Алая Пряха - Роберт Мюррей Гилкрист
Мы с господином вновь прошли по аллее, усыпанной листьями тиса. Но ночь наступала, и прежде, чем мы достигли пруда Дианы, нас окутала тьма. Мы расположились у подножия дерева, где не было муравейника, и уснули.
Я видел сны — дивные сцены из старинных романов. Повсюду я тщетно искал любимую. В Замке Черного Карлика, где юная королева покоилась в семи хрустальных гробах, в Покоях Мрака, где танцевала Ленора и где я целую вечность блуждал среди колонн живой плоти, в Белом Минарете, где двадцать одна принцесса балансировала на полированных бронзовых шарах, в беседке Мелисандры, где священные жабы ползали по зачарованному плащу.
Тревога измучила меня: я проснулся от боли в сердце. Рассвет только занимался — по небу струилось золотое сияние, поляны тонули во мгле.
Я обернулся к ложу моего господина. Оно пустовало. Прикоснулся к земле, холодной, как могила. Ужас одиночества обрушился на меня, и я сел, спрятав лицо в ладонях.
У моих ног валялась порванная лента с медальоном — сердечком из хризолита. Внутри была пепельная прядь — волосы девушки, которую мой господин когда-то любил.
Туман тянулся к солнцу, поднимаясь, словно длинная, смявшаяся вуаль. Когда последний клочок растаял в ярком свете, я повернулся к аллее и различил сторожевую башенку на вершине дворца Алой Пряхи.
В полдень я решился пойти на поиски. Над головой хлопали крыльями дикие голуби. Я шел вперед, изнемогая от боли, словно попал в сети огромного паука.
На террасе странные звери — собаки и свиньи с человеческими руками — пожирали что-то лежавшее у балюстрады. Завидев меня, они застыли, и, вздернув морды, залаяли. Дикие голуби зазвенели серебряным колокольчиком, и чудовища тут же спрятались в поникших цветах. На месте их трапезы осталась кровавая лужа в завитках пара.
Я подошел ко дворцу и дверь распахнулась — за ней лежал зал волшебной, небывалой красоты. Войдя в него, я вскричал:
— Мой господин, мой господин, где мой господин? — и по альковам пронеслись вздохи, подобные переливами арф и цимбал. — Мой господин, мой господин, где мой господин? Во имя любви христовой, где мой господин?
А эхо ответило лишь:
— Где мой господин?
У потолка висел топазовый глобус, на осях которого кружили сотни солнц, а из центра медленно опускался изогнутый рог — ниже и ниже. Он замер у моих губ, и, подув в него, я услышал, как сладкие голоса юности слились в едином хоре.
— Растворитесь, о двери, растворитесь и укажите путь к принцессе!
Последнее эхо стихло, и мне открылась алебастровая галерея, в конце которой за ткацким станком сидела Алая Пряха. Она сбросила лохмотья и облачилась в новое роскошное платье цвета свежей крови. Как бы ни восхищала прежде ее красота, теперь она возросла тысячекратно.
Женщина приблизилась ко мне, так же величественно, но теперь каждый шаг был легким, словно у нее выросли крылья.
На расстоянии вытянутой руки, она присела в реверансе, расправившем плечи, открывшем полукружья грудей. Зрелище не принесло мне удовольствия. Запинаясь от муки, я спросил:
— Мой господин, где мой господин?
Она радостно улыбнулась.
— Не тревожься о нем. Он ушел. Его душа болтает с дикими голубями на жердочках. Он забыл тебя. Прошлой ночью за ужином я поднесла ему Непенф[1].
— Где мой господин? Вчера он рассказывал мне о святилище в его сердце, о неувядающих цветах, о любви, погибшей, но не знающей смерти.
Ее брови весело изогнулись.
— Все это детский лепет, — сказала она. — Ищи его до конца дней и не найдешь, если я этого не захочу. Или заплати мне — я сама назову цену.
Я беспомощно оглядел роскошное убранство ее дворца. Я владел Ивами — вересковой пустошью и старым домом, крыша которого прохудилась, а ставни болтались от ветра.
— Я беден, — сказал я. — Но отдам тебе все, что у меня есть. Все, чтобы его спасти.
— Дурачок! — вскричала она. — Мне не нужны вещи. Стоит мне щелкнуть пальцами, и все сокровища мира окажутся у моих ног. Я хочу другого.
Ее глаза вспыхнули — так лунный луч скользит по влажной змеиной коже. Губы припухли, в линиях рта проступило что-то детское. От напряжения я едва мог дышать.
— Чего же? Я сделаю все, если в этом не будет греха.
— Подойди к моему станку, — сказала она. — И если исполнишь мое желание, увидишь своего господина. Это не грех — короли прошлого мечтали оказаться на твоем месте.
Она села за станок, и я медленно приблизился, глядя, как искусно сплетались алые нити.
Она ткала молча, и в тишине ее красота потрясла меня, настолько, что я забылся.
— Проси что угодно, даже жизнь.
Станок замер.
— Один поцелуй, и ты увидишь того, кто ушел ночью.
Она обняла меня за шею, прильнула губами к моему рту. На миг небо и земля исчезли, остался рай, которым владели лишь мы.
Затем она отступила и откинула сеть, явив голову моего господина, и истекавшее кровью сердце, алые струны которого расходились на множество нитей.
— Я ношу мужские жизни, — сказала она. — Это необходимо, иначе я, существовавшая с начала времен, погибну. Вчера я ждала смерти, но пришел он. Его душа не мертва, она и правда играет с моими голубями.
Я отшатнулся.
— Еще поцелуй, — сказала она. — Тогда, возможно, я отпущу тебя. Ты вернешься домой, но никогда не избавишься от моих чар. Еще поцелуй — в губы.
Я вжался в стену, как напуганный пес. Она рассердилась, в глазах вспыхнуло пламя.
— Поцелуй! — вскричала она. — В наказание!
Голова моего бедного господина взирала со станка, уродливая и мертвая. Я не мог пошевелиться.
Алая Пряха подняла юбку, открыв лапы стервятника. Я упал наземь. Когти впились в мою грудь. Отступая, она велела мне исчезнуть…
Теперь, полумертвый, я лежу в поместье Ив и час за часом наблюдаю, как клубок моего сердца разматывается, и алая
