Огита Ансэй - Пионовый фонарь: Японская фантастическая проза
Но тут женщина разглядела во тьме старушонку: румяное лицо ее приветливо улыбалось.
— Что ты тут делаешь? — спросила она.
— Сбилась с дороги, — ответила женщина, — и решила поворотить назад.
— Пойдем со мной, — предложила старушка. — Я знаю эти места. Куда тебе надобно?
— Мой дом за горой, — отвечала вдова.
— Тогда идем вместе! Мне тоже туда.
— Вот спасибо, — обрадовалась вдова. — А я уж не знала что делать.
— Тут я пройду и с закрытыми глазами. Не отставай!
Старуха пошла впереди, вдова поспешила следом.
Теперь, когда страхи исчезли, женщина вдруг почувствовала, что продрогла до костей.
— Куда это ты ходила? — спросила, шагая вперед, старуха.
— К родным, помогала печь моти. Говорили мне: «В горах ночью страшно, побудь у нас до утра», — да гостинец несу ребятишкам, рисовые лепешки, вот и спешу, — отозвалась вдова.
— Так у тебя есть лепешки? Прости меня, старую, с утра во рту маковой росинки не было. Дай мне одну лепешечку!..
Лепешки у женщины были завязаны в узелке, узелок — на плече. Маловато лепешечек, но одну, пожалуй, не жалко. Спасибо старухе, дорогу показывает.
— Трое у меня ребятишек, и маловато лепешечек, да поделюсь, спасибо вам за доброе дело. — Женщина остановилась и, прижав узелок к груди, нащупала две лепешки. А старуха уже тянула к ней свою желтую руку.
— Вот спасибо, — прошамкала старушонка и вновь зашагала вперед, жуя на ходу лепешку. Спустя некоторое время она обернулась:
— Дай мне еще лепешечку. В животе совсем пусто, уж ты прости меня, старую.
Женщина готова была убить бесстыжую старушонку, но, побоявшись, что та бросит ее на полпути, достала из узелка еще две лепешки.
— Остальное я отнесу ребятишкам, так что больше дать не могу, не обессудь.
Старуха ласково улыбнулась и пошла дальше. Но вскоре снова остановилась:
— Доченька, уж прости меня, старую, есть больно хочется. Ноженьки не идут…
У вдовы так руки и зачесались.
— И не проси, бабушка! Детишкам несу ведь, ждут не дождутся они…
— Не дашь лепешку, так не пойду вперед! Ноги меня не держат, есть хочется. Дай одну!
Старуха прижала руки к груди. Лицо ее вдруг странно переменилось: теперь, в лунном свете, оно казалось зловещим и безобразным. Женщина безропотно протянула ей две лепешки.
— Все, больше не дам!..
Старуха засунула в рот угощенье и зашагала вперед.
Женщина попыталась прикинуть, сколько лепешек еще в узелке. Увы!.. — оставалось всего лишь по две на каждого. Ах, дрянная старуха!
От злости женщина зашагала быстрее, пиная ногами палые листья. Но вот старуха снова остановилась и оглянулась.
— Ох, как есть хочется! Ноженьки не несут, дай-ка еще одну!
— Не могу я, бабушка! Говорю же, детишкам я обещала, ждут они! Старшей тринадцать годочков, сыночку восемь, а самой младшенькой пять; целый день одни дома сидят, ждут, когда мама вернется. Пожалей ты хоть их!
Пеняя старухе, женщина заглянула ей в лицо — и обомлела: глаза старухи сверкали жутким блеском, кроваво-красные губы стянулись в узкую щель.
Женщина так и ахнула. Ведьма!! От страха у вдовы отнялись ноги, и ей вдруг захотелось одним махом перенестись через проклятую гору.
— Послушай, бабушка. Здесь шесть лепешек. Возьми половину, только пойдем поскорей!
Вдова подала старухе три моти. Старуха с жадностью захрустела лепешками, прошла несколько шагов и снова остановилась. Глаза ее горели злобой.
— А ну-ка, дочка, дай мне еще одну!..
Женщине было уже не жаль лепешек. Молча она достала и подала старухе последние моти.
— Бабушка, ну скорее, пойдем же!
Старуха прошла два-три шага и обернулась.
— Еще одну!
— Нету больше, все вышли, — сказала вдова.
— Тогда я проглочу тебя!
Рот у старухи растянулся от уха до уха. Она кинулась на вдову…
Когда наступил вечер, дети сгрудились у дверей и стали смотреть на гору. Солнце садилось, и вершина Акаги, поднимавшаяся за горой Каннон, растворилась во мраке. В окутавшей землю вечерней дымке огни жертвенных лампадок у подножия Каннон засверкали, точно глаза хищных зверей. Детям стало страшно, и они ушли в дом.
Усевшись у очага, они поговорили о матери, но та все не появлялась, и тогда старшая дочь сказала:
— Матушка боится ведьмы. Сегодня она заночует в гостях, а вернется завтра утром. Давайте ложиться спать.
