Алексей Оутерицкий - Немцы в городе
– Привет, Викентьич.
Мы пожали друг другу руки и неспешно двинулись к цеху.
– Чего в такую рань примчался? – спросил Викентьич.
Я пожал плечами.
– А ты?
– А вот спроси дурака, – с раздражением пробурчал Викентьич. Он выглядел как-то неуверенно, словно не решался что-то сказать.
– Чего? – спросил я.
– Ты это… не знаешь, мы с мужиками не собирались после работы… ну, это…
– Выпить? – помог я.
– Ну да. Может, слышал, как мы договаривались.
– Да нет вроде, – сказал я. – Хотя, может, я просто пропустил. Я же на склад уходил, посмотреть, что там чего.
– Ну и как там тебе, кстати?
– Да так, – сказал я.
Теперь, наверное, я выглядел неуверенно, как Викентьич минуту назад, потому что теперь он подбадривающее сказал:
– Чего.
– Слушай… ты бы не подкинул мне рубль на обед? Если кадровик договорился с бухгалтерией, мне сегодня хоть что-нибудь да выпишут. И я сразу тебе…
– Да нет проблем, – сказал Викентьич. – У меня рубль где-то железный… – Он стал шарить в карманах, бормоча: – В случае чего просто перехвачу у кого-нибудь, ты ведь пока мало кого знаешь… Ч-черт!
– Что такое?
– Рубль куда-то задевался, – озадаченно пробормотал Викентьич. Потом хлопнул меня по плечу и бодро сказал: – Да ты не боись, до обеда что-нибудь придумаем! Ладно, пошли.
– Пошли, – сказал я.
Потом запустил руки в карманы и внезапно нащупал в левом нечто круглое, железное. Мне не требовалось доставать находку, чтобы убедиться в очевидном – это был обычный юбилейный рубль. Да и неудобно получилось бы. Ведь я только что сказал Викентьичу, что у меня нет ни копейки. Еще подумает, что этот рубль я у него и умыкнул.
– Чего? – спросил, покосившись на меня, Викентьич.
– Да так, – сказал я…
– Твою мать! – зло сказал Викентьич, когда мы дошли до цеха.
– Чего? – спросил я, чувствуя, что помимо зверского аппетита меня так же зверски клонит в сон и еще здорово хочется пить.
– Да вон! – Викентьич кивнул. – Опять нам ворота высадили!
Мы не стали заходить в цех, по улице дошли до углового зала и остановились, рассматривая зияющий проем.
– Ночью, наверное, – зевнув, сказал я. – Вон, смотри, стена наждачной тоже выдавлена.
– Да стена-то хрен с ней… – пробормотал Викентьич, присев на корточки и изучая развороченную кирпичную кладку под углом, снизу вверх. – Плексиглас, что ему будет… за десять минут на место поставим. А вот ворота… – Он с кряхтением поднялся, зачем-то потрогал стену рукой. – Ну да, похоже, ночная смена постаралась.
– А складские разве и в ночь работают? – спросил я.
Викентьич хмыкнул.
– А тебе что, не сказали? Вот видишь. Не все там так вкусно, на этом складе, как тебе кажется.
– Да я ничего, – пробормотал я. – Слушай, я попью схожу…
Я протопал прямо по покореженным, лежащим на полу воротам, добрался к аппарату с газировкой, нажал на кнопку, но вода пошла обычная, без газа. А на втором стакане аппарат и вообще выдал громкие клокочущие звуки и затих. Его корпус был пробит чем-то острым, продольным, наподобие широкого лезвия ножа.
– Не понял… – Подошедший со спины Викентьич вытащил провод из розетки, опять подключил, нажал кнопку, но аппарат отреагировал лишь тем же клокотанием. Потом с усилием приподнял стоящий в углу баллон. – Твою мать… – сказал он, с глухим увесистым звуком возвращая баллон на место. – Недавно же только его привез. Может, с протечкой попался, вот газ и улетучился?
– Может, – сказал я.
– И корпус еще кто-то покалечил…
– А это тоже твоя работа, газ менять?
– А ты думал! – с раздражением сказал Викентьич. – Тут все на мне… – И добавил вполголоса: – Та-а-ак… теперь еще не забыть позвонить, заказать газ. Словно не хватает мне всего остального… Ладно, пошли в раздевалку…
– Ни фига себе! – вырвалось у меня.
– Чего? – спросил Викентьич.
Я вытащил из шкафчика перепачканную в засохшей крови робу, вытянул ее на руках, показывая Викентьичу.
– Твою мать! – выругался он, открыв свой шкафчик. И показал мне свою робу.
– Тут грудь пробита, – сказал я, повертев куртку так и сяк. – Видишь, дыра. И спина тоже… Ну да, точно. Сквозная.
– Все пакостит кто-то, – проворчал Викентьич. – Ну конечно… ворота-то высадили, входи, кто хочет… Ладно, пошли каптерку, я вчера чистое получил.
