Артур Мейчен - Сокровенный свет
Слухи постепенно ширились и во время обильных чаевозлияний, являющихся, как вы, наверное, знаете, единственной формой увеселения в такого рода пригородах, можно было услышать все более странные вещи. Все чаще доктор Блек замечал на себе косые взгляды окружающих, и его и без того жалкая практика таяла на глазах. Соседи перешептывались, что миссис Блек умерла, что доктор убил ее. Но они заблуждались — наступил июнь, а миссис Блек была еще жива. Было воскресенье, один из тех редких солнечных дней, какими порой балует нас английский климат, и пол-Лондона устремилось в поля вдыхать ароматы, еще уцелевшие от майского цветения, и искать застрявшие в колючих изгородях бутоны диких роз. Я тоже спозаранку отправился в путь и после долгой прогулки хотел уже повернуть домой, но тут каким-то образом забрел в этот самый Харлесден. Честно говоря, я выпил стакан пива в «Генерале Гордоне» — есть в тех местах такой кабачок — и пошел дальше, не ставя себе никакой особой цели. Я брел, куда глаза глядят, до тех пор, пока меня не соблазнила дорожка, пробиравшаяся между рядами изгородей. Я решил обследовать луга, в которые она уводила. Согласитесь, что мягкая трава особенно приятна для ног после жуткого пригородного гравия. Пройдя довольно внушительный отрезок пути, я нашел скамейку и решил посидеть и выкурить трубочку. Я достал кисет и глянул в сторону домов — и тут, Чарльз, у меня перехватило горло и зубы начали выбивать дробь! Я так сильно сжал трость, которую привык брать с собой на прогулки, что она переломилась надвое. Мой спинной мозг, казалось, пронзил мощный электрический заряд — и все же еще несколько секунд я продолжал недоумевать по поводу того, что же, собственно, произошло.
Наконец я понял, отчего содрогнулось мое сердце и закостенели, словно в предсмертной муке, мышцы. Случайно подняв глаза, я уперся взглядом в самый крайний дом улицы, и в тот же миг в верхнем окне этого дома мелькнуло чье-то лицо. Лицо женщины — но какое! В нем не было ничего человеческого. Мы с вами, Чарльз, в свое время слышали в церкви — в старой доброй трезвомыслящей английской церкви — о похоти ненасытной и огне неугасимом, но вряд ли кто-нибудь из нас двоих понимает, что на самом деле означают эти слова. Надеюсь, вы-то никогда этого не узнаете. Ибо когда я увидел это лицо — а надо мной простиралось теплое синее небо, и теплый ветерок овевал меня приятной прохладой — я понял, что заглянул в другой мир. Я посмотрел в окно заурядного современного домика и увидел разверстую пасть преисподней. Первый приступ ужаса миновал, но мне все еще казалось, что я вот-вот упаду в обморок — ледяной пот струился у меня по лицу, а дыхание вырывалось со всхлипом, словно я только что выбрался из реки, где едва не утонул. Наконец я сумел встать и кое-как выбрался на улицу. У парадной двери того страшного дома я увидел табличку с именем его обитателя — «Доктор Блек». На мое счастье (или несчастье) дверь как раз растворилась и по ступеням крыльца спустился какой-то человек — я решил, что это и есть доктор собственной персоной. Обычный лондонский тип: длинный, тощий, бледный, с поблекшими черными усиками. Выйдя на улицу, он бросил на меня мимолетный рассеянный взгляд, которым обычно обмениваются случайные прохожие, но, несмотря на его мимолетность, я почувствовал, что с этим человеком опасно иметь дело. Понятно, что я отправился восвояси достаточно озадаченный и к тому же весьма напуганный. Правда, предварительно я зашел в кабачок «Генерал Гордон» и постарался собрать все местные сплетни насчет семьи доктора Блека. Естественно, я никому и словом не обмолвился о том, что видел в окне женское лицо, но этого было и не нужно: прекрасные золотые волосы миссис Блек, приводившие в восторг всех рассказчиков, совпали с одной особенно страшной подробностью моего видения — с потоком золотых волос, словно облако славы обрамлявших явившееся мне лицо ведьмы. Все это чрезвычайно меня растревожило, и, вернувшись домой, я попытался уверить себя, что все это мне пригрезилось, но от этого было мало толку.
