Кого не взяли на небо - Клим Мглин
— Ну что же, — молвил Риндауг, выйдя к алтарю, — Я вижу перед собой богиню плодородия и обязан принести ей жертву.
С этими словами он зарубил двух воинов и, отрезав им головы, бросил те к ногам жрицы.
— И вижу я неверную жены, что жаждет наказания...
Он схватил изменницу за золотые косы и поволок прямиком к роднику, там наказал лежать ей. А чтобы не сбежала придавил плитой, той самой, на которой она разбила ему сердце. Плакала она долго, да и сейчас плачет, хочет чистыми своими слезами прощение себе вымолить, да только некому прощать: нет уж в живых Риндауга, а более никому из живых с плитой той не сладить.»
* * *
— Занавес, — Скаидрис облизнул пересохшие губы и поднялся на ноги.
Он прошёл вглубь — к каменной плите, лежащей сверху чаши, в которой рождался источник. Откинув волосы с лица, он опустился на колени, погрузив лицо в кристально чистую воду. Руки, что обвили его шею, не принадлежали неупокоенной жрице — то были ладошки совсем молодой девушки:
— Шикарная стори, — шепнули в ухо влажные губы, а потом его повалили на жертвенную плиту.
* * *
Тем временем в замке из красного кирпича.
— Отпусти, Йоля, — Монакура Пуу упёрся огромной ладонью в обнажённую спину, женщины, лежащей перед ним на боку, и поёрзал задницей.
Бесполезно: его могучее орудие надёжно застряло в нежном плену.
— Ты просто ненасытная сука, — гигант оставил попытки высвободиться; но продолжал двигать жопой: теперь его цели изменились.
— Я не так часто выбирала женское тело для своих воплощений, — мурлыкнула Йоля.
Её спина выгнулась, она расслабила мышцы бёдер и моментально поймала ритм.
— И как оно? — пыхтел бывший барабанщик.
— Вот, вспоминаю... Быстрее... Откровенно говоря, я не собиралась вселяться в эту рыжую дылду — это вышло спонтанно; необдуманный, легкомысленный поступок... Быстрее...
Её голос превратился в срывающиеся на крик всхлипы:
— Если бы кто-нибудь, обладающий нормальным чувством юмора, оказался на моём месте, он тоже не удержался бы от желания слегка пошалить. Понимаешь, мой хороший... Ах... Ох... Эта дура напялила на себя красную шапку, а в руках держала корзинку, набитую весьма необычными пирожками...
Она замолчала, лишь часто и прерывисто дышала; Монакура пыхтел чётко и ритмично, словно прекрасно отлаженный механизм. Вскоре хриплый крик разорвал тишину и затерялся в толстых стенах, выложенных красным кирпичом.
Сказка о Красной Шапочке.
«Грёбаные пирожки!
Предчувствие катастрофы обожгло Селести почище ведра ледяной воды, выплеснутой на голову. Она сорвала с лица респиратор и бросилась прочь из лаборатории; едва успела пригнуться под низкой притолокой и преодолела узкую крутую лестницу в два невозможно огромных прыжка. Её лоб, усеянный множеством шишек, на этот раз счастливо избежал встречи с аркой кухонного проёма:
Грёбаные карлики, что построили этот бункер!
Она припала носом к прозрачному экрану дровяной духовки. Облегчённо выдохнула. С пирожками всё прекрасно. Их вообще не было в печке. Она вытащила их десять минут назад. Теперь волшебные кексики лежали на подносе, блестя глазированными боками.
Грёбаная паранойя.
Она нахмурилась: реакция прошла, но у неё примерно десять секунд, чтобы сунуть пробирки в работающий охладитель. Работающий от генератора, что выдавал драгоценное электричество, поглощая не менее драгоценный бензин. О чём она думала, когда повелась на приступ фантомной тревоги, и, бросив всё, помчалась спасать выпечку? Что важнее: полкило смолки, запечённой в сладком тесте, либо десять доз свеженького «шаматхи»?
