Застава - Мирланда Ойтен
Утром я проснулась рано, выскользнула из-под руки Андара, перелезла через Бегейра. Намедни я закрыла храм сразу после обеда, забрала мальчиков со всех дежурств, и остаток дня мы провели втроём. Собирали вещи, прощались, строили какие-то планы, как нам встретиться после, обменивались адресами и ящиками, просто любили друг друга. Было так хорошо, что я не плакала ночью, и проснулась без боли.
Признаться, я так устала страдать, что теперь практически ничего не чувствовала.
Бегейр, как всегда, проснулся слишком не вовремя.
— Уверена, что это нужно? — спросил он, приподнявшись на локтях и глядя на меня, застывшую одной ногой в рейтузах. Андар, как всегда, беспробудно спал. Поднять его перед рассветом могла только тревожная сирена.
— Уверена. Так надо, — я развернула рубашку.
Бегейр тряхнул головой и сел. Я тихо охнула, когда он оказался рядом и обнял меня, сжав так, что из лёгких выдавило почти весь воздух. Я хлопнула его по плечу, и Бегейр немного разжал руки.
— Лучше выспись. Тот хмырь сам выбрал свою судьбу. Ему говорили не соваться в лес? А ему всё гибернийские камни подавай. Ну, вот пусть и жрёт их от души.
— Злой ты, — вздохнула я. Бегейр был человеком суровым и надёжным, как топор. Я долго не могла понять, что может быть общего у двух таких разных людей, как Анд и Бегейр, и как вообще из всех тысяч живущих людей они наткнулись именно на друг друга, а потом и на меня.
Но однажды мы отмечали осенний излом и возвращение Бегейра из отпуска в Альдари, и Андар в порыве пьяной честности признался мне, что на самом деле он сумел получить школьный аттестат только в девятнадцать лет, а выпускные экзамены в положенные семнадцать лет бездарно провалил, не набрав даже минимального бала.
Я, отличница, умница, гордость сначала монастырской школы, а потом и университета Альдари, пришла в ужас. Я влюбилась в неуспевающего! Воображение мгновенно нарисовало всю глубину моего падения, осуждение брата и ужас тётушки, моё ужасное будущее, наполненное страданиями и безденежьем.
Положение спас Бегейр. Он прокашлялся и принялся рассказывать про их общего с Андом знакомого по учёбе, которого он встретил на побывке. Знакомый этот семь лет назад попал в штрафную роту во Льдах за торговлю наркотиками и был выбарабанен из Ордена с позором. Бегейр бодро описал цветущий вид знакомого и радость его возлюбленной, которая семь лет ждала его в Альдари.
— Они счастливы, — подвёл итог Бег.
И в тот момент я поняла, и за что его люблю, и что в жизни бывают вещи, куда более ужасные, чем исправившийся неуч и даже чем я.
А потом уже, на трезвую голову, вспомнила, что мне, как сестре Тиары, вообще не положены ни муж, ни жена, разве что сама Богиня не обратит на меня свой взор. Поэтому я поступила так, как поступала всю жизнь: успокоилась и поплыла по течению жизни. Этот способ меня ещё ни разу не подводил, куда-нибудь я да приплывала.
— Я не злой. Я реалист, — Бегейр тихо покачивал меня в руках. Я чувствовала его запах, тепло тела и реакцию плоти на мою близость. Ухо обжигало мерное дыхание. Ощущения такие родные — и я вот вот их лишусь! — У тебя какие причины спасать идиотов?
— Мой долг.
— Перед кем? Перед Тиарой? Хочешь сказать, ей нужны такие?
— Не знаю, может и нужны. А у меня есть долг перед моей совестью, потому что я могу ему помочь, я могу это сделать просто встав пораньше, и я не хочу потом мучиться совестью, что не помогла нуждающемуся.
— И в чём этот хмырь нуждается?
— Да пофигу на него, на самом деле. У него семья осталась, дети. Вот их жалко.
Бегейр медленно кивнул. Как и я, он был сиротой. Правда, осиротел он совсем малышом, и был усыновлён достойной и любящей семьёй, но год мытарств по приютам помнил до сих пор.
Он медленно кивнул, развернул меня и взял моё лицо в ладони.
— Успеешь вернуться до отправки поезда?
Я кивнула. Потом сумела выдавить “Постараюсь”.
Бег поцеловал меня в лоб и лёг досыпать.
Сознание вернулось в тело, усаженное на пассажирское кресло вездехода. Лир заботливо сложил мне руки на животе, на ноги накинул брезентовый чехол и опустил уши зимней шапки. Хороший он парень!
Вернулась я вовремя. Ноги уже начинали замерзать. Здесь, в лесу, всё ещё было темно — Извечный Огонь зажигался низко, сперва освещая Перевалы и ту сторону земли. Лир нарезал круги вокруг автомобиля прямо по грязи, но, как я и просила, от автомобиля не отходил.
… бутерброды ещё все сточил, вон корзинка пустая стоит…
Возвращение в тело вышло немного болезненным. Мышцы задубели, мозг включался тоже как будто с трудом, неохотно, с почти слышимым треском и дребезгом, как не отрегулированный двигатель. Его первые сигналы заставили мышцы в икрах и плечах болезненно и бессмысленно сжаться. Я вздохнула и едва не свалилась с кресла. Лир придержал меня, пока я не проморгалась.
— Ну что? — спросил он.
— Скоро будет. Дай чаю, — хрипло попросила я.
Лир налил мне в стакан из термоса, я залпом выпила. Ууух, тепло! Я пошевелила пальцами на ногах. Ничего, не отмёрзли. Настроение немного поднялось.
— А он добежит до нас в темноте?
— Да, там всё видно, — я подумала. — Вроде не должен никуда по пути деться. Всё ещё спит.
Мы умолкли. Лир неплохо прижился в крепости, не чудил, не глупил, в ссоры и драки не вступал, вёл себя выше всяких похвал и особо не выделывался. Рахаил тоже был крайне доволен новеньким, а глубже я пока в их отношения не лезла.
Лес готовился к зиме. Часть птиц улетела на зимовье за перевалы. Оставшиеся умолкли и попрятались по гнёздам или уже отправились в спячку. Стояла пронзительная тишина, нарушаемая только шуршанием моих сапог по дну машины и хлюпаньем грязи под ногами Лира.
— И где он?
— Идёт, — я приподнялась на кресле и пригляделась к деревьям. Мы остановились около гибернийского камня перед поворотом к Берлоге. Камень, неподвижный и безжизненный, не давал мне покоя своим мнимым спокойствием. Рядом с гибернийскими камнями всё было странным и непонятным, даже если ничего не происходило, а они ничуть не изменились с последнего осмотра.
Лир посмотрел на меня и оглянулся на дорогу, уходящую к Берлоге. Вдали между голыми стволами мелькнуло движение. Орденец всё сразу понял, запрыгнул на водительское место и завёл мотор. Под капотом вспыхнуло синим. Пришлось ждать ещё минуту, прежде, чем послышалось хлюпанье
