Виталий Гурин - Истина о мастерстве и героизме
Время встало. Внезапно о стекло автомобиля постучали каким–то тупым предметом. Тонировка создавала ощущение защищенности, словно воздвигнутые стены замка в средневековье. Но даже самые высокие стены порой не могли уберечь его защитников от орд захватчиков.
На улице возле автомобиля стоял знакомый следователь и как бы нехотя стучал рукояткой пистолета о стекло машины, требуя, чтобы находящиеся внутри уделили ему внимание. Он был одет в гражданскую одежду. Весь вид его излучал спокойствие. О его компаньонах в бронежилетах и масках с автоматами наперевес, окружившими автомобиль, такого сказать было нельзя. Их позы говорили о сосредоточенности и возможности применить оружие в случае сопротивления.
Славик, сглотнул слюну и нажал кнопку стеклоподъемника. Тонированное стекло опустилось, и солнечный свет ясного дня наполнил тьму салона. Лицо следователя расплылось в улыбке.
— Джентльмены! — С видом победителя произнес Виктор Алексеевич.
* * *
Веришь ли ты в чудеса, Путник? Почему ты не веришь? Ты не видел воочию их? Не чувствовал своим разумом? Ты думаешь, что чудес нет? Конечно, в нашем сером материальном мире место для чуда — вещь неоднозначная.
Но взгляни на звездное небо путник. Разве это не чудо? Разве не чудо то, что ты проживаешь на огромном шаре, парящем в пустоте, вокруг светила вместе с такими же шариками — большими и маленькими. Разве это не чудо?
Разве не чудо то, что в огромной вселенной несчетное количество таких миров? Разве не чудо то, что строение солнечной системы повторяет строение атомов? И не из этих ли атомов состоит наша вселенная. Не из них ли состоишь ты, Путник?
Кто ты?
4 4 4
Можно ли видеть незрячему? В зависимости от повреждения органов зрения. Если же глаза сгорели совсем? И их нет. Возможно ли такое?
Теперь Виталик знал, что это возможно. Он не чувствовал боли. Его мысли были ясными и спокойными. Он видел палату, приборы, поддерживающие еще теплящуюся в нем жизнь. Через широкое окно пробирались лучи летнего солнца. Запахи лета. Залетал тополиный пух.
Это было удивительно.
Более удивительно было видеть ангелов Божиих в этой же самой палате. Их было двое. Один находился у ног Виталика. Второй сидел рядом на стуле и читал газету. Их белоснежные одежды были безупречны. За спиной каждого были сложены огромные крылья.
У того, кто сидел при себе, кроме газеты ничего не было. У стоящего ангела на поясе в ножнах висел меч искусной работы.
— О. — Восхитился сидящий. — Ты очнулся.
Он обращался к Виталику.
— Как ты себя чувствуешь? — Его голос был нежен, и его хотелось слушать постоянно. — Мы успели вовремя, Виталик. Помолчи пока, нам есть, что сказать тебе. Меня зовут Ланцеус. Моего спутника — Гладус. Мы рады видеть, что тебе лучше.
— Милостью Божьей мы принесли тебе благую весть, Виталий. Ты был избран. Избран для великой миссии. Господ нуждается в тебе, как никогда прежде. Ты должен нести его слово. Своей великой милостью он вернул тебе глаза и укрепил тело, после твоего ужасного недуга. Он увидел твою жертву. Твою чистоту. Он увидел все. Ты ещё не знаешь, но люди уже начали веровать в тебя. Собираются толпы. Тысячи их! Даже здесь и сейчас у стен этой обители скорби собираются верующие. Они верят в тебя Виталик! Ты должен принести им истину.
— Что я должен сделать? — Неожиданно для самого себя произнес парень.
— Нести свет! — Воскликнул тот, что назвался Ланцеусем. — Мы принесли тебе великий дар из самих небесных сфер. Это дар божий, Виталик!
Откуда не возьмись у ангела в руке оказалась пачка бумаги формата А 4. Навскидку листов сто. На них что–то было написано мелким шрифтом.
— Это откровение, Виталий. — Продолжил ангел. — Дар Бога своим заблудшим чадам. Ты должен нести его в массы. Твой героический поступок, а так же чудодейственное исцеление наставит на путь истинный паству божию. Мир спасется.
Ангел протянул пачку бумаги Виталику. Парень взял её в руки. Руки, были сильно обгоревшими. Ожоги покрывали их почти целиком, но, тем не менее, каким–то образом, нормально функционировали.