Бешеный бросок повторился, лоб уцелел и в этот раз; она успела. Стекляшки отправились в ледяной плен.
Только не пропусти время, Селести. Сядь рядом и считай секунды. И больше не кури сегодня. Хотя бы пока стынет «снежок».
Десять.
Девушка обвела взглядом обшарпанные стены, пытаясь надолго не задерживаться на созерцании истлевших лоскутьев драных обоев, свисающих к полу.
Двадцать. Двадцать пять.
Она уставилась на закопчённый бонг, стоящий на низеньком столике. Пробу всё-таки нужно снять. Она абсолютно уверена в качестве продукта, но так уж повелось. Пробу всегда нужно снимать.
Что-то отразилось в мутном стекле бонга: какое-то движение. Она сместила взгляд: с куска обвисших обоев, словно королевская кобра, поднимался гибкий стебель хищной дросеры. Оскалив страшную пасть, усеянную острыми кривыми зубищами, чудовище готовилось к броску. Селести перестала дышать, зад словно прирос к табуретке.
Восемнадцать. Тридцать четыре. Девятнадцать.
Пасть приближалась, с прозрачных клыков хищницы струйкам ядовитой патоки стекала клейкая слюна. Селести зажмурилась, но тут её мозг пронзил жуткий писк, и он принёс облегчение: эта травка не собиралась её убивать; наоборот, сюда проник захватчик: тот, кто хочет утащить несчастную девушку в свой кошмарный мир. Дросера охраняет свою территорию, и сейчас готова дать отпор вторженцу. Гигантский комар приближался, его пронзительные вопли раздавались над самой головой Селести. Она слегка приоткрыла глаза: распахнутая пасть растения находилась перед её лицом. Бросок!
Она откинулась назад и сильно ударилась головой о стену; морок моментально исчез.
Четырнадцать. Пятьдесят шесть. Шестьдесят. Пора.
Она приоткрыла крышку охладителя и вытянула кассету.
Теперь пробу: товар нужно проверить, да и поправиться слегка не мешает. Крупинку. И хватит на сегодня.
Самодельная спичка чиркнула о каблук армейских ботинок; деревяшка полыхнула зеленоватым пламенем. Она глубоко затянулась.
Ух! Откуда эти странные клубничные нотки? Вау...
Наверное, реагенты действительно самые свежие, как и уверял Блябтрой. Кстати, надо собираться: старик не любит ждать. Ещё только пару минуток — приход разогнать. Наверное и кексики нужно попробовать, она, конечно же, уверена в качестве своего продукта, но так уж повелось: пробу нужно снять.
Пирожки оказались великолепны. Превосходно пропеклись. Она преподнесёт Блябтрою неожиданный сюрприз: он любит сладкое, с пикантной начинкой, и останется доволен. Возможно, пока старый пердун будет под кайфом, стоит поговорить о повышении цены на «шаматхи». Теперь нужно одеться и пора в путь: сквозь густой лес, которого не коснулась длань отгремевшего Судного Дня. Селести хихикнула: она словно постапокалиптическая Красная Шапочка, спешащая к милому дедушке с гостиницами. Кстати, у неё где-то припрятан подобающий случаю головной убор. Чёрт побери, почему здесь так жарко? Вроде бы поздняя осень, а подмышки насквозь мокрые.
Стальная дверь бункера, затерянного в дремучих лесах у подножия Грайских Альп, распахнулась. На порог, пригибаясь, вышла невозможно высокая девушка. Из-под надвинутой на глаза вязаной красной шапочки выбивались шикарные локоны медно-красных волос. Кроме шапчонки и армейских ботинок с облупленными носами, на ней ничего не было. В руках она сжимала плетёную корзинку.
Тропинка петляла, огибая толстенные стволы вековых лиственниц,
