Пропавшие. Тайна школьного фотоальбома - Милушкин Сергей

— Они меня этими детекторами засекли?

— Да, скорее всего. Может быть, кто-то из окна тебя увидел и сдал. Люди напуганы. Повсюду видят врагов.

Он взял меня под локоть.

Мы прошли вперед вдоль стены метров десять, потом свернули налево, вглубь подвала, снова прошли, опять свернули. Тьма сгущалась, становилось все тише и в конце концов даже мой острый слух перестал улавливать какие бы то ни было звуки с улицы. Один раз я побывал в тихой комнате в психушке — комнате, обитой специальным материалом, поглощающим звуки. Здесь, несмотря на кирпичные стены ощущение было похожим.

Я несколько раз бывал в этом подвале — сорок лет назад и мне показалось, что с тех пор здесь ничего не изменилось. Совсем ничего. Старая школа довоенной постройки таила в себе множество загадок — так мне тогда казалось. Хотя… по большому счету, как я понял позже, основными загадками были прогнившие системы коммуникаций, доставлявшие директору огромные хлопоты.

Повсюду валялись старые разломанные парты, стулья и школьные доски, на которых до сих пор отчетливо виднелись слова и буквы, кое-где — примеры и задачи. На одной из досок я даже смог прочитать дату: «17 сентября 1990 года. Диктант».

— Ты… видел?

— Доску?

— Ага.

— Тут такого добра навалом. Еще и не такое увидишь. А именно эта… да, мы тогда еще учились. Возможно даже, это написала наша классная.

— Ирина Федоровна?

— У нас была Анастасия Леонидовна.

— А… ну да.

Мне показалось, что Кеша улыбнулся.

За партой в глубине глухого помещения я увидел свалку глобусов. Они лежали вперемешку — как шарики. Какие-то были раскурочены, другие пробиты, третьи — целые, но будто бы обожженные.

— СССР закончился и пришлось менять все глобусы, — пояснил фотограф.

— Значит, у вас тоже был СССР, — сказал я со вздохом.

— Я рад, что он и у вас был, раз спрашиваешь, — ответил Иннокентий, отодвигая носком кроссовка лежащую на проходе коробку.

— Ну и добра здесь… неужели никто не пытается его…

— Спереть? Нет. Двери в подвал давно забетонированы снаружи для безопасности. В начале девяностых сюда залез старшеклассник. И пропал.

— Как это… пропал?

— На самом деле, я не верю, что он пропал тут, но где-то здесь, — Кеша обвел широким жестом темное пространство перед собой, — нашли его модную джинсовую куртку, она была порвана. Собаки след не взяли, поэтому поиски здесь быстро свернули, но от греха подальше руководство забетонировало все входы и выходы. — Он посмотрела на меня как-то странно. — Ты разве этого не помнишь? Весь город гудел.

— У нас такого не было… — ответил я медленно и вдруг какая-то яркая вспышка резанула по глазам — да так больно, что я чуть не повалился на пыльную, заросшую паутиной стену.

— Эй… ты чего?

Я оперся о стену рукой, отдышался.

— Не… не беспокойся, все нормально. У меня бывает. Какие-то вспышки… потом голова болит сильно. Похоже на приступы мигрени.

— У меня тоже мигрень постоянная, — обеспокоенно сказал Кеша. — Если что, скажи, я таблетки всегда беру.

— И пивом запиваешь, — ухмыльнулся я сквозь пульсирующую боль.

— Так лучше действует, — парировал Кеша. — Сюда, — мягко направил он меня в арочный створ. — Заходи.

Я сделал два шага вперед, щелкнул выключатель, и я увидел большой пустой зал, посреди которого стояли два кожаных кресла, столик и торшер. И больше ничего. Так мне, по крайней мере, показалось, потому что комната была поистине огромной и света торшера едва хватало… Я вдруг увидел, что стены зала светятся… переливаются. Медленно подошел к одной из стен и коснулся я рукой.

— Ну как? — Кеша явно наслаждался моей реакцией.

Что я мог ответить?

Посреди города, забетонированный и огороженный от всех невзгод и напастей, здесь находился островок тишины и спокойствия. Ко всему прочему, зал был экранизирован клеткой Фарадея — его стены, потолок и даже пол… (даже пол?!) покрывала многослойная фольга. Кресла и стол стояли на ковриках, а к ним вела ворсистая дорожка.

