Взрослые сказки - Наталья Изотова
Через час пути, в котором большую часть времени заняли попытки пробраться сквозь бурелом и кустарник, Захари вышел на небольшую поляну, посреди которой стоял аккуратный деревянный домик. Крыша немного покосилась, но окна блестели чистотой, а во дворе на веревках сушилось белье. Однако священник смотрел не на это: он увидел явные признаки колдовства — пучки травы под стрехами, странные символы, нарисованные на дверях амбара, где, судя по звукам, были и животные. Несомненно, для жертвоприношений. Юноша ворвался в дом, надеясь не упустить хозяев и не считая необходимым даже задумываться о приличиях, когда дело касалось приспешников темных сил, распахнул дверь в одну из комнат и увидел старуху, лежавшую на кровати под несколькими покрывалами, и женщину, склонившуюся над ней и, тихо напевая, вливавшую в рот какое-то питье. Женщина, стоявшая спиной, своим видом разительно отличалась от жительниц деревни: и одеждой, и меховыми сапогами, и распущенными темными волосами с несколькими мелкими косичками, в которые были вплетены яркие перья, и десятком браслетов из ниток и деревяшек на протянутой руке. Старуха морщилась, вертела головой и отвар, от которого по комнате плыл дурманящий запах, пить не хотела. У Захари даже малейших сомнений не осталось о том, что здесь происходит.
— Не смей поить ее своими зельями, ведьма! — выкрикнул он, подскакивая к ней, хватая за руку и рывком разворачивая лицом к себе.
Темные волосы хлестнули по лицу, и священник встретился взглядом с большими, синими, как лазурит, глазами испуганной молодой девушки. Он на мгновение опешил, но вовремя вспомнил о коварстве темных сил и, схватив ее за вторую руку, в которой мог быть нож, достал распятие и принялся читать молитву, поднеся крест к лицу начавшей вырываться грешницы. Не успел он произнести и половину текста, как свет из распахнутой двери заслонила чья-то фигура и резкий голос приказал:
— А ну быстро отпусти мою дочь, если жизнь дорога!
В проеме стояла запыхавшаяся женщина, выглядевшая и одетая еще более странно, а в руках у нее был заряженный арбалет.
— Она колдует! — уже с какой-то детской обидой на случившуюся несправедливость выпалил Захари, и в этот момент девушка вырвалась из его рук и бросилась к матери, которая тут же спустила крючок.
Болт пробил правую руку, юноша вскрикнул и дернулся, хватаясь за рану. Послышались быстрые шаги и, когда он поднял голову, то увидел лишь рукоять арбалета, в следующий момент ударившую по затылку так сильно, что перед глазами вспыхнули звезды, а потом все вокруг потемнело и подкосились ноги. Уже теряя сознание и падая на пол, он успел заметить распятие на дальней стене комнаты "ведьм".
Захари пришел в себя в темном помещении, куда косыми лучами проникал редеющий дневной свет, схватился за раскалывающуюся голову и со стоном попытался сесть. Она была цела, но болела нещадно, рукав на правой руке уже успел насквозь промокнуть, а сам он валялся на соломе в том самом амбаре, что заметил рядом с домом. Ворота, как он тут же убедился, пнув их ногой, были заперты на замок.
— С тобой все в порядке? — послышался с другой стороны взволнованный девичий голос.
— Я бы так не сказал, — признался юноша, поднимаясь на ноги и прислонившись к воротам, через щель глядя на сидевшую под ними "ведьму". — Выпусти меня.
— Сейчас не могу. Уже темнеет, а ты ранен, звери мигом почуют кровь, — она размахнулась и забросила через слуховое окошко небольшой тряпичный кошель. — Вот, перевяжи пока рану.
Выбирать не приходилось: Захари распутал шнурок, достал моток чистой ткани и стал перетягивать рану.
— Как тебя зовут? — поинтересовался он.
— Сильви, — ответила девушка.
— Я Захари.
Наступило неловкое молчание.
— А кто такая ведьма? — вдруг с искренним интересом спросила Сильви, и юноша даже растерялся.
— Это… женщина, которая поклоняется темным силам, с их помощью причиняет зло людям, — кое-как охарактеризовал он, пожалев, что раньше, пока была возможность, не интересовался этим вопросом.
— Но я не причиняю никому зла, — пожала плечами девушка, — и не молюсь никому, кроме Бога. С чего ты взял, что я ведьма?
Захари хотел было честно ответить, что так ему сказал врач, но перенести вину на другого, признать, что он сглупил, поверив на слово, у него не хватило решительности.
— Ты поила ту бедную женщину неизвестным отваром и бормотала тарабарщину. У вас весь дом обвешан магическими травами, вы не похожи на женщин из деревни. А удар, которым меня наградила твоя мать, сложно назвать благодеянием.
— Это моя бабушка! — обиженно воскликнула Сильви. — Она умирает от старости и болезни, я завариваю ей душицу, чтобы хоть немного облегчить боль, а песня — что она сама пела мне в детстве, когда я болела, про зайца, искавшего свою храбрость… — голос сорвался, и она шмыгнула носом, — просто, чтобы успокоить. В травах нет темных сил, это просто сухие стебельки, которые могут стать лекарством, как теплое молоко с медом! Ты тоже не похож на тех людей из деревни — но разве это повод кричать и хватать за руки? Ты ворвался в наш дом, и мама подумала, что ты хочешь обидеть меня!
Захари стало стыдно, к тому же девушка разошлась, и он побоялся, что сейчас на ее голос вновь прибежит мать.
— Прости, я никогда раньше не видел ведьм, поэтому не мудрено, что ошибся. Я священник, и моя миссия состоит в том, чтобы люди жили в любви и терпимости и, наоборот, никто никого не обижал.
— Тогда, может, надо начать с себя? — буркнула Сильви, и тут раздался голос матери, зовущей ее в дом.
— Иду! — ответила она и сделала шаг к хижине.
— Эй, подожди, выпусти меня! — взмолился Захари, которому вовсе не хотелось провести ночь в амбаре женщины, без разбора палящей из арбалета, но Сильви отрицательно покачала головой.
— Нет, нельзя. Залезай на второй этаж, закрой окно и спи. Завтра, когда мама уйдет в лес, я выпущу тебя. Может быть.
Она убежала в дом, откуда, спустя несколько минут, послышался вскрик и приглушенные рыдания. Вспомнив бледное лицо старухи, что он видел, Захари без труда понял, что произошло, и вздрогнул — ночевать рядом со странным домом посреди леса, в котором лежит остывающее тело, было жутко. Но выбора не оставалось, слуховое окошко находилось слишком высоко, да в него и
