Сергей Владич - Тайна распятия
Но самым любопытным для Сергея Михайловича было краткое повествование о том периоде земной жизни Спасителя, который обойден молчанием в Новом Завете, — с двенадцати до тридцати лет. Так вот, его автор утверждал, что годы эти Иисус провел в Египте, в одном из храмов Александрии, где изучал премудрости египетских жрецов. Якобы там Иисус, в его земной ипостаси, готовился к будущему служению, формируя свое понятное для людей учение с учетом иудейской и египетской религиозных традиций. И хотя появление подобной версии именно в коптском документе было вполне объяснимо, для Трубецкого она оказалась крайне неожиданной.
На этом манускрипт обрывался.
* * *Сергей Михайлович перевел дух. Он сидел один в прохладном читальном зале библиотеки Британского музея и размышлял. Все это выглядело просто невероятно, хотя опыт исследователя подсказывал ему, что история — это такая наука, в которой возможно все. И только оригиналы документов, происхождение и возраст которых не вызывали сомнений, помогли бы разрешить одну из самых больших загадок в истории человечества — тайну рождения, жизни, смерти и воскрешения Иисуса Христа. Как прокомментировал прочитанное британский коллега Трубецкого, лучше всего было бы иметь в наличии фотографию Иисуса с личным автографом, а также его свидетельство о рождении, заверенное царем Иродом. А уж биография, написанная собственноручно, разрешила бы все сомнения. При отсутствии оных автор любого манускрипта, будь то древняя коптская рукопись или современный американский роман, волен был давать свою интерпретацию событий I века нашей эры, ничем не сдерживая свою фантазию.
Сергей Михайлович распрощался со своим британским коллегой и решил, что пришло самое время пить «Гиннес». Будучи всецело погружен в размышления о том, что ему удалось узнать, он с любимым кожаным портфелем в руках направился к выходу из музея. Однако прямо в дверях он вдруг лоб в лоб столкнулся с человеком в шляпе, светлом плаще и с зонтиком. Да так столкнулся, что тот от неожиданности потерял равновесие и едва не упал, а Трубецкой выронил портфель с документами.
— Прошу прощения, — забормотал по-английски человек в плаще, снова принимая вертикальное положение и отряхиваясь, — я вовсе не имел намерений вас потревожить…
— Натан?! — вдруг воскликнул Сергей Михайлович, помогая тому подняться и одновременно подбирая с пола свой портфель. — Ты откуда здесь взялся?
Человек в плаще изобразил показное удивление, затем радость и воскликнул, уже по-русски:
— Сергей, какая неожиданность! Какая встреча!
Встреча действительно была на редкость неожиданной. Человека в плаще звали Натан Ковальский, и когда-то он был коллегой Трубецкого по институту. Они довольно долгое время работали вместе, однако в период брежневского застоя оказалось, что специализация Натана по истории древнего христианства больше никому не нужна. После очередного предупреждения дирекции о том, что его тема будет закрыта, Ковальский просто эмигрировал на Запад. Причем сделал он это наиболее удручающим, как все тогда считали, способом — поехал на конференцию в Лондон и не вернулся. Ковальский был заклеймен позором лидерами партийной ячейки института, и с тех пор его работы, а он, надо признать, был талантливым ученым, были тщательно стерты из институтской памяти. Между тем Трубецкой никогда не находил в таком поступке Натана ничего странного. Ковальский всегда был знаменит тем, что долгое время значился в списке «невыездных». На стене его кабинета висела карта мира, где флажками им были отмечены страны, в которые его при советской власти не выпускали. Надо сказать, что число флажков увеличивалось чуть ли не ежемесячно. Не мудрено поэтому, что, когда он наконец вырвался в Великобританию на какой-то международный симпозиум, воздух свободы вскружил ему голову. Натан остался на Западе, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. И вот такая встреча!
После бурного обмена приветствиями эмоции были взяты под контроль, однако стало понятно, что «Гиннес» они будут пить вместе. И не где-нибудь, а в Сити, на Флит-стрит, в известной каждому жителю британской столицы классической английской пивной, которая была открыта в бывшем здании какого-то банка.
За пивом они разговорились. Как оказалось, судьба была к Натану Ковальскому милостива. Он работал по специальности в одном из местных университетов, названия которого Трубецкой не запомнил, и продолжал копаться в подробностях земной жизни Иисуса Христа. Сергей Михайлович внутренне обрадовался удаче, ведь эта тема сейчас крайне интересовала и его. Однако, когда Натан как бы невзначай спросил, что именно привело Трубецкого в Лондон