Хранить вечно. Дело № 1 (СИ) - Батыршин Борис Борисович

…Да мы уже в Москве!..

- Всё, пора! – я повернулся к Марку. Его физиономия, бледная, с чёрными провалами еврейских глаз, светилась в полумраке «салона». – Сейчас, как говорили, при старом режиме – либо грудь в крестах, либо голова в кустах!

И добавил, увидев, как кожа его сделалась уж совсем бумажно-белой:

- Да не дрейфь ты! Говорю же: в худшем случае, отправят в ближайший детприёмник, а там мы ещё покувыркаемся. Если по дороге ноги не сде…

Конец фразы заглушили гулкие шаги, грохот и скрежет металла – бортмеханик распахнул изнутри люк и принялся с помощью аэродромных техников прилаживать дощатый пандус, по которому предполагалось спускать ящики. Рядом тарахтел на холостом ходу «фордовский» тупорылый, с гнутыми крыльями, грузовичок. Столица, аднака… на Горьковском автозаводе такие начнут собирать из машинокомплектов только года через два с половиной, а в этом году только подписаны соглашения между ВСНХ СССР и американской фирмой «Ford Motor Company» о технической помощи по организации и налаживанию массового производства легковых и грузовых автомобилей.

…откуда я знаю всё это в таких подробностях? Проще простого: среди моих многочисленных увлечений имело место коллекционирование моделек автомобилей в масштабе один к сорока трём – помнится, спровоцированный появлением на отечественном рынке журналов-партворков вроде «Автолегенды СССР». И собирал я не всё подряд, а лишь продукцию советского автопрома годов примерно до шестидесятых…

- Быстро, под чехлы! – я ткнул Марка в бок. – Может, сразу и не заметят, а уж там…

Сразу не заметили. Скорчившись под жёсткими, воняющим бензином и машинным маслом брезентами, мы слышали, как грохотали по полу сапоги аэродромных работников, как скрежетали выволакиваемые ящики. Потом звуки изменились – снаружи долетело фырканье мотора и специфические речевые обороты, при помощи которых шофёр объяснял, что больше груза он взять не может. Мотор затарахтел и, судя по звуку, работяга-АМО укатил, оставив возмущённых подобных саботажем авиаторов, дожидаться второго рейса. Их комментарии – все насквозь пригодные лишь для написания на заборах – доносились издали, приглушённые гофрированной обшивкой «Юнкерса».

…Пора? Похоже, другого шанса не будет…

Я выкарабкался из-под брезентов. Оставшиеся ящики вместе с грудой стремянок и аэродромных тележек громоздились возле люка, ожидая своей очереди на погрузку. Я осторожно протиснулся сквозь мешанину гнутых трубок и уголков. Бесполезно – возле люка коротают время за папиросами и беседой двое техников.

Я затравленно огляделся. Долго этот «пересменок» не продлится. Вот-вот прикатит новый грузовичок, и первый же техник, сунувшийся в люк, обнаружит нас с Марком –тёпленьких и готовых к употреблению.

Забранный брезентом проём под пулемётную турель в потолке? Нечего и думать – при попытке вылезти на «хребет» самолёта, мы немедленно будем обнаружены и взяты к ногтю.

…Что делать, а?..

Минуты стремительно утекают…

Да вот же – отверстие в полу для выдвигающейся пулемётной башенки! Убрать доски, не произведя при этом ни единого лишнего звука – минутное дело, но дальше надо справиться с проволочными закрутками и листом гофрированного дюраля, так и норовящего при первом же неосторожном движении гулко загрохотать.

Нас выручил одномоторный пассажирский «Юнкерс» с надписью «Добролёт» на борту, выруливающий из стоящего по соседству ангара. Треск ставосьмидесятипятисильного BMW заглушил все прочие звуки, я, сообразив, что нельзя не терять ни минуты, схватил торчащие за нервюрой пассатижи. Раскрутить проволочные скрутки оказалось делом нескольких секунд, тем более, что и делать-то это пришлось только с одной стороны. Мы по очереди протиснулись в открывшуюся щель, скатились на траву и поползли на карачках от самолёта. Техники внимания на нас не обратили; тогда мы вскочили и опрометью бросились прочь, туда, где за рулёжной дорожкой, помеченной полосатыми красно-белыми флажками, паслись привязанные к колышкам козы.

