Ирина Скидневская - Самая страшная книга 2014
Мрак издал свист, резкий, неприятный — так подзывают собак.
Будочник звучно пустил ветры. Даже сам малость струхнул.
Кто-то прошмыгнул за ветвями ив — словно ветер приволок ошметки тумана.
— Дрыхнешь на посту, пес паршивый?! — крикнул мрак — Пил вчерась?!
Будочник таращил глаза, вертел головой. Горло мигом пересохло, стало шершавым, точно дно старого чугунка. За воротник полукафтана набивался колючий ветер. Распирающие живот газы снова вырвались наружу.
Он во второй раз за ночь вспомнил об алебарде, но отнюдь не с надеждой скорей схватить длинное древко. Крепкий засов, какое-никакое тепло и жесткая лавка с лоскутным покрывалом — именно эти вещи подстегивали желание кинуться к будке. Он неожиданно понял, что его красный воротник очень хороший ориентир для призрака.
— Повешу собаку! Службу не разумеешь! — вновь закричала тень, а дальше изругалася по-матерному, по-черному.
И он появился. Вышел из полумрака сначала голос, потом — высокое существо, возможно, человек.
Ноги будочника взрезала лезвием слабость.
Исполинская тень приближалась, обретала черты — солдат хотел зажмурить глаза, но не мог. То, что ему открывалось, было невозможно.
Будочника колотило, когда он крестился. Свят, свят, свят.
Появившийся из теней был худощав и непомерно высок, на голову, а то и полторы выше обычного человек. Узкие, не по росту, плечи и маленькая голова. Благородность осанки просматривалась даже в полутенях.
Исполин ступил в тщедушный круг света, и будочник конвульсивно сглотнул. Ему даже удалось сделать шажок назад.
Красноватое лицо призрака подергивалось, крупные губы кривились, брови пытались запрыгнуть к высокий лоб. А вот глаза… они смотрели прямо на будочника: большие, черные, свирепые.
Судорога лица прекратилась, и призрак власти улыбнулся. Он явно чего-то ждал. Он был похож на…
Окончательно же убедил отставного солдата шитый золотом кафтан, кружевные манжеты, усыпанный бриллиантами шейный платок и уродливый обрезанный парик.
— Ваше императорское величество, — сказал будочник и дрожащими руками потянулся к сбитой на ухо шапке.
* * *С идущего в порт иноземного судна пошлина не ожидалась. Приказ генерал-губернатора: сидеть и скучать. Не важно, кого или что вез корабль, руки у таможенников Троицкой пристани чесались без разбора — всех приплывающих желалось обворовать как можно быстрее, но вот беда — почти никто не плыл. Одна надежда на приказ императрицы: Анна Иоанновна приняла отрадное решение вернуть столицу в Петербург.
Губернатор Бурхард Кристофор Миних смотрел на неспокойное море. Дождь хлестал в высокие окна, за ними размывалась темная масса пристани. Серая дождливая осень бухла снизу и сверху, где вода, где тучи — поди, разбери. К возвращению царского двора графу Миниху было поручено привести в порядок петербургские дворцы. Большего и не смоглось бы — чирьи города могли залечить только люди, их желание вернуться, соскоблить грязь.
Вот только имелась еще проблема, требующая срочного, необычного решения…
Миних ждал гостя.
Яркий испанский галеон устраивался на стоянку в пристани. Острый, как поджелудочная резь, корпус, рубленая корма, ветер и дождь в парусах, стволы полукулеврин, выглядывающие из портов. Он был похож на первый иноземный корабль, доставивший в Петербург вино и соль и лично встреченный Петром Великим в лоцманской одежде. Пятьсот червонцев тогда пожаловал император голландскому шкиперу, а матросам — по тридцать ефимков…
Миних выждал еще минуту и задумчиво двинулся к дверям. От поблекшего золота и серебряных обоев интерьера Корабельной таможни его уже мутило. Выйдя из хоромины, он направился к кораблю, пряча лицо в воротник шубы.
Судно качалось на зыби, играли ослабленные швартовы.
Спустили трап, и по нему на берег сошли два человека в низких черных капюшонах. В длинном балахоне отличить посла было тяжело. Миних, привыкший видеть его в нарядных одеждах и расшитых шляпах, даже невольно улыбнулся.
Они сошлись напротив заброшенного здания биржевого отделения, и сквозь пелену дождя граф Миних приветствовал прибывших путников на латыни.
— Я думал… ад…
Губернатор расслышал только это. Слова коренастого монаха сбивал ветер и дождь.
— Что?! — Миних приблизился ближе. Он выглядел растерянным, и не отвратная погода была тому причиной.
