Дэл Ховисон - Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга III
— Йо! Йо! Йо! — заклинило О-газма.
Санни схватил Номо за воротник и с разворота повел по кругу. Ствол в руке О-газма беспомощно задергался из стороны в сторону.
— Да стой ты спокойно, урод! — завопил он.
Санни запустил Номо через холл, как олимпиец-дискобол. Номо врезался в О-газма, и оба покатились по полу.
Санни нагнулся за выпавшим пистолетом Номо.
Почувствовав приближение вполне реального шанса огрести еще больше, несостоявшиеся бандиты приняли вызов и поднялись, чтобы продемонстрировать свои таланты. Номо принял классическую киношную стойку кун-фу, О-газм обмочился. Пятнадцать секунд спустя боевая экспозиция напоминала что-то из набросков Пикассо.
Санни выволок их наружу и придал каждому ускорение, оставив на память по отпечатку ботинка сорокового размера на каждой заднице. Номо и О-газм дружно впечатались в «кадиллак» и осели на дорогу кучками дерьма. Миг спустя распахнулась дверца и наружу выбрался Скарп.
— Боже, — фыркнул Санни. — Дерьмово выглядишь.
Скарп выглядел… выжатым, как грейпфрут после встречи с соковыжималкой. Из него, казалось, выдрали все внутренности, оставив пустую оболочку.
Я смотрю на пустую кожуру, — подумал Санни. — Его выдавили досуха.
При виде Скарпа у Санни заныло сердце.
Скарп прищурился на солнце, как крот, только что выбравшийся на поверхность. Потом вытащил темные очки из кармана пафосной полосатой куртки, сделанной под тигровую шкуру.
— Офигеть, — сказал он. — Ты, бро, похоже, неплохо справляешься. Не хочешь поработать?
Санни оскалился. Но потом вспомнил, как ежедневно гнет спину в своей почтовой конуре, окруженный щебечущими сестричками, которые то возятся с ним, как с плюшевым мишкой, то пытаются откусить ему голову, и все это под бессонным надзором супервайзера, Бобби-через-и.
Бобби-через-и был учителем балета, подрабатывавшим на почте до смерти Барышникова. За день до того он пригласил Санни к себе домой на «коктейльную вечеринку с обсуждением перспектив для мальчиков». Санни что-то сильно сомневался в карьере через Бобби и через его «и».
А потом он вспомнил груду счетов, которые отправил в мусорную корзину. И свою машину, коричневый «Форд-Фиеста» с суицидальными наклонностями, вторую неделю скучавшую на штрафной стоянке Рэндольф-стрит.
— Ага, — ответил он. — А что тебе надо?
К пятнадцати годам Томми «Скарп» Рифкин уже сколотил небольшое состояние на черном рынке, приторговывая взрывчаткой. К двадцати одному году подгреб местный рынок крэка-экстази-метамфетамина, умудрившись не перейти дорожку ни одной шишке.
Талантливый развратник — к тому же настолько одержимый всем, что связано с гонками NASCAR, что слово «аутоэротический» приобретало новый смысл — с честью занял место на Стене Дерьмовой Славы Южного Чикаго.
А гнусавый голос Скарпа идеально подходил для описания его логова, состоящего наполовину из трейлерного хлама, наполовину из шика и блеска гетто. Черный кожаный диван стоял между плакатом Малкольма X в рамке и картонной фигурой Дэйла Эрнхардта-младшего.
— Мне нужно, чтобы ты нашел мою девушку и вернул ее, — сказал Рифкин. — За все про все получишь пять кусков наличными.
И начал промокать вспотевший лоб бумажным полотенцем, пока Санни пытался подобрать челюсть со стола.
Пять кусков, — подумал он, пытаясь не пустить слюну.
— Йо, — вспомнил Рифкин. — Ты ж почти стал чемпионом, правда?
Санни напрягся: люди до сих пор узнавали его по три-четыре раза на дню, и это его чертовски достало.
— Ага, — продолжил Рифкин. — Я узнал твой стиль в том банке. Ты был претендентом на титул, бро. Дон Кинг называл твой кросс правой «космическим нокаутом самого Дьявола».
— Это было очень давно, — сказал Санни.
— Бро, я отлично помню, как Чемп жевал твое ухо. Вегас ноль шесть, да? Отвратное было зрелище.
— Пять лет назад, — сказал Санни. — Прошлое — это прошлое.
Санни тогда оставался один бой до звания чемпиона, и надо же было отбойному молотку по имени Барон Флейк уложить его левым апперкотом, после которого у Санни отслоилась роговица, а сам Санни отправился в отключку. И пришел в себя, только чтобы сообразить, что Флейк грызет его левое ухо, глаз заплыл кровью, в голове роятся феи с фонариками, а в поврежденной глазнице полыхает так, словно в ней обосновались адские папарацци.
