Нежнее шелка, острее стали (СИ) - "Ginger_Elle"
Он поинтересовался у повара, что сталось с кошками царевича (про него самого ни слова не сказав). Оказалось, что кошки так и жили в своей комнате, и что с ними делать, пока не решили – не до кошек было.
- Выкинут за ворота, да и всё! – предположил повар. – Кому эти твари нужны? Они ж никого не подпускают к себе.
- Даю золотой за двух кошек, - предложил Вельс. – Приноси завтра на постоялый двор почтенного Масу. Никто тебе цены лучше не даст. Буду ждать до полудня.
Вельс назначил хорошую цену. Он знал, что повар с утра справится, за сколько бы он мог кошек продать, и знал, что и всех скопом у него за золотой не возьмут. Да и кому они нужны? Разве что живодёрам продать на шкуры, да те больше пары грошей не дадут. Так что с утра Вельс засел во внутреннем дворике с чаем – поджидать повара. Тот, и правда, заявился ближе к обеду с корзиной, в которой сидели две кошки, изредка завывавшие низкими злобными голосами. Вельс пригласил повара присоединиться к трапезе. По одному взмаху руки прислужники нанесли подносов с сытной едой. За застольной беседой Вельс и вызнал у расслабившегося и потерявшего бдительность гостя всё, что тот знал о Зейне.
Царевича, действительно, поймали с купленным им рабом. Придворные искали Зейна, чтобы сообщить печальную весть: после заметного улучшения внезапно умер шах Захаб. Зейна сначала бросили в темницу, но на следующий же день по приказу Хангира заперли в собственной спальне, предварительно убрав оттуда всё, что царевич мог бы использовать, чтобы лишить себя жизни.
Сколько в рассказе было правды, можно было только гадать.
После ухода повара Вельс попросил ещё шербета и неспешно пил его, обдумывая план действий.
Безумие, как есть безумие… Они с Хасаном против целой армии. У него были в запасе две жизни, подаренные Рагнаром, но как их использовать, Вельс придумать не мог, поэтому решил на них и не рассчитывать. И всё же он был готов рискнуть ими ради Зейна, ради заносчивого царевича, который до последнего вечера удостаивал его разве что презрительными взглядами… Но в груди всё ныло от тоски по нему, а стоило представить эту гордую красоту растоптанной, так и вовсе начинал он думать, что лучше для царевича смерть. Так и решил для себя: смогу спасти – спасу, не получится – помогу умереть. Чтобы не в позоре и муках, а быстро, разом…
Уж он-то, Вельс, знал разницу… Тогда, в пустыне, от удара в живот он умер не сразу и от яда в Ситии кричал, корчился и погибал долго и мучительно; легче всего было, когда царевич горло ему перерезал – страшно, больно, но быстро.
Вельс с Хасаном отправились во дворец через подземный ход вечером следующего дня – ждать дольше они уже не могли. В тайный ход они пробрались легко, да и наружу вышли без особых хлопот: на выходе стоял лишь один стражник. Труднее было добраться до покоев царевича, не попавшись никому на глаза, но в это время дня переходы дворца уже были пустынны, к тому же, в покоях опального царевича больше не осталось ни придворных, ни слуг, ни даже охраны. Там было тихо и темно – не как раньше.
Вельс уже думал, что им так до самой спальни Зейна никто не попадётся, но на входе в комнату, её предшествовавшую, стояли двое стражников. Хасан не раздумывая кинулся на них, размахивая палашом. Вельс бросился вслед за ним, успев лишь разглядеть на охранниках жёлтые кушаки личной охраны царевича Хангира. Сейчас уже шаха…
Вельс до противника только добежать успел, как Хасан со своим уже расправился.
Но едва северянин успел скрестить клинки с охранником, как из дверей перед ними посыпалась ещё стража. Вельс даже пересчитать не успел – не меньше семи, должно быть. А может, и десяток… Они выстроились в полукруг напротив Вельса и Хасана.
Кроме двух все с жёлтыми кушаками – не дворцовая охрана, а люди Хангира. Да откуда они взялись тут? И столько…
Вельс придержал Хасана, уже занесшего палаш и готового броситься на противников:
- Не надо. Слишком много.
И дело было даже не в численном преимуществе. Трое стражников наставляли на них длинные алебарды – на взмах сабли даже и не подойти, а у одного был арбалет, редкое оружие, привозимое купцами-франками.
