Семь жизней - Нонна Монро
Стук в дверь отвлек от собственного отражения. Салли спешно накинула на халат вязанную кофту, а на ноги натянула спортивные штаны. Она знала, что вероятней всего в дверь стучится один из сотрудников, но позволить выйти себе в таком виде не могла. И снова этот смех звучит в голове.
– Добрый день, мисс. Ваша форма и расписание на неделю. Собрание состоится через час.
Салли кивнула и позволила мужчине войти в комнату. Девушка внимательно следила, как он кладет форму на кровать, а расписание на стол. Взгляд упал на чистые вещи. Форма Лордона включала в себя клетчатую юбку со складками, белоснежную блузку с длинными рукавами и, на выбор учеников, пиджак или жилетку. Салли ненавидела эту форму по одной причине: юбка была слишком короткой, по ее мнению. Девушка дополняла образ длинными черными гольфами, хоть как-то пытаясь скрыть открытые участки кожи.
Из нижнего ящика комода Салли достала расческу и фен. Ловкими движениями просушила волосы, вытягивая черные пряди. Их структура была великолепна: ровные и блестящие, волос к волоску. Заколкой с черным атласным бантом Салли заколола передние пряди. Из косметики она использовала лишь тушь и прозрачный блеск – с недавних пор она не любила краситься.
Чего-то не хватает.
Салли открыла шкатулку с украшениями. Тонкие пальцы перебирали золотые изделия в поисках тех, что окажутся сегодня на ней. Из всего богатства ей приглянулись серьги-гвоздики с бриллиантами, кулон на тонкой цепочке в виде скрепки и колечко в форме лепестков.
Стоит взглянуть на себя в этой форме, как я снова слышу этот смех. Эта дурацкая юбка постоянно возвращает меня в тот день. Служит гребанным напоминанием. Символом. Клеймом. И как бы я ни пыталась ее оттянуть, она так норовит оголить ноги.
И снова этот смех. Нужно отвлечь себя хоть чем-то. Заполню лучше ежедневник. Перепишу в него расписание и выделю желтым маркером. Так всегда делает папа.
Теперь дел совсем нет, а до собрания целых сорок минут. Остаться в комнате и слышать этот смех или бесцельно бродить по коридорам, задыхаясь от одиночества? Уж лучше второе.
Коридор встретил Салли приятной прохладой и тишиной. Она по привычке взглянула на картины, что лаконично висели на стенах. Салли столько раз их рассматривала, однако не переставала восторгаться.
Она проходила комнату за комнатой, как вдруг из-за поворота выскочила девушка и на полной скорости врезалась в нее. Столкнувшись с ней, Салли едва устояла на ногах, чего нельзя было сказать об ученице: та шумно приземлилась на роскошный дубовый паркет.
– Смотри, куда идешь, – небрежно бросила Салли, подавляя желание протянуть руку.
– Прости, случайно. Я, кстати…
– Мне не интересно, – ложь с легкостью сорвалась с губ.
Я вновь так поступила. Вновь не протянула руку, вновь прошла молча. Мне казалось, что так я лишь закалю свой характер. Не буду чувствовать острой потребности в общении. Смогу ужиться с одиночеством и чувствовать себя не так паршиво. Я ошибаюсь. В очередной раз. Мне бы хотелось ей помочь. Заговорить. Познакомиться. Но что, если она поступит со мной так же? Что, если растопчет, вытрет ноги, а после выбросит, словно я ненужная вещь? Нет, я больше не хочу испытывать тех эмоций. Не хочу всецело зависеть от настроения другого человека. Не хочу ли?
– Не толпимся! Заходим по одному! – Куратор – женщина с кудрявыми рыжими волосами – стояла возле дверей и контролировала проход. Салли и не заметила, как, витая в мыслях, добралась до зала, где проводилось общее собрание.
На удивление Салли, студентов собралось много. Аккуратно просочившись через всех, она одна из первых зашла в зал и заняла место во втором ряду прямо по центру. Краем глаза наблюдала за рассадкой. Казалось, что все намеренно садятся, как можно дальше от нее, словно она была больна.
– Ой, привет, Салли! Ты не могла бы подвинуться? – Дакота притворно улыбнулась, хлопая длинными ресницами.
Салли медленно обернулась к ней. Она молча уставилась в голубые глаза одноклассницы, слегка сверкнув своими. Салли прекрасно знала, что в эту секунду Дакота испытала страх и пожалела, что задала свой вопрос. Она заметно начала нервничать: то теребила прядь волос, лежащую на груди, то поправляла края белоснежной блузки. На выручку Дакоте пришла ее подруга. Она потянула ее в сторону прохода, указывая на свободные места в другом ряду.
Не начинай, я прошу тебя, только не начинай. Здесь полно мест, а им приглянулись именно эти. Мне несложно уступить, правда, но я понимаю, чем это может обернуться. Человек замечает это раз, два, а после принимает как должное. Словно у тебя нет собственных желаний, собственного «хочу». Для него ты мягкий, податливый пластилин, принимающий ту форму, которая нужна. Я была этим пластилином. Мне знакома эта роль.
– Привет, – Салли вздрогнула, услышав рядом с собой мужской голос.
Она с трудом приглушила басистый смех в голове. Приложив усилие, Салли взглянула на молодого человека. Это был Крис – парень, что учился с ней на одном курсе. Они раньше никогда не общались, и Салли не могла понять, почему он решил поприветствовать ее. Но отвечать ему девушка не стала. Отрешенно она отвернулась к сцене, где уже собирались кураторы.
Час нудной речи подходил к концу. Кураторы твердили одно и тоже от собрания до собрания, словно боялись, что ученики забудут все правила и порядки. Как только объявили об окончании встречи, Салли выскочила из зала и быстрым шагом направилась на улицу. Хотелось вдохнуть свежего горного воздуха и позволить ветру поиграть с волосами. Легкая прохлада была в радость. Салли сложила руки на груди и медленно прогуливалась. Студенты последовали ее примеру и высыпали во двор. Кто-то разместился на газоне и пил горячий чай, кто-то лежал на плетеных гамаках, укрываясь теплым пледом.
Похоже, только я одна. Даже та новенькая нашла себе друзей и теперь мило фотографируется на качелях. Чувствую подступающий ком, но ничего не могу с этим сделать. С трудом сдерживаю слезы. Хочется вывернуть себя наизнанку и выпустить всю ту боль, что накопилась во мне. Я хочу друзей, но больше не верю в дружбу. Я хочу пить, но боюсь обжечься. Загнала себя в тупик и не вижу выхода. Не знаю, насколько меня хватит. Сил больше нет.
Прогуливаться в одиночестве стало в тягость. Смех, разносившийся по всей территории, гулким эхом отдавался в голове. И