— Я думал, труднее всего поджечь ад, — повторил монах (точно ли экзорцист? в этом Миних уже сомневался). Не прокричал, а сказал. Холодно, спокойно — Но я ошибался.
Испанец поднял капюшон к клубящимся тучам, приравнявшим в его глазах Петербург к преисподней, — действительно, лило так, что у огня не было никаких шансов. Посол молчал.
— Карета! Поспешим! Сюда!
Уже внутри кареты с полицейским служителем и вооруженным офицером на козлах, в сухом салоне, который тут же принялся размокать от их одежды и тел, когда возница кнутом рассек над головой водяную крупу, они заговорили снова.
— Звук не может возвратиться к струне, — сказал монах, глядя на лужу под ногами. — Зато каждая капля вернется в небо.
— Разумеется… — пробормотал Миних. От людей напротив неприятно пахло.
— Ваше дело. Оно не обычно. Мы отплыли незамедлительно.
— Весьма ценю. Весьма. К вам обратился, не знал, к кому уж.
— Призрак, значит? — прямо спросил монах.
Миних кивнул. Облизал пересохшие губы.
— В городе беснует. Диво… кошмар… Сам император покойный, Петр Алексеевич…
Он замолчал. Остался — свист ветра, звонкие копытца лошадей, скрип ремней.
Капюшоны путники так и не сняли. Миних чувствовал легкую тревогу. Он почти не видел лиц и, по правде говоря, не был уверен: хочет ли?
И еще губернатор понял, что посол, которого он месяц назад отправил в Испанию, так и не вернулся. Напротив него сидели два абсолютно незнакомых человека.
Монахи.
2
Десятки тонких свечей едва освещали большой закопченный потолок. Множество самых разных теней, темных и светлых, дрожавших, как травинки, и застывших, портретных, маскарадными формами покрывали стены, стол, мебель и лица собравшихся. Вокруг низкого стола, заваленного объедками и бутылками, сидели люди и с улыбками на желтых лицах внимательно следили за рассказом.
— А я ему: дрыхнешь на посту, пес паршивый?! Пил, говорю, вчерась?! Тот перепугался, глаза вытаращил, головой вертеть стал, аки сова, мне аж страшно сделалось, что того и гляди оторвется. Кто же мне тогда дверь отворит?!
Рядом выстрелил дробью чей-то смех.
— Повешу, говорю, собаку, раз службу не разумеешь! И ближе подхожу. К свету, чтобы кафтан увидел, золотой нитью расписанный, да парик обрезанный. И рожу кривлю, будто перекосило меня от злости. Он креститься стал, потом как зарядит: ваше императорское величество, ваше императорское величество — и обмяк. Едва отступить я успел. Ключ взял и наверх. К высокородию. А темно в доме, ступени кругом. Как найти? А? — Рассказчик обратился к слушателям, но те не ответили. — А по храпу! Храпит этот статский советник не хуже пьяного мужика! Мой Макар, и тот так не храпит!
Смех снова прокатился по топчанам и кушеткам.
— Захожу к нему тихо, открываю занавесь, чтобы свету место дать. И как ударю шпагой по кровати, что подлец аж подпрыгнул. Курицей встрепенулся и закудахтал! Что, вопрошаю, воруешь, скотина? Тот молчит, глаза на меня таращит. На веревку, спрашиваю, хватит тобою украденного? И бросаю ему петлю на кровать. И тут чую, братцы, засмердело!
— Фу-у-у, — отозвались слушатели.
— Да, неприятность случилась с его высокородием, опростался советник, что ж делать. А я продолжаю, мол почему ты, холоп, дороги в городе моем не строишь? Всю деньгу под себя метешь! Построй мне, говорю, дома скотина, да такие, чтобы гости голландские и немецкие завидовали. А не то буду являться к тебе каждую ночь, пока ты в эту петлю сам не залезешь! Подошел ближе и доской по башке. У будочника прихватил.
— А как уходил оттуда, прислуга-то небось тоже проснулась?
— Это, братцы, отдельная наука. Здесь надо наглость иметь. Вошел мужик со свечой, а я на него давай орать, а ну, холоп, дай ходу, и иду, как гренадер на шведа! И по дому так же. Тут, братцы, напор важно не потерять. Потеряешь напор, дашь слабину — и все, не царь ты, не император и не призрак, а обычный разбойник и вор. Пока видит в тебе человек силу, уверенность, пока не успевает опомниться и рассмотреть, надо уйти.
— А я его ждал за углом на извозчике, — высоким голосом выдал толстяк.
— Да, Алексей вот меня поджидал, дай бог ему здоровья.
Громко топоча сапогами, в комнату проник бородатый мужик с охапкой бутылок. Со всех сторон потянулись руки и избавили его от груза.
— Барин, еще вина принесть? — обратился бородач к рассказчику.
