Андрей Хуснутдинов - Столовая Гора
По пустой, мощенной мрамором платформе фланировали сытые сонные кошки. У ног Зелинского присел большой холеный кот рыжей масти и, щурясь, равнодушно смотрел в солнечную даль, куда уходили пути. На поставленное рядом блюдце со сливками животное не обратило ни малейшего внимания.
— Туристов много встречаете? — спросил Аякс.
Обжегшись чаем, Зелинский, чтобы не засмеяться, потряс головой и промокнул нижней губой усы.
— Практически никого! Удивляюсь, как только нас не закроют.
— А много рейсов?
— Два всего. Утренний и вечерний. Вы сами видели. Смех, а не рейс.
Аякс кивнул в сторону темных, окруженных деревьями кирпичных строений под навесами вдали, куда вели заросшие подъездные пути:
— А грузовая станция?
Зелинский обернулся так резко, будто ему сказали, что за спиной у него призрак.
— Грузовая? Да вы что? С тех пор как сформировали последний состав с породой — пиши пропало. Закрыли насовсем. Фильмы ужасов там снимать. К тому же, сами знаете, у нас тупик. Дальше пути нет. Из-за рельефа федеральная трасса нас на пушечный выстрел обходит. Эх, если б туннель в свое время пробили, не пожалели!
— В воскресенье ночью, — напомнил Аякс, — отсюда ушел полный рейс.
— Мы это называем воскресной ажитацией. — Начальник станции обреченно махнул рукой. — Цыгане. На вокзале по воскресеньям, с десяти утра до полудня, работает касса. Там они сметают золотые сертификаты. Приезжают в девять утра, уезжают в одиннадцать ночи. Хорошо, сейчас уже тепло, до ночи они на речке пережидают, а в холода на станции — полный, доложу вам, бедлам.
— А в другом месте нельзя купить сертификаты?
— Можно. Но только у нас — со скидкой.
— По воскресеньям, — уточнил Аякс, — с десяти до двенадцати?
— Именно так.
— И что они делают с этими сертификатами?
— Как — что? — Зелинский со стуком поставил чашку на блюдце, не донеся ее до рта, рыжий кот повернул ухо на резкий звук. — Меняют на золото или другие сертификаты. По полному номиналу. Мафия, словом.
— Почему мафия?
— А вы попробуйте в воскресенье занять очередь в кассу. Да вы, если нездешний, на утренний рейс в Гору не попадете, не то что в очередь.
— Так вы жалуйтесь.
Начальник вокзала, снова задержав глоток, опустил чашку на блюдце.
— На что жаловаться?
— Ну, что не можете купить эти сертификаты.
— Да зачем нам эти сертификаты? Где их обменивать — на руднике?
— В других пунктах.
Ответ Аякса показался Зелинскому таким забавным, что он, лениво захохотав, взялся обеими руками за край стола, точно боялся не удержаться на стуле. Смеялся он долго, до изнеможения, так что рыжий кот решил пересесть подальше от стола, а Аякс прекратить дальнейшие расспросы. Переведя дух, начальник вокзала допил свой чай и с удовольствием осмотрелся. Он смотрел на перрон, на кошек, на сияющие под солнцем рельсы и даже на Аякса тем счастливым взглядом, который выдавал в нем мечтателя, добравшегося до собственной мечты, но сумевшего не пресытиться и не разочароваться в ней. Аякс погодя поймал себя на мысли, что тоже начинает с удовольствием посматривать на перрон и на пути. Тем более удивительной послышалась ему следующая реплика Зелинского:
— Эх, и проклятое же место, доложу вам!
Аякс был даже вынужден посмотреть назад, думая увидеть там нечто, что могло бы объяснить столь резкую смену в настроении собеседника.
— Почему?
Зелинский продолжал смотреть вдаль.
— Вот, например: вокзал не нужен, а содержат.
— Вокзал не магазин, — возразил Аякс.
— Курорт не нужен, а содержат, — Зелинский, очевидно, не слышал его. — Больше половины учреждений не нужно, а содержат. Если подумать, то и людей-то там большей частью не надо, помимо гробов их чертовых, а все равно содержат. Не пойму, ей-богу!
И в то мгновенье, когда Аякс уже был готов усомниться в душевном здоровье своего собеседника, тот перевел на него взгляд, в котором от мечтательности не осталось и следа, зато читалась холодная, настоянная горечь:
— Скажите, вы видели в городе хоть одно животное — кошку или собаку?
Аякс открыл рот, чтоб ответить «да», но тут понял, что и в самом деле не видел в Столовой Горе животных, ни домашних, ни диких — не считая разве что рогатых чучел в оружейной лавке.
— А это? — Он указал на разгуливавших по перрону кошек.