Дети заперли дверь и улеглись у очага.
Поздней ночью в дверь постучали. Старшая дочь открыла глаза.
— Кто там? Кто там стучит?
— Это я, я… — послышалось из-за двери.
«Матушка вернулась», — подумала девочка. Однако тут же ей вспомнилось, что обещала мать. Вряд ли она решится пойти через гору в такой поздний час, испугается ведьмы…
— Матушка, это ты? — спросила дочь, вся обратившись в слух.
— Я… Я… Открой же, открой… Мне холодно…
Девочка поднялась и направилась было к дверям, но помедлила. Нет, матушка как-то не так говорит!..
Глядя на засов, девочка снова переспросила:
— Матушка, это и вправду ты?.
— Я, я! Заждались, поди? Вот я и поспешила вернуться…
— Но ведь ты обещала остаться, если стемнеет!
— Обещать-то я обещала, да уж очень беспокоилась о своих детках, вот и вернулась. Ну, открой же скорей!
«Нет, как-то странно говорит нынче матушка», — насторожилась девочка.
— Да ты ли это, матушка?
— Что ж ты, не слышишь? Открой дверь — увидишь. Ну, отвори!
«И вправду надо взглянуть», — подумала девочка и взялась за скобу, но испугалась: а что если это не матушка, а какой-нибудь оборотень?
— Дай я к тебе прикоснусь, — сказала она. — Тогда сразу пойму, матушка ты или нет.
Девочка просунула руку сквозь щель в двери.
— Что же, потрогай. Вот я!
Девочка невольно отдернула руку: пальцы ее коснулись заскорузлой и грубой кожи.
— Это не матушкина рука! У нее не такие грубые руки!
— Нынче я целый день месила тесто, не успела умыться, вот кожа и загрубела. Помою — и будет как прежде. Да погоди, я сейчас!
Женщина отошла от двери, но скоро вернулась:
— Вот, потрогай теперь.
Девочка снова просунула в дырку руку. Рука была мягкая, как у матушки.
— Моя ли это рука?
— Твоя, матушка.
Девочка отворила дверь. Мать вошла в дом и окинула взглядом спавших у очага малышей. Девочка подошла поближе, настороженно вглядываясь в матушкино лицо. В полумраке не разобрать, но вроде похоже на матушку…
— Гостинец принесла вам, рисовые лепешки. Только съедим их утром, когда все проснутся. Я пойду с сестрицей в дальнюю комнату, а ты ложись с братцем здесь.
Девочка так и сделала: легла рядом с братом, а мать ушла с младшей сестрой в дальнюю комнату. Но девочке не спалось. Она все гадала, отчего так странно ведет себя матушка. В это время из дальней комнаты вдруг послышался странный звук, будто кошка или собака обгладывали кость. Девочка вслушалась, похоже, кошка поймала мышь… Но в доме нет кошек… Что же это такое? если матушка — вовсе не матушка?! Чем же она занимается?
Девочке стало страшно за сестру. Она потихоньку поднялась и подкралась к освещенной светильником перегородке. Заглянула в дырочку в бумаге, да так и ахнула: в комнате сидела ведьма! Глаза у нее сверкали. Ведьма засунула сестрину руку в свою мерзкую пасть и хрустела костями.
Девочка от испуга отпрянула. «Если ведьма заметит, конец!» — решила она, потихоньку прокралась назад и легла. Разбудив брата, прошептала ему на ухо:
— Это ведьма обернулась нашей матушкой. Сейчас она доедает сестрицу. Надо бежать! Только если она догадается, непременно поймает. Сделаем так: я притворюсь, что мне надобно по нужде, и улизну. Буду ждать тебя на развилке. А ты выжди немного, и тоже пойди — будто в уборную, — и беги на развилку!
Девочка притворилась, что только проснулась, громко зевнула, покашляла и направилась к двери. Ведьма тотчас же перестала хрустеть.
…Брат сделал так, как его научила сестра. Но только он встал, ведьма спросила:
— Куда это ты собрался?
— Нет мочи терпеть, матушка.
— Подожди, сестрица еще не вернулась.
— Но я не могу!
— Ну ступай. Да возвращайся же поживее и сестрицу с собой приведи!
Брат, дрожа от страха, направился к двери. Переступив порог, он, не чуя под собой ног, помчался к развилке. Небо уже начинало светлеть, редкие звезды сияли ледяным светом.
Девочка поджидала брата у развилки. Взявшись за руки, дети бросились бежать куда глаза глядят. И вдруг сзади послышался жуткий вопль. Брат с сестрой оглянулись: в предрассветных сумерках на дороге показалась ведьма. Руки ее были вытянуты вперед.
Дети побежали дальше.
Дорога привела их в поле, усыпанное белыми как снег цветами. Но вот дорога кончилась: она обрывалась отвесной кручей. Далеко-далеко внизу лежала долина.
