Домик в деревне - Кай Вэрди
В эту ночь Юля спала спокойно и крепко. Щенок молчал. Утром от еды и воды Тоби снова отказался. Глядя на него, отказалась есть и Лера. Девушка пыталась уговорить дочь позавтракать, но ребенок сидел мрачный и насупившийся. Понимая, что она снова опоздает на работу, Юля повезла дочь в сад голодной.
Три дня девушка моталась по вечерам в ветклинику в надежде вылечить Тоби, но щенку с каждым днем становилось все хуже. На четвертый день, приехав с работы, Юля увидела, что Тоби мертв. К сожалению, это увидела и Лера. Слез было море. Уложив щенка в коробку из-под обуви, они закопали его под липой чуть в стороне от их участка.
Ночью Юля, спавшая очень тревожным сном — ей снилась какая-то ерунда, и девушка то и дело просыпалась — увидела, что дочь села на кровати.
— Лер, ты чего? — тихонько позвала ее Юля. — Ты в туалет хочешь?
Вместо ответа девочка поползла к краю кровати, и, встав с нее, медленно, покачиваясь, пошла к выходу из комнаты. Юля, покрываясь мурашками, смотрела на едва приоткрытые глаза ребенка, неуверенно идущего по спальне. Поняв, что дочь опять начала ходить во сне, Юля бросилась к ней и осторожно взяла на руки. Девочка, безвольно обмякнув в ее руках, продолжала спать. Уложив Леру, сама Юля засыпать теперь боялась. Она лежала и смотрела на сопящую дочь до утра.
Наступила весна. Перед субботником девушке позвонила староста, теть Люба, и поинтересовалась, придет ли та на субботник и чем бы она хотела заняться. Юля снова попросилась на клумбы. Очень она их полюбила — высаженные ею во время прошлогоднего субботника цветы радовали глаз до осени, и девушке было приятно осознавать, что это она их сажала и поливала в летнюю засуху. Тем более, что на ее участке цветы, высаженные ею, так и не зацвели. Заодно Юля сообщила, что рассаду она тоже привезет.
Лерка на субботник бежала с радостью, прихватив с собой купленную накануне кисть и повязав на голову платок. Еще на подходе к детской площадке, заметив начинавшую собираться возле старосты, раздававшей галдящим детям небольшие ведерочки с разноцветной краской, детвору, Лера вырвала у матери свою руку и помчалась вперед.
— Баб Люб, баб Люб! Я тоже буду красить! У меня кисточка есть! И мне краску дайте! — закричала Лера, подбегая к стайке разновозрастной детворы.
Улыбнувшись и помахав рукой в знак приветствия, Юля направилась к клумбам. Теперь она уже не беспокоилась о Лерке — знала, что за ней приглядят старшие дети. Потому, присев возле первой клумбы, она принялась вынимать из корзинки и раскладывать принесенные с собой росточки различных цветов. Вскоре к ней присоединилась и соседка, баба Шура.
Поболтав о погоде и расспросив Юлю о незнакомых ей росточках — были и такие, хотя большую часть рассады она и узнала, теть Шура, поглядывая на девушку, спросила:
— Чтой-то ты совсем похудела, девк… Кости одни торчат. На этой… диете, чтоль, сидишь?
— Да нет, теть Шур, ну какая диета? И так хоть весь гардероб меняй! — засмеялась Юля. — Просто двигаюсь теперь гораздо больше, чем раньше, вот и похудела.
— И Лерочка схуднула сильно… — вздохнув, покачала головой соседка.
— Так она как электровеник носится! Еще бы ей не похудеть! — засмеялась Юля. — В квартире-то час на детской площадке покачается, да домой, а дома сидит все время. Вот и полнела. А тут? Носится, как оглашенная! Сейчас хоть болеть перестала. А то и с температурой не удержишь.
— Дай Бог, дай Бог… — качая головой, проговорила соседка. — Ты уезжать-то не думаешь, а? — искоса взглянув на девушку, осторожно спросила баб Шура.
— Да куда, баб Шур? Не, никуда я отсюда не поеду! Мне здесь нравится! Вот лето наступит, будем с Леркой на речку бегать купаться, — улыбнулась Юля. — Вы мне лучше расскажите, что дальше-то с Игнатовыми было? После того, как их Левониха прокляла? — нашла способ отвязаться от неудобных вопросов соседки девушка, быстро переведя разговор с себя на излюбленную всей деревней тему.
— Про Игнатовых-то? А чего не рассказать-то… Слушай… Вот, значит, как схоронила Левониха Аринку-то, прокляла она Игнатовых страшным проклятием. Не насмерть прокляла — легко то больно, помер и помер — а на жизнь страшную, мучительную. Чтоб, значит, жили и мучились, да Аринку вспоминали. А Нюрке, за то, что сокрыла, где Аринка, да и утопила ее, по сути, особливо досталося. Прокляла она их, развернулась да ушла со двора.
* * *
Игнатовы, как ушла Левониха, еще долго стояли, не в силах шелохнуться. Первым отошел Захар.
— Ох, Нюрка… Что ж ты наделала… Ой, беда… — простонал Захар, хватаясь за голову.
— Я не знала… Она прыгнула и пропала… — заплакала Нюрка. — Аринка сама!
— Да что ж ты не сказала-то ничего? — зверем глянул на девочку Захар. — Ты ж всех погубила, непутевая!
— Погоди, Захар! — остановила его Агафья, привлекая к себе рыдавшую взахлеб дочь. — Спужалась она… Мала еще пока, чтоб понимать. Завтрева с утра пойдем в церковь, с батюшкой поговорим, что он еще скажет. А опосля к Левонихе с тобой сходим, умолять станем, чтоб простила глупую да непутевую… Авось обойдется?
В сарае не своим голосом замычала корова. Захар в сердцах плюнул, да рукой махнул, уходя.
— Обойдется, как же… Обойдется им… Это ж мыслимое ли дело — огневку загубить! Дитя колдовкино — полбеды, а огневка… Скока душ теперя загублено будет, все они на нас лягут… — бормоча, Захар схватил нож, коим скотину резал, и направился к сараю.
Агафья, оттолкнув цеплявшуюся за нее Нюрку, кинулась следом.
— Захар! Захар! Погоди, Захарушка! — бросилась ему наперез жена. — Погоди!
— Уйди! — взревел Захар не своим голосом, отталкивая Агафью с дороги.
Упав от толчка мужа, Агафья быстро встала на четвереньки, потянулась и успела схватить того за ногу, подползя и прижавшись к ней грудью.
— Захарушка!
— Уйди, сказал! Пусти! Вот баба дура! — зарычал Захар, хватая жену за волосы. — Пусти!
— Не пущу! — рыдающая Агафья еще крепче вцепилась в ногу мужа, и подняв к нему залитое слезами лицо, прокричала: — Не смей! Слышишь, Захар? Не смей!
— Вот дура! Пусти, говорю! Лучше я ее зарежу, все мясо будет, чем завтра сдохнет,
