервые за… за всю нашу жизнь мы не могли свободно общаться друг с другом. С каждой милей атмосфера в машине накалялась, вчерашний эпизод, который не шел из головы у нас обоих, не мог остаться без обсуждения, но никто не осмеливался заговорить первым. Когда мелькнул знак, извещавший, что мы вновь дома, в нашем городке, я облегченно вздохнула.
Пока мы двигались знакомыми улочками и переулками, мне не терпелось выбраться из машины, словно так я могла оставить позади и бедлам прошедшей ночи. Но только я подумала, что хуже этот день быть уже не может, как судьба доказала обратное. Когда мы завернули за последний поворот, то прямо перед моим домом увидели низкий, обтекаемой формы автомобиль.
– Просто класс, – пробормотал Джимми, останавливаясь позади у бордюра.
Я взглянула на незнакомую машину с недоумением, потом заметила номер: «MR 10». Машина принадлежала Мэтту.
Джимми заглушил двигатель и повернулся ко мне, впервые за все время глядя мне прямо в глаза.
– Рейчел, я хотел сказать… я должен объяснить…
Я потрясла головой.
– Ты ничего не должен. Пожалуйста, не надо.
Он взял меня за руку. С одной стороны, мне хотелось вырвать ладонь, но с другой – я желала, чтобы это прикосновение длилось вечно. Джимми заметил мое колебание, однако истолковал его по-своему.
– Знаю, ты сейчас меня ненавидишь, – продолжил он. – Прошу, дай мне возможность…
