Экземпляр (СИ) - Купор Юлия
На листке была черно-белая фотография Женькиной могилы. Костя сделал этот снимок вчера, когда они с батей устроили импровизированные поминки.
— Расследование провел! — продолжал ерничать Женька. — Какой умница.
— Ну просто молодой Навальный, — заметила теть Лена и лукаво прищурилась.
— Как ты это объяснишь? — повторил сбитый с толку Костя.
Он снова потянулся за курткой и, подобно фокуснику, вынимающему кроликов из шляпы, выудил из кармана еще один листок — распечатанную статью, где говорилось об аварии на Соловьевском шоссе. «4 июня 2007 года, около 21:30 по местному времени, автомобиль марки «Тойота-Целика» на большой скорости врезался в отбойник. Водитель, вылетевший через лобовое стекло, погиб на месте». Во всей этой истории Костю больше всего смущало то, что у отца когда-то была машина этой марки — изящная крутобокая «Тойота-Целика» цыплячье-желтого цвета.
Женька взял распечатку из Костиных рук, но читать не стал, а скомкал и в скомканном виде положил на стол, придавив для верности салфетницей на манер папье-маше.
— Братан, — чуть упавшим голосом произнес Женя, — а даже если и так. Даже если я и погиб в ту ночь на Соловьевском шоссе, что это изменит?
Костя чуть было пивом не подавился. Сначала он подумал, что ослышался. Мало ли, музыка с толку сбила, в ушах зашумело или просто понял не так, не расслышал. Мало ли.
— Подожди-подожди, — Костя начал терять последние крупицы самообладания. — Что случилось на Соловьевском шоссе?
Реальность потеряла всяческие очертания, превратившись в липкую бесформенную массу наподобие подтаявшего лизуна. Так себя и почувствовал Костя — будто он барахтается, как лягушка, в застывающем желе, и желе это все схватывается и схватывается, схватывается и схватывается, и вскоре застынет до состояния янтаря, и зафиксирует намертво Костю в этом отвратительном состоящем из одних только вопросов моменте. Кстати, о вопросах. Костя, как утопающий за соломинку, схватился за одну-единственную рациональную мысль, и мысль эта тоже заканчивалась вопросительным знаком. Когда это он успел сойти с ума? Серьезно, когда? С каких пор ему начали мерещиться призраки — забудем про Арлекино, черт с ним, — с каких пор он начал так отчетливо видеть мертвых людей?
Интересно, а Диана, его любимая несчастная Диана, тоже видит призраков? Внезапно Костя понял, бог мой, точно понял, что да, видит, еще как. Диана видит призраков, точнее, одного. Еще точнее, одну, жаль, что у слова «призрак» нет женского рода. Ко всему придумали феминитивы, а к слову «призрак» нет. Этого призрака Диана видит каждый день в зеркале.
Так вот как это бывает. Вот как люди попадают к доктору Муравьеву — степенному, солидному психиатру, усатому, как морж? Костя смотрел уже не на Женьку, а на теть Лену. Но та не выказывала признаков удивления, словно все это она уже сто раз слышала, и лениво ковыряла палочками давно уже развалившиеся роллы.
— Я тогда погиб, — очень тихо произнес Женя. — Мам, докажи.
— Костя, — заговорила Елена Витальевна, перестав мучать роллы, — он говорит правду.
— Но как это возможно? — спросил Костя, машинально двигая стакан пива туда-сюда, словно разыгрывая причудливую шахматную партию эпилептика. — Как это возможно, что ты погиб и тут передо мной сидишь, а? Как?
Последнее «как?» он произносил уже на повышенных тонах, почти визжа. Ему самому захотелось зажать уши от собственного голоса. В какой-то миг этот голос стал ему омерзителен. Музыка сменилась. Очевидно, кому-то из администрации надоел расслабляющий лаундж, и теперь заиграл ритмичный до безобразия синти-поп из восьмидесятых, и заиграл довольно громко.
— Кость, — вмешалась Елена Витальевна, — ты же родом из Воскресенска-33 и должен, по идее, все это понимать. Такое здесь бывает. Это все магия Воскресенска-33 — такой уж у нас город. Странный. Неужели тебя никогда не удивляло, что его нет ни на одной карте России? Думаешь, это случайность? А пробовал искать город на «Яндекс. Картах»? Нашел?
Ее слова так нелепо наложились на вибрирующий бит из колонок, что в сознании Кости они отложились как самый чудовищный в мире ремикс.
«Звук моей отъезжающей крыши», — с грустью подумал Костя, хотя вопрос отсутствия родного городка на всяческих картах, бумажных, а потом электронных, его волновал всегда.