Больница была дерьмом во всех смыслах.
Потом Санни пытался вернуться на ринг, но проблема была в том, что он каждый раз блевал за канаты, едва услышав звук гонга. Его тренер, непревзойденный Шарки Вашингтон, отвел его тогда в сторону.
— Да у моего трехлапого пекинеса больше шансов на титул, сынок, — прорычал Шарки. — Все кончено.
А потом тот же Шарки, буквально заменивший Санни отца, нагнулся вытереть маты от возвращенного воспитанником завтрака — и рухнул, подкошенный инфарктом.
— Эй, — прокашлялся Рифкин. — Йо, Трауб, ты вообще здесь?
Санни затолкал воспоминания подальше, сосредоточившись на более насущных проблемах. Рифкин явно нервничал и казался таким же фальшивым, как его тигровый костюм. Взгляд Главнообманывающего метался по комнате, как летучая мышь, обожравшаяся стероидов.
Какого черта он не смотрит мне в глаза?
Рифкин заметил, что Санни заметил — и вздрогнул. Номо и О-газм хрюкнули. После того как Санни вернул пистолет, эти два придурка чувствовали себя победителями.
Давай ближе к делу, сынок, — посоветовал из прошлого Шарки. Пока никто не оторвал этому идиоту его пустую голову.
Но Санни было любопытно.
— А почему ты сам не можешь ее вернуть? — спросил он.
— Ну ты козе-е-ел, — прошипел Номо.
О-газм сплюнул на пол.
Рифкин вздрогнул.
— Йо, Черный Супермен, ты задаешь слишком много тупых вопросов, — сказал Номо.
— Сядь и заткнись, Мо, — рявкнул Рифкин.
Номо попятился. Скарп взял еще одно бумажное полотенце и начал вытираться. Санни моргнул.
Звук, как от наждачной бумаги по сухому дереву.
— Ты не поймешь, — сказал Рифкин.
Санни согласился и решил, что вот теперь он официально готов свалить от этих идиотов.
— Где ты в последний раз ее видел? — спросил он.
Рифкин покачал головой.
— Она у меня кое-что украла. Две недели назад. Мне нужно это вернуть.
— Она наверняка танцует где-то в топлесс-баре у Петли.
— Как ее зовут?
— Ее зовут Хармони, — прошептал Рифкин.
— Хармони Тремонтан.
Двадцать семь часов спустя Санни стоял в главном зале «Шейк-дауна», элитного клуба на Раш-стрит, ждал, когда очередная красотка закончит раздеваться, и отчаянно пытался не сблевать.
После такого удара с нутром уже никогда не будет нормально, думал Санни. Желудок согласно заурчал. В последнее время вечеринка с пинтой «Джим Бима» всегда заканчивалась одинаково: утро он встречал, одной рукой вцепившись в унитаз, другой сжимая бутылочку маалокса.
Похоже, сынок, кроме «Джим Бима» и маалокса, ты вообще ничем не питаешься.
Санни помотал головой, прогоняя голос Шарки, зацепился взглядом за бар и почувствовал, как рот заполняется слюной.
Сосредоточься, — напомнил он себе.
Танцовщица на сцене собрала рассыпавшиеся доллары и убежала под бурные аплодисменты.
— Следующая наша леди только что вернулась из ураганного турне по… О! Калькутте! — завопил ведущий.
Да не смеши, — подумал Санни.
— Джентльмены, дружно приветствуем — Хармони Тремонтан!
Санни тут же сосредоточился на сцене.
Заиграла музыка. Красные занавеси поползли в разные стороны. И Санни забыл, как дышать.
Она была не просто красива.
Чуть раньше Номо говорил ему, что женщина Скарпа была стройной, гибкой и с такими большими сиськами, что они казались вообще не к месту на хрупком теле. Но на самом деле Хармони Тремонтан была высокой, с гладкими длинными ногами, тугими бедрами, на которых играли мускулы и которые при этом были чертовски округлыми. Выкрашенное в рыже-золотой афро обрамляло ее лицо солнечным взрывом.
— Чтоб я сдох… — прошептал Санни.
Если кто-то и мог обокрасть говнюка вроде Скарпа и при этом выжить, то только такая девчонка.
— И-и-и вот она, — вызвался комментировать один из вышибал. — Хармони Тре-емо-он-та-ан!
На вышибале была черная футболка с принтом «Плохо уживается в коллективе».
— Я слыхал, она снималась в порно в Ла-Ла-Лэнде, а потом ее вышибло в Чи. Очень талантливая девчонка. Ты понимаешь, о чем я, а?
Вышибала протянул ему руку стандартным жестом «дай пять», но Санни был не в настроении знакомиться. К тому же он предпочел бы кастрировать любого, кто дожил до тридцати лет и не желает тратить время, чтобы назвать Чикаго полностью.