Первая строчка первого листа гласила:
Хаос безлик. Не надобно образов и форм. Ни материй, ни пространства. Но Дух Божий, гонимый ветрами перемен облек его в форму и придал ему вид. И сотворил материю и пространство. И создал землю. И облек её в форму и придал её вид. И вдохнул в неё жизнь.
— Все ясно. — Произнес Виталик. Протягивая текст назад. Ангел не спешил его принимать. — Я понял, чего вы хотите. Вы привезли мне новую Библию или Коран. И там все будет тоже самое, только немного не так.
— Отдельные неточности будут уточнены. — Поправил Виталика Гладус.
— Я, вот всегда думал, — если Бог такой умный, разве он не понимает, что посылать своих пророков с новыми версиями писания — есть хаос и разрушение? И не ведет ни к чему больше. Из–за этого происходит столько религиозных войн. Разве это логично? Разве богу нужна наша кровь? Христиане раскололись на кучу ветвей, которые невозбранно убивают друг друга и остальных. Мусульмане отпочковались от иудеев и христиан, а потом так же раскололись. И так же невозбранно убивают друг друга и христиан с иудеями. — Виталик задал вопрос.
— Вся злоба от людской греховности. — Ответил Ланцеус. — Я прошел многое и видел многое…
Ангел что–то ещё хотел сказать, но задумался. Для Виталика его молчание обернулось всего несколькими секундами, для Мастера же — тысячелетними воспоминаниями.
4444
Центурион Кай Юлий Лонгин уже порядком устал. Виной всему был какой–то совершенно неправильный день, которому предшествовала неправильная ночь. На душе было тревожно, хотя палящее солнце на небе было таким же, как и вчера, и, скорее всего, будет завтра. Даже если тучи заволокут светило и пойдет проливной дождь, — какая разница? Такое случалось часто.
Но не сегодня. Весь день центурион был сам не свой.
Казалось бы, почему очередной указ о казни каких–то преступников, подписанный префектом
Иудеи эквитом Пилатом, должен был доставлять такое беспокойство.
Совершенно обычная, казалось бы, процедура.
Но не в этот раз. Слишком много фарса, слишком много страданий для обычного преступника. Насколько центурион понимал, высшее жреческое сословие из местных уделяло активное внимание казни. Более того, среди солдат ходили слухи, что именно с их подачи Пилат принял такой жесткий приговор.
Совершенно дикая для образованного Рима экзекуция была не похожа ни на что прежде. За день, предшествующей процедуре Лонгин сменил трех солдат, которые попросту устали избивать приговоренного.
На узнике не было живого места после всего того, что с ним сделали подопечные центуриона.
Вообще, обычно, Лонгину не было дела до каких–то там уголовников — он просто выполнял приказы и требовал от своих солдат выполнения оных же.
Но, что–то обычным сегодня и не пахло.
Когда толпа зевак встретила изувеченного преступника своим оглушающим ревом для сопровождения на казнь.
Более диким выглядело то, что по решению Пилата и жрецов узник должен был проделать путь к месту казни с огромным крестом на спине, на котором тот, впоследствии должен был быть распят.
Боже, как этот человек ещё шёл? Откуда он брал силы? Немыслимо.
Его сопровождала дикая толпа, которая насмехалась над ним и кричала, кидала камни и проклятья в его адрес.
Процессия направлялась на Кальварию. Тут все и решится. Будь он проклят, но центурион, уже мысленно желал смерти этому несчастному. И воспринимал её как избавление от физических и моральных издевательств.
Апогей безумия настал, когда человека уложили спиной на крест. Большие строительные ржавые гвозди были приставлены к его ладоням и голеням и местный плотник, совершив пару резких ударов молотом, пригвоздил несчастного.
Под вопли обезумевшей толпы эту конструкцию водрузили на Кальварии. Преступник что–то прошептал.
Центурион не расслышал, только что–то, вроде: «… не ведают, что творят…».
Преступник долго не умирал. Он держался изо всех сил. Лонгин не понимал, как после всего прожитого, можно поддерживать в себе жизнь? Как такое может быть? Это было физически невозможно. Изувеченный и приговоренный к такой ужасной участи на кресте.
Толпа, насытившаяся зрелищами, постепенно стала расходиться. Оцепление из легионеров не давало пройти каким–то людям к преступнику, которые о чем–то молились, взывали к Богу и просили прощения у умирающего.
И тогда Центурион принял единственное верное решение.
Он подошел к одному из легионеров и попросил у него копье. Солдат выполнил приказ непрекословно.
Лонгин встал напротив несчастного. Это было удивительно, но преступник находился в сознании. Его взгляд встретился со взглядом центуриона.