В спину ударил надтреснутый старческий крик:

- А ну, кыш отседова, сорванцы! Я вам покажу, как к ерапланам лазить - насидитесь в мамкином корыте, задницу вымачивая!

…О, благословенная эпоха, заря авиации! Чтобы в более поздние времена на центральном столичном аэродроме паслись козы, а военные самолёты охранял дед Щукарь с берданкой, заряженной солью?..

Тем не менее, мы с Марком наддали, ожидая каждую секунду выстрела в спину. И – не дождались; перепрыгнули с разбега метровую ограду и, сломя голову припустили к сараям, стоящим вдоль кромки Ходынского поля.

III

- Ну, давай, веди в закрома! – сказал я, едва отдышавшись. Выброс адреналина, на котором мы удирали от самолёта, рассосался, и я снова чувствовал себя словно одеревеневшим – а чего вы хотели после пяти часов проведённых в позе зародыша, в условиях непрерывной тряски и лютого холода?

- Что? Какие закрома?.. – Марк озадаченно уставился на меня.

- Приятель твоего отца, под порогом которого он зарыл клад. Или ты уже забыл, где его искать?

Я нарочно придуривался, чтобы хоть немного взбодрить спутника.

- А-а-а, вот ты о чём… - Марк хмыкнул. – Так это нам надо в центр города, переулок… как его… Штатный!

- Штатный? Не слыхал. Наверное, в наше время его переименовали.

- Это в Хамовниках, между Остоженкой и Большим Лёвшинским .

- И он там живёт? А как полезем в квартиру – подумал?

- Нет, тут всё иначе. Вот ты, помнится, пошутил насчёт бриллиантов в стуле – а ведь, не поверишь, почти угадал!

- Да ладно! – я состроил удивлённую физиономию. – Значит, будем потрошить обивку? Бритвы, правда нет, придётся ножичком.

- У нас в московской квартире был большой старинный шкаф дубового дерева, такой высоченный и весь в резьбе...

- Мастера Гамбса? – не удержался я. Марк нахмурился.

- Я серьёзно, а ты…

- Ладно-ладно, извини! – я поднял перед собой ладони в примирительном жесте. – Так что там с шифоньером?

- Со шкафом. Книжным. Нам он достался вместе со всей обстановкой – реквизировали у какого-то беглого буржуя. Так вот, у этого шкафчика был секрет: в боковину встроен плоский потайной ящик, который открывается, если по очереди нажать на несколько дубовых завитушек. Тогда срабатывает скрытый механизм и – дзинь! – ящик сам собой выдвигается под действием потайной пружины. А если он задвинут, то нипочём не найти, простукивай-не простукивай, так всё хитро устроено!

Я недоверчиво покачал головой. Что-то тут не сходится…

- Вы-то как его нашли, если он весь из себя такой потайной?

- А этот ящик был выдвинут, чуть-чуть, на полпальца. Видимо, прежний владелец шкафа тоже там что-то ценное держал, а когда пришлось драпать, то забрал с собой. А закрывать не стал – зачем? Вот мы с папой его весь обшарили и разобрались, что к чему.

- Ну, хорошо, допустим. И что, твой отец всё туда и сложил? А что тогда помешало забрать, когда вы уезжали? Под рукой же было, как и у прежнего хозяина…

- Не был шкаф под рукой. – вздохнул Марк. – Мы ведь после левоэсерского мятежа не сразу из Москвы уехали. Отец тогда спрятал в этот ящик часть своего… своих… в общем, того, что нужно было спрятать, а шкаф отправил на ломовом извозчике своему другу, дяде Лёше Солоновичу. Он тогда преподавал математику в Техническом Училище, а с папой был знаком со студенческой молодости. К мятежу он отношения не имел, вот отец и подумал, что сделает вид, что просто продал шкаф старинному приятелю – у него, если что, искать не станут…

- А потом? - меня начала слегка раздражать размеренная, неторопливая манера Марка излагать события. – Потом, когда вы всё же уехали?

- Я не знаю. Помню только, что собирались мы буквально за час, и времени куда-то ехать и забирать, не было. Но папу это не беспокоило – он говорил, что дядя Лёша всё сохранит, не хуже, чем в швейцарском банке!