— Воскресенск-33, — добавила теть Лена. — Город, из которого очень сложно, да почти невозможно, выбраться. Город, в котором границы между жизнью и смертью и, как следствие, между живыми и мертвыми весьма размыты. Но к этому можно привыкнуть. И можно — да что там можно, нужно! — научиться со всем этим жить. Чего я тебе и желаю.
Голос у нее был чарующий. Обволакивающий. Убаюкивающий, как у ведущей детской телепередачи — такие передачи зачем-то показывают в шесть утра. Она изо всех сил старалась помочь Косте, только у нее ни черта не получалось. Костя не успокаивался, а наоборот, сердился все сильнее и сильнее. Это было невыносимо.
— Тебя надо познакомить с Векслером, — заключил Женька. — Он тебе лучше объяснит всю эту санта-барбару.
— Угу, — резюмировала все вышесказанное блестящая Елена Витальевна. — Ладно, мальчики, мне пора.
Она щелкнула замком дорогой миниатюрной сумочки (по фурнитуре было заметно, что ее купили не на местном рынке и даже не в «Бруклине»), сняла с вешалки длинное пальто, отороченное мехом, — Костя машинально помог ей одеться. Машинально, а получилось вполне по-джентльменски. Мадам Балакирева ушла, унося за собой аромат новомодного «Монталя», а Костя снова сел за стол. Он взял в руки стакан, где пива было уже меньше трети, и сквозь мутное стекло, искажавшее реальность, посмотрел на Женьку.
— Ну скажи мне, как это получилось, — не унимался Костя. — Я же не угомонюсь, пока не получу ответ на свой вопрос — что с вами со всеми произошло? Как ты из полного, прости господи, дебила превратился в успешного дядьку? И как так получилось, что ты сначала умер, а потом воскрес?
— Я же сказал тебе еще в первый раз, — ответил Женька. Голос его то приближался, то отдалялся, то смешивался с ритмичной электронной музыкой. Как во сне, как в страшном сне, из которого очень хотелось бы проснуться. — Ну серьезно, Кость. Из нас двоих всегда умным был ты — так какого хрена ты сейчас так тупишь? Я же тебе все объяснил. Неужели, блин, ты до сих пор не можешь мне поверить, а? Поверить, что я давным-давно, еще на заре нашей эры, ответил на твой вопрос. Я продал душу дьяволу. Вот и весь секрет. И я говорю тебе в последний раз и надеюсь, что повторять мне не придется. Я продал душу дьяволу.
ЧАСТЬ 2
Danse macabre
1
Первый рабочий день в магазине прошел на удивление хорошо. Покупателей было не так много — понедельник. Запомнились сварливая бабулька, что пыталась вернуть кнопочную «Нокию», купленную три года назад в другом магазине, и бритоголовый дядька, которого словно отпустили на денек-другой из фильмов Балабанова, такой он был карикатурный. Ну точно усатый Михалков из «Жмурок» — никого бы не удивило, если б из кармана этот дядька вытащил здоровенную мобилу с антенной, но нет, у него был всего лишь айфон. Костя разговаривал со всеми вежливо и холодно, точно робот, и тем самым снискал расположение даже сварливой бабки, которая назвала его «внучком», а что до карикатурного дядьки, так тот, не переставая улыбаться, сверкая золотым зубом, пожелал Косте «жену хорошую».
В общем, люди пока не раздражали.
— Это ненадолго, — сообщил старший продавец торговой точки, циничный дядька лет сорока по имени Марк.
Непосредственный начальник. Ну очень непосредственный. При взгляде на этого Марка сразу напрашивалась мысль о его бурной молодости (серьга в ухе, плохо набитые синюшные татуировки, нелепая попытка собрать модную стрижку из поредевших волос) и совершенно никчемной зрелости, приметами которой были болезненные круги под глазами, делавшие Марка похожим на депрессивную панду. Впрочем, Костя удивился не столько серьге и татуировкам, сколько возрасту своего нового босса. Он раньше думал, что людям после двадцати пяти вообще нечего делать в подобных местах. Но он ошибался. Марк был типичным «сбитым летчиком» — раньше, по его словам, у него был ювелирный бизнес, но потом от него ушла жена и бизнес прогорел, причем две эти сюжетные линии в его рассказе как-то неловко складывались в одну; а еще он был алкоголиком — в рабочий день успел один раз хорошенечко напиться, после этого протрезветь, а потом еще раз напиться. Пил он виски с колой, ничуть не стесняясь покупателей: припер картонный стаканчик из-под кофе с зеленым логотипом «Большой картошки», налил туда бухлишка и закрыл крышечкой. Он наивно полагал, что никто из покупателей не замечал, что у него в стаканчике виски, разбодяженный колой, и все думали, что он по-молодежному пьет двойной эспрессо. Разумеется, все всё видели, ибо очень уж сивушный дух был у этого «двойного эспрессо».