— А это… — Зелинский дотянулся до рыжего кота и потрепал его за толстый загривок. — Это вы можете смело выносить за скобки.
— Почему?
— Потому что черта города проходит по реке.
— Вы думаете, животные способны различать административные границы?
Начальник вокзала взял обеими руками кота и, держа подмышки, поднес его мордой к своему лицу, на котором снова разлилась довольная улыбка.
— А вы как думаете?
Аякс, не зная, к кому именно обратился начальник вокзала — к нему, или к животному, на всякий случай ответил:
— Нет, разумеется.
— Вот поэтому, — сказал Зелинский коту, — мы никогда, никогда не ходим выше реки. То есть… — Он перевел взгляд на Аякса и поднял брови, предлагая закончить фразу.
— То есть, — договорил Аякс, — признаем административные границы, которые совпадают с естественными. — Он допил свой остывший чай и поднялся из-за стола. — Спасибо. Кстати, вы сами живете в городской черте?
Зелинский кивнул с закрытыми глазами — это был одновременно и утвердительный ответ, и знак прощания.
— Поговорили, — пробормотал Аякс в нос по пути на стоянку.
* * *Подъезжая к дому, он увидел выруливающий из двора пикап с символикой похоронного бюро Мариотта на борту. За рулем грузовичка сидел сам Мариотт. Эстер закрывала ворота. Аякс посигналил, чтобы она впустила его.
— Желаешь заказать гроб, что ли? — спросил он в гараже.
На Эстер были обвисшие, не по размеру, рваные джинсы на помочах и мужская сорочка, на лбу чернел мазок грязи, за щекой щелкал мятный леденец. Она молча поцеловала Аякса и дала знак следовать за ней.
В подвале, в простенке между стиральной машиной и дверью, Аякс обнаружил свое гранитное надгробие в целлофановой пленке.
— Ты что? — сказал он. — Зачем это?
Эстер содрала с плиты полиэтиленовую пленку.
— Мариотт хранит заказы бесплатно в течение недели. Тебе места жалко, не пойму?
— Да при чем тут место… — Аякс взглянул на свое высеченное в камне имя. — Хотя — постой. Как раз этому тут и не место.
— А где?
— На кладбище.
Эстер, подбоченившись, с усмешкой запрокинула голову.
— Думай, что говоришь.
— Я думаю, что говорю.
— Этому, — Эстер перевела взгляд с надгробия на Аякса, — будет место на кладбище только заодно с клиентом. Понятно?
Аякс подобрал пленку и затолкал ее в мусорный бак.
— Хоть бы написала тогда, что кенотаф.
— Зачем?
— Не знаю, честно говоря. Ничего не знаю… Пойдем отсюда.
В кухне Аякс откупорил бутылку пива и сел за барную стойку.
Эстер, кокетничая, набросила на руку полотенце, и поставил перед ним блюдце с солеными орешками.
— Ты что? — опешил Аякс.
Эстер уперлась расставленными кулаками в стойку и хитро нахмурилась.
— И откуда, не пойму, — сказала она измененным голосом, очевидно, передразнивая кого-то, — в такой дыре — такая красота? А?
Аякс понял, что это его слова и что говорил он их официантке Марии из «Золотой жилы».
— Ага, шпионила за мной. С самого первого дня.
Эстер прыснула в полотенце и, облокотившись на стойку, подперла голову ладонями.
— И что, она действительно такая красивая?
— Кто? — не понял Аякс.
— Ну, эта, из «жижи».
— Как тебе сказать…
— Скажи, как есть. Без этих… — Эстер покрутила у виска расставленной пятерней. — Бигудей.
Аякс сделал крупный глоток пива.
— Красивая.
Эстер постучала по стойке обкусанными ногтями.
— Вот видишь. Можешь, когда захочешь.
— Но рядом с тобой… — Аякс не договорил, потому что молниеносным движением Эстер забрала у него бутылку и со стуком поставила ее так, что длинное горлышко с текущей через край пеной оказалось между их лицами.
— А вот на эту территорию лучше не въезжать, агент. Понимаешь меня?
— Да ты лучше посмотри, в чем ты ходишь, — ответил Аякс, разозлившись. — Да если бы ты хоть чуть-чуть приоделась, тебя на любом конкурсе… — Он опять замолк на полуслове, на сей раз из-за того, что бутылка, которую Эстер с силой смахнула со стола, разлетелась вдребезги о стену.
Аякс был ошарашен не внезапным броском и не брызчатым пузырящимся пятном на стене, а потемневшими от бешенства глазами Эстер — темно-голубые, сейчас они казалась ему иссиня-черными, как воронье крыло.
— Знаешь такую мудрость: человек — душа внутри трупа? — спросила Эстер вполголоса.