Мы прошли к токарям.
– Викентьич, я сейчас, – сказал я, направляясь к сортиру. – На минутку кое-куда заскочу…
Струя была какой-то чрезмерно желтой, яркой, а еще в туалете пахло соляркой. Запах был острым, словно кто-то вылил в унитаз целую канистру. Возможно, так и было, потому что поверхность воды была затянута жирной масляной пленкой. Я дернул спусковую ручку, из высоко закрепленного бачка с шумом ударила вода, а когда она прошла, пленка восстановилась.
– Сам там поройся, – сказал Викентьич. Он сидел за своим столом, заполняя какие-то бумаги.
– Угу, – сказал я и пошел к чану, на приятный запах химической свежести, наверное, какого-то стирального порошка.
На этот раз выбрать робу оказалось еще труднее, потому что я раздался в плечах уже до размера пятьдесят второго – пятьдесят четвертого, а робы в большинстве были маломерными, севшими от множественных стирок.
Дверь с шумом распахнулась и в конторку ввалился патлатый слесарь из ремонтников.
– Вон, не успел новое получить, так ведь опять какие-то суки испачкали и продрали…
Он закинул окровавленную робу в чан с грязной одеждой и подошел ко мне.
– И тебе тоже «здравствуйте», – буркнул, не поднимая головы, Викентьич.
Слесарь дождался, когда я забракую из-за узости в плечах вполне приличную, почти новую куртку, и поспешно ее схватил, потому что в конторку вошел кузнец с аккуратным бурым свертком в левой подмышке.
– Трудно слонам с одеждой, – с наигранным сочувствием бросил мне ремонтник и хохотнул, а прекративший заполнять какой-то бланк Викентьич повернулся на стуле и сказал:
– Что-то ты тезка, действительно, того… разнесло тебя, короче, не по-детски. Со вчерашнего дня кило пять прибавил. Как такое может быть, не представляю. Люди годами качаются, а ты…
– Могу в ученики взять, – сказал, оценивающе пробежав по мне глазами, Вакула. – Кузнец профессия штучная, их нынче нигде специально не готовят. Ты как?
– Да не знаю… Смотря, сколько там платят.
Я почувствовал себя слегка не в своей тарелке, как всегда, когда на меня было обращено общее внимание, и нарочито беззаботно сказал:
– Чего смурной-то такой?
– Да солярку увели, – хмуро сказал кузнец, – целую канистру.
– Вместе с канистрой? – спросил Викентьич.
Он отбросил шариковую ручку, встал, с кряхтеньем потянулся и подошел к нам.
– Да в том-то и дело, что нет, – сказал Вакула. Он уже рылся в чане с чистой одеждой. – Все лучшее уже, конечно, выгребли, черти… А что?
– Да так, – сказал Викентьич. – Крыса у нас завелась, вот что. У меня недавно квартальный прямо отсюда, из конторки, поперли.
– Ни хрена себе, – буркнул кузнец, а мне показалось, что слесарь смотрит на меня подозрительно и я поспешно сказал:
– Да не уводил твою солярку никто. Ее в сортире в очко вылили.
– А ты почем знаешь? – спросил Вакула.
Он прекратил копаться в чане и тоже стал смотреть на меня.
– Да там запах такой, что сразу ясно… Сам сходи, понюхай.
– Это точно? – спросил Викентьич. Я кивнул и он сквозь зубы выругался. – Ну вот что со всем этим делать!
– Так ничего же страшного, – сказал патлатый. – Ну, вылили, и что? Что унитазу от солярки сделается.
– Может, ее поджечь собирались, да не успели, потому что вспугнул кто-нибудь, – сказал Викентьич. – А то что робы кто-то каким-то дерьмом мажет, да так, что мне каждый день прачечникам челобитные строчить приходится – тоже ничего страшного? А то что ворота через день выносят – это нормально? А то что газа для газировочного аппарата не напасешься – это как? А теперь еще солярка в сортире.
– Ну ты разошелся, – сказал Вакула. – Лучше пошли, мужики, покурим. Заодно и попьем, а то что-то сушняк одолел.
– Так ведь сейчас за робами набегут, – сказал Викентьич.
– Да и хрен с ним, – сказал патлатый. – Оставь дверь открытой, чего тут у тебя выносить.
– Это точно, – буркнул Викентьич, – давно уже все вынесли. Ладно, пошли…
Точить прутки мне, разумеется, опять не дали. Все утро мы с кузнецом, сварщиком и двумя слесарями – ремонтником и инструментальщиком – занимались воротами и восстановлением порядка в угловом отсеке. Но сделали все на совесть, теперь и не сказать было, что вчера тут побывали неизвестные пакостники. Конечно, до цементирования разнесенного воротного проема дело как всегда не дошло, но сами ворота стояли прочно, отрихтованные и приваренные к специально для этого заложенной в кирпичной кладке арматуре.
