Зазеркалье. Записки психиатра - Наталия Юрьевна Вико
Какое-то время они молча ели, Соловьев с видимым удовольствием, а приятель с обреченным видом.
– Слышал, тебя обокрали? – Ревзин отодвинул опустошенную тарелку.
– Было, было! – весело закивал Соловьев. – Помогал женщине собрать рассыпавшиеся из пакета на тротуар продукты, плащ у меня, сам знаешь, широкий, вот в какой-то момент, видно, она и изловчилась. Только-только денег мне прислали из дома, хорошо не все взял с собой. А может, и сам где обронил.
– Наблюдаю за тобой, Владимир, – Ревзин с удовольствием сделал глоток пива, – и когда ты в человечестве разочаруешься? Разве ж не видишь, все вокруг пропитано лукавством, лицемерием? Нравов падение… – Он скосил глаза в сторону девушки, которая с подносом в руках прошла рядом, направляясь к соседнему столику. – Зло празднует победу над добром.
– В человечество, Саша, следует верить, даже если ты разочаровался в нескольких его представителях, – добродушно улыбнулся Соловьев. – А падение… Что падение? Падение лишь точка отсчета для взлета. И добросердечных людей значительно больше, чем бездушных. Однако же важно, вбирая в себя чужую боль, не вбирать чужих сомнений в победе добра над силами зла. Сомнение в своих силах – вот капкан, в который зло ловит всех слабых духом. – Он отпил пива и промокнул рот и усы салфеткой.
В воздухе вдруг запахло чем-то паленым. Ревзин принюхался.
– Горит что-то, – обеспокоенно пробормотал он, оборачиваясь. – Может, на кухне чего сожгли? – Посмотрел на Соловьева, снова принявшегося за еду.
– Я только вспомнил, что не ел со вчерашнего, все недосуг было, – словно оправдываясь, сказал тот. – Да и то, после рыбного желе, которым меня супруга Янжула пичкала, аппетита пять дней как не было вовсе! – Он снова добродушно рассмеялся, но вдруг, резко прервав смех, нахмурился и подался вперед. – Для установления настоящей метафизики, – проговорил он, – спиритические явления не только важны, но и необходимы, но говорить открыто об этом нельзя-я, – он помахал пальцем перед собой. – Делу это пользы не принесет, а мне доставит плохую репутацию.
– Неужто и ты тоже церковного гнева боишься? – усмехнулся Ревзин.
– Гнева не боюсь, тем более что даже в Европе давно еретиков на кострах не жгут, однако же до истины хочу докопаться сам, без внешних воздействий и давлений.
Ревзин обеспокоенно втянул воздух.
– Не чувствуешь? Правда горит что-то!
– Горит и горит, – отмахнулся Соловьев. – Ежели пожар, нам скажут. Чай, не костер инквизиции, – засмеялся он. – Скажи лучше, чего тебя в библиотеке-то не видно? Здесь, в Лондоне, вроде как и нечем больше заниматься. Погода скучная, люди такие же, сиди да работай.
– Я, Владимир, живу-то ведь не как ты в меблированных комнатах напротив библиотеки, а на другом конце города, – в голосе Ревзина послышались скорбные нотки. – Дороговизна помещений здесь совсем не по моему карману. Высунешь утром нос на улицу, вроде солнышко глянуло, чаю выпьешь, снова глянешь, небо в минуту тусклое, дождь накрапывает или того хуже, грязное облако фабричного дыма, от которого все чрезвычайно быстро чернеет, даже крахмальные рубашки надо менять два-три раза в день, грязь на дороге, и никакого желания покидать помещение не наблюдается. А тебе-то не надоело гностиками да каббалой заниматься? – Он чуть отстранился, давая возможность подошедшей девушке забрать пустые тарелки.
Та наклонилась, снова, будто ненароком, коснулась пышной грудью плеча Ревзина, отчего тот замер, подхватила посуду и, повиливая бедрами, уплыла на кухню.
– Скучно, поди? Неужто ничего иного в голову не идет? – продолжил Ревзин, провожая девушку взглядом. – Женщины, к примеру. Женщины – они точно для удовольствия Богом созданы. Вот смотришь, и уже глаз радуется…
– Каббала, гностики… – задумчиво повторил Соловьев, разглядывая что-то на столе.
– Женщины, я говорю, – хмыкнул приятель.
– Каббала, гностики, женщины… Я как раз об этом, – Соловьев вскинул голову. – Ты слыхал, думаю, что человек – ну, это всегда признавалось – был изначально андрогинным существом, и потому разумно предположить, что он сохранит это двуполое состояние. В отношении того, как это будет сделано, существовало две точки зрения. Одна школа утверждала, что человеческая душа была разделена на две части, мужскую и женскую, и что человек остается несовершенным созданием до тех пор, пока эти части не воссоединятся через эмоции…
– Любовь, – уточнил Ревзин.
– Любовь, – кивнул Соловьев. – Отсюда теория о родственных душах, которые маются веками в поиске дополняющей их части разделенной души. Но вот послушай, какая штука! – Он оживился. – Есть, понимаешь ли, еще одна теория, будто разделение полов произошло в результате подавления одного из полюсов андрогинного существа, чтобы таким образом жизненные энергии могли быть направлены в сторону развития рациональных мужских способностей.
– И что? – Ревзин посмотрел рассеянно и со стуком поставил опустошенную кружку на стол.
– С этой точки зрения, – продолжил Соловьев, – человек до сих пор является андрогинным существом и по-прежнему изначально духовно полон, но в материальном мире женская часть мужской природы и мужская часть женской подавлены. Однако же через духовное развитие и познание мистерий скрытый элемент в каждой природе постепенно приобретет активность и, таким образом, человек восстановит половое равновесие. По этой теории женщина эволюционизирует от положения спутника мужчины до равенства с ним.
– Таким образом, женитьба… – Ревзин пренебрежительно поморщился.
– …станет союзом компаньонов, – пояснил Соловьев, – в котором два сформировавшихся индивида пробуждают друг в друге скрытые способности, помогая друг другу достичь полного индивидуального завершения. С моей точки зрения, эта теория более адекватна. Хотя есть и еще одна, полностью противоположная теория и практика. Мы тут с Янжулом книгу Джона Хамфри Нойеса о «библейском коммунизме» читали.
– И что там? – Ревзин изобразил заинтересованность на лице.
– Нойес основал в США несколько коммунистических общин под названием «Онайда», среди обитателей которых проповедовал свободную любовь. Считал правильным разорвать индивидуальные связи между мужчинами и женщинами, чтобы переключить скованную в них энергию на приверженность обществу. Социализм для него учение о новом экономическом порядке,
