Как стать богом - Михаил Востриков
Тридцать часов я потратил и тридцать страниц настучал (на клавиатуре, разумеется; я имею в виду «настучал на клавиатуре компьютера»), чтобы только лишь повторить то, что уже тридцать раз разные люди говорили вам раньше.
СЮЖЕТ 12/4
Я ничего не знаю о нем. Никто и ничего не знает о нем. У него словно нет прошлого. Он ниоткуда. И он — никто. Восторженный циник Тенгиз считает его последним чародеем на нашей земле, и вот этот последний из чародеев возомнил себя способным вернуть племя исчезнувших волшебников — людей, знающих свой главный талант, а потому бескомплексных, спокойных, уверенных, самодостаточных, добрых. Он плодит их десятками ежегодно и никак не поймет (или не хочет поверить?), что жизнь идет следом, как свинья за худым возом, и подбирает, перемалывает их всех своими погаными челюстями: дробит, мельчит, ломает, корежит, покупает, убивает…
СЮЖЕТ 12/5
Вадим, разумеется, мнит его «делателем будущего». Для него он — Мойра мужеска пола. У древних:
Клото — прядет нить судьбы;
Лахесис — проводит человека через превратности;
Атропос — перерезает нить.
Так вот Сэнсей един в трех лицах. Он не знает будущего, он его делает. Щелкает серебряными спицами, вяжет черно-белые шарфы судьбы… Не помню точно, кто, кажется, Мариша красиво говорила о горьком аггеле — исполнителе воли Бога на Земле. О раздавателе наказующих ударов и ласковых наград. Но мерзостей в мире много, а доброты — так мало. И вот все молнии давно уже растрачены, а наград — полный шкаф: раздавать их некому и не за что… Не раздавать ли теперь их всем подряд — ведь каждый грешник есть и праведник тоже?
Нет ведь во всей Вселенной никого, кроме мечущегося, замученного, страдающего и побеждающего человека… А вот Матвей, этот певец рациональных фантасмагорий, считает его пришельцем, прогрессором сверхцивилизации. Получается довольно стройно. Они тщатся хоть что-то изменить в ходе нашей истории. Уже давно всем известно, что изменить ничего нельзя, однако отдельные безумцы все еще пытаются, не жалея ни себя, ни других. И Татьяна Олеговна, жена его, — оттуда же, из них же. Когда заболела, отказалась вернуться, шел 1991 год, не до того было, вот и сожрала ее болезнь, а потом сошла сума — забыла, где находится, говорит на своем языке, перестала узнавать мужа…
СЮЖЕТ 12/6
9 декабря
Вообще эти прогрессоры здорово поработали в XIX веке: энергичная попытка решительно двинуть вперед технологию, смягчая технический прогресс мощным развитием гуманитарии (Пушкин, Достоевский, Толстой, Диккенс, Дарвин, Фрейд и пр.). Но все равно ничего не вышло — победила животная инерция толпы.
Изменить ход истории нельзя. Можно только попытаться изменить Человека. Но как? Что в нем поменять и на что? Сделать всех добрыми? Но доброта ведь делает пассивным. Сделать умными? Но это возможно не с каждым, как не каждого получится натренировать бегуном-разрядником. Сделать терпимыми? Так нет же ясной грани между терпимостью и равнодушием — терпимость на практике есть равнодушие в девяти случаях из десяти… Не знаю. Греческие боги частенько вмешивались в ЛИЧНУЮ жизнь смертных, но никогда даже не пытались повлиять на ход человеческой истории, на прогресс.
А теперь вот и людей стало слишком много — боги не успевают уследить за всеми и за каждым. Я вообще не верю в Бога и в богов. Я не верю, что существует разумная сила, способная влиять по своему усмотрению на мою жизнь. Но я верю, что бывают на свете очень странные люди. Я просто знаю это.
СЮЖЕТ 12/7
Дочитав, он складывает распечатку поаккуратнее, поднимается и проходит в кабинет. Включает люстру. Включает настольную лампу. Кладёт распечатку на стол, но сам не садиться — проходит к окну и некоторое время смотрит на заснеженную улицу и черный дом напротив.
«А на дворе белым-бело — это снегу намело… А за окном черным-черно — это ночь глядит в окно…»
Возвращается к столу, опускается на полужесткое сиденье резного стула с прямой высокой спинкой, берёт шариковую ручку и сразу же начинает писать выводить, чертить, разрисовывать свои арабески — тут же, пониже даты, благо свободного места хватает.
СЮЖЕТ 12/8
Теперь становится значительно лучше. Но надо постараться, чтобы получился совсем гнусный, вонючий старикашка.
1. Иногда его схватывает позыв на низ (это называется императивным позывом), он все бросает и мчится в сортир.
2. Когда питается — весь подбородок замаслен.
3. Халат никогда у него не стирается, попахивает козлом.
4. Еще что-нибудь. Подумайте. Не забывайте, что Ваше умение «помнить все без исключения» должно быть им хорошо известно. Поэтому обратите внимание на Ваши неудачные выражения типа «если не ошибаюсь», «не помню точно, кто», которые в свете названного факта выглядят для внимательного читателя странновато и малоестественно…
Он пишет еще с абзаца: «Не надо так много об обстоятельствах личной жизни. Это бесполезно…» Но, тут же перечеркивает эти слова крест-накрест и приписывает:
«А впрочем, пишите, как хотите».
Сидит, вертя ручку в пальцах, и вдруг тихонько запевает, отбивая ритм ребром ладони:
— Несите меня бережно, несите меня бережно, ведь я защитник родной страны. Благодарите! Благодарите! Благодарите!..
— Где храбрец? — кричит он, прерывая ритм и тут же снова подхватывая его:
— Его несут к печи, его несут к печи…
— Где трус? Бежит доносить, бежит доносить, бежит доносить!
Он обрывает себя и быстро приписывает в самом низу:
«Не надо имен. Я никакой знаток чекизма-кагэбизма, но я понимаю одно: они о нас знают ровно столько, сколько мы сами говорим о себе и пишем. А значит, чем меньше мы говорим и пишем, тем меньше они о нас знают»
Потом он перечитывает все только что написанное и кладёт ручку.
— Я не трус, — произносит он убежденно, — Я просто предусмотрителен. А точнее, стараюсь быть таковым. Так что — «несите меня бережно!»
Сцена 13. Роберт Валентинович Пачулин
СЮЖЕТ 13/1
Четверг
Я — Роберт Валентинович Пачулин, по прозвищу «Винчестер», секретарь Сэнсея.
Сегодня мы выходим на работу особенно не в духе. Даже не побрились, что служит у нас признаком самого категорического неприятия реальной действительности. Сопим с раздражением. Массируем свое красно-коричневое пятно на затылке — видимо, ко всему вдобавок, и затылок еще ломит вследствие атмосферных перепадов и нехватки кислорода в городе и области. На своего верного и единственного секретаря-референта мы смотрим мельком, неприязненно поджав губы, киваем ему как бы в рассеянности и