Я застыл, пытаясь осознать увиденное. Мгновенно в голове пролетело множество мыслей. Первая, конечно же заключалась в том, что Кеша сошел с ума. Эта мысль была самой простой, красноречивой и кричащей.

Человек в шапочке из фольги — сумасшедший. Это как дважды два. Может быть, он еще не окончательно сошел с ума, но явно уже где-то близко. Разве не этому нас учит пропаганда из телевизора? Разве не это нам говорят новости, когда на очередного «сумасшедшего» доносят соседи и главный их козырь — «он носит шапочку из фольги».

Я вдруг вспомнил урок физики в девятом классе — он всплыл в голове так отчетливо, что я даже зажмурился. На доске было написано:

"Я уверен, что истину об этой жизни не получить даже самым беспримерным проявлением человеческой мудрости. Она открывается не посредством собственного разума, а благодаря элементарной вере в данное нам свидетельство". Майкл Фарадей.

Мы проходили клетку Фарадея и принцип ее работы — благодаря разноименным зарядам на противоположных стенках клетки создается электромагнитное поле, которое компенсирует воздействие внешних полей, а значит внутри клетки электрические шумы и колебания отсутствуют. Внутрь нее не проникает никакие сигналы и такую клетку можно использовать как для защиты всевозможных устройств от внешнего воздействия, так и для защиты от этих самых устройств. Кому что нужно.

И это не сумасшествие. Это чистая наука. Только я никогда не видел клетку таких размеров. И никогда не был внутри.

— Как твоя голова? — вдруг поинтересовался Кеша.

Я с изумлением обнаружил, что приступ мигрени, который мог продлится еще сутки, пропал, исчез бесследно.

— Как это возможно? — спросил я потрясенно.

Фотограф цокнул языком, прошел по дорожке и плюхнулся в кресло, которое скрипнуло и осело под его массой.

— Я знаю, у тебя куча вопросов.

— Мягко говоря. И первый: фото девушки с телефонным номером автоответчика в полицейском участке. Это ты подстроил?

— Вероятность того, что кто-то нашел бы этот номер равнялась нулю. Это девушка того милиционера. Да, я ее фотографировал, на обороте написал телефон, мол, обращайтесь, если еще фотографии нужны будут. Фотографии сам ему занес, к тому же порезал и понятно, что полицейский поставил фотку где-то возле компа. Но есть и другие номера. Ты можешь найти его даже на конверте с распечатанным снимком выпускного.

— Любой может найти этот номер, позвонить и что тогда? У тебя тут очередь выстроится…

— Не любой. Сообщение на автоответчике… — фотограф повернулся и внимательно посмотрел на меня, будто оценивая, стоит ли мне говорить то, что он собрался сообщить. Потом, видимо, поняв, что отступать некуда, он сказал, снизив голос до шепота: — сообщение на автоответчике закодировано таким образом, что его слышат только люди с цифровой болезнью.

Я пошатнулся. Взялся за поручни кресла, сжал их, но меня все равно повело. Голова закружилась, я буквально словил те самые «вертолеты», — ощущения, которые ловишь, когда в юности перебираешь с алкоголем. И это далеко не то же самое, что опьянение.

Будто бы сама реальность материализовалась и принялась вращаться вокруг меня с какой-то бешеной скоростью. Мельтешащие картинки из прошлого, настоящего и будущего вспыхивали перед глазами, растворялись, а на их месте тут же появлялись другие.

— Господи… — простонал я.

— Если бы не клетка Фарадея, ты бы сейчас пропал, — сказал фотограф.

— Я хочу пропасть, отпусти меня! — взвыл я. — Я хочу домой!

— Нет. Иначе тот второй Антон не вернется назад. Я уже пробовал.

Я схватился за голову, выпрямился в кресле и, собравшись с силами, сказал:

— Значит… я не первый?

— Нет, ты не первый. Но… смысл, как ты понимаешь, не в том, чтобы найти носителя цифровой болезни. Таких полно. Часть из них в длительной ремиссии, часть больше никогда не прикоснется к цифровым устройствам, кто-то действительно пропадает, хотя это власти тщательно скрывают — но все они малоинтересны. Интересны те, кто приходят оттуда. И поиск таких людей — приоритет номер один для «Чайки». Потому что это абсолютно за гранью. Это открывает просто гигантские возможности. Только представь… — Кеша посмотрел на блестящий потолок подземной комнаты. — Представь, это как открыть новую планету, только лететь никуда не нужно, вот она, в миллиметре от той, что есть. Новые ресурсы, новые земли, новые люди, технологии, — это триллионы долларов!