Вельс бросил саблю на пол и сказал сделать то же Хасану. Стража тут же обступила их со всех сторон. Под лопатку Вельсу упёрлось острие алебарды. Оно бы оставило ссадину, если бы не плотные ремни кожаного нагрудника.
Сразу после этого дверь из спальни распахнулась, и в сопровождении ещё одного стражника показался сам Хангир.
Вельс видел старшего брата Зейна лишь однажды, когда Хангир с толпой сопровождающих выезжал через главные дворцовые ворота, но сразу узнал по крупному орлиному носу, заносчиво задранному подбородку и головному убору из золотой парчи – такой полагался шаху. Теперь Вельс понимал, почему так много охраны было здесь в этот час… Хангир зачем-то пришёл к брату.
- Спасать примчался? – насмешливо спросил шах, глядя на Вельса со злым змеиным прищуром. - Что, мой братец, шлюха эта подзаборная, так в постели хорош? - он сплюнул на пол. - Кто такой?
Вельс молчал и заглядывал за спину начальника стражи, надеясь уловить в спальне хоть какое-то движение.
Стоявший позади него охранник, одетый богаче других, видно, глава стражи, что-то тихо произнёс на ухо своему господину. Хангир только хохотнул и коротко распорядился:
- Казнить обоих.
- Нет! – выкрикнул Вельс. – Хасан не виноват! Он не понимал ничего. Это я его привёл, меня и казни.
- Мне всё равно, понимал или нет, - жёстко произнёс Хангир. – Он вошёл с оружием в мой дворец.
- Отпусти его, - донёсся откуда-то из глубин спальни голос Зейна, вызвав в Вельсе волну надежды и вместе с ней страха. – Отпусти, и я сделаю, как ты хочешь.
Хангир замер, словно задумавшись, а потом медленно, по слогам переспросил:
- Сделаешь? Клянёшься?
Голос Зейна прозвучал тише, но так же уверенно:
- Клянусь.
- Но только полудурка. Варвара казнят.
Вельсу странно было наблюдать этот разговор, одного участника которого он вообще не видел, а другой разговаривал, не сводя с Хасана и с него самого холодных недоверчивых глаз, и за жизни торговался так, как меняла на базаре монеты взвешивает.
- Оставь мне его тело, - произнёс голос невидимого Зейна.
Хангира это требование, судя по изменившемуся лицу, и удивило, и разозлило. Он развернулся и вошёл в спальню.
- Что удумал! - натужно расхохотался он. – Хочешь оплакать любовника? – снова зазвучал лающий смех. – Это всё? Жизнь слабоумного и труп варвара?
- Мне хватит, - ещё тише отозвался Зейн.
- Отпустите Хасана, - приказал Хангир. – А этого сюда ведите!
Под «этим» он, очевидно, имел в виду Вельса, так как его подтолкнули к входу в спальню.
Комната изменилась до неузнаваемости. Ковры исчезли, занавеси со стен были содраны, стол был убран. В алькове осталось ложе, но на нём не было ни шёлковых простыней, ни расшитых покрывал. Всё это унесли, видимо, боясь, что царевич, предпочтя быструю смерть позорной, скрутит из ткани верёвку.
Зейн, бледный, уставший, с синяками под глазами, стоял в простенке меж окон, закрытых ставнями, на которых висели тяжёлые замки. Одет он был так, как обычно бывал в своих покоях – в простые штаны и широкую рубаху. Волосы были распущены. Видно, Хангир знал, сколь опасны бывают заколки в причёске царевича Зейна.
Взгляд Зейна скользнул по варвару быстро, словно бы украдкой, и вернулся к Хангиру.
- Пусть они уйдут, - кивнул Зейн в сторону трёх стражей, стоявших за спиной Вельса.
- Потом уйдут, - пообещал Хангир, - сначала варвар…
Шах махнул рукой одному из охранников, и тот, сделав шаг вперёд, выше поднял саблю. Вельс зажмурил глаза – он знал, теперь уже наверняка знал, что вернётся, но всё равно смотреть в глаза смерти было жутко.
- Стой! – крикнул вдруг Хангир.
Он развернулся к Зейну, вынул из ножен собственный кинжал с усыпанной изумрудами рукоятью, и протянул царевичу:
- Сам его убей. А я посмотрю…