Я совершенно точно знал, что видел своими собственными глазами все то, что я вам только что рассказал, и был уверен, что видел не что иное, как лицо миссис Блек. К тому же я вдоволь наслушался местных сплетен, наперебой обвинявших доктора в убийстве, — я-то знал, что все они неверны, но был уверен, что в веселеньком красном домике на углу Девон-роуд совершается какое-то ужасное преступление. Каким же образом из этих двух несовместимых частей можно было сложить сколько-нибудь разумную теорию? Короче говоря, я попал в самое сердце некой детективной истории. Я ломал себе голову над этой загадкой, посвящая все часы досуга попыткам собрать воедино рассыпавшиеся нити этой истории, но мне так и не удалось хоть на шаг приблизиться к какому-нибудь разумному решению. На протяжении всего долгого лета она, история эта, все больше покрывалась туманом, превращалась в какой-то расплывчатый и смутный комок ужаса, становясь похожей на кошмар, приснившийся мне много ночей назад. Вскоре все это наверняка померкло бы в глубинах моего сознания, но однажды утром, просматривая газеты, я заметил небольшой столбец, набранный мелким шрифтом и озаглавленный: «Дело Харлесдена». Я сразу же понял, что мне предстоит узнать: миссис Блек умерла. Так оно и было. Чтобы получить свидетельство о смерти, Блек обратился к другому врачу, но что-то вызвало у последнего смутные подозрения, и в результате вмешался коронер и было назначено расследование. Результаты этого расследования весьма озадачили меня: должен признаться, такого я вовсе не ожидал. Оба врача, проводившие вскрытие, согласились, что не видят ни малейших следов насильственной смерти. Они провели самое тщательное исследование со всевозможными реактивами, но так и не обнаружили присутствия яда — даже в мельчайших дозах. По их словам, смерть была вызвана необычной, с научной точки зрения даже интересной, формой воспаления мозга. Оболочки мозга и само серое вещество подверглись целому ряду самых невообразимых превращений, и младший из двух врачей, считавшийся специалистом по заболеваниям мозга, объявляя свое заключение, произнес несколько фраз, которые с первого прочтения поразили меня, хотя тогда я еще не знал их подлинного смысла. Он сказал: «Несмотря на свой довольно большой опыт в этой области, я был крайне удивлен, уже в самом начале нашего исследования обнаружив явления, совершенно мне неведомые. Сейчас нет нужды подробно описывать эти явления — достаточно сказать, что в процессе работы мне все время казалось, что я исследую не человеческий мозг». Сами понимаете, это заявление вызвало некоторый переполох, и коронер спросил врача, не хочет ли он этим сказать, что исследуемый мозг напоминал мозг животного. «Нет, — отвечал тот, — этого я сказать не берусь. По некоторым признакам объект исследования и впрямь напоминал мозг животного, однако — и это кажется мне гораздо более странным — там присутствовали многочисленные указания на организацию чуждую как человеку, так и животным».
Все это звучало довольно странно, тем не менее присяжные удовлетворились вердиктом, утверждающим, что смерть наступила от естественных причин, а потому дело не вызвало никакого интереса у публики. Но когда я прочел отчет этого врача, я понял, что мне следует узнать гораздо больше и решился начать то, что поначалу показалось мне увлекательным расследованием. Тем самым я навлек на себя немало хлопот, но мне удалось отчасти добиться успеха — сам не знаю, почему. Однако… Знаете, мы просидели здесь уже больше трех часов. Официанты начинают поглядывать на нас. Давайте-ка спросим счет и выйдем на улицу.
Они вышли из ресторана под холодные порывы ветра и некоторое время безмолвно созерцали царящую на Ковентри-стрит суету, прислушиваясь к звонкам извозчиков и воплям мальчишек-газетчиков, раздававшимся на фоне далекого, глухого, неумолчного рокота Лондона.
— Правда же, удивительная история? — сказал наконец Дайсон. — Хотел бы я знать, что вы об этом думаете.
— Друг мой, я же еще не слышал окончания этой истории, так что лучше мне пока воздержаться от каких бы то ни было суждений. Когда же вы собираетесь завершить свой рассказ?
— Приходите ко мне как-нибудь вечером — скажем, в четверг. Вот мой адрес. Всего доброго. — С этими словами Дайсон остановил проезжавший мимо кэб, а Солсбери свернул в северном направлении и отправился домой пешком.
2Из тех немногих реплик, которые мистер Солсбери соизволил произнести в течение вечера, можно заключить, что сей молодой джентльмен отличался непоколебимым здравомыслием и предпочитал не иметь никакого дела с невероятными историями и тайнами, не говоря уж о том, что всякого рода парадоксы были противны самой его натуре. За обедом на него обрушился поток необычных и странных событий, собранных воедино и изложенных человеком, чьей профессией как раз и были всевозможные тайны и лихо закрученные сюжеты. Солсбери безропотно выслушал его, но теперь, переходя Шафтсбери-авеню и углубляясь в Сохо (его квартира располагалась в скромном квартале по соседству с Оксфорд-стрит), Чарльз почувствовал сильную усталость. Он размышлял о будущем Дайсона, не имеющего надежных родственников и возложившего все свои упования на литературу. Что ждет этого талантливого и утонченного человека — не обычная ли судьба безработного и бездомного английского бродяги? Будучи всецело поглощен этими мыслями, он не мог не восхищаться талантом — несколько, правда, извращенным, — который сумел превратить лицо несчастной женщины, умершей от банального воспаления мозга, в набросок романа, и, пробираясь по тускло освещенным улицам, почти не замечал ни резких порывов ветра, со злобным завыванием караулившего его за каждым углом, ни водоворотов мелкого мусора, взвихривавшихся над тротуаром, ни черных туч, собравшихся вокруг изжелта-бледной луны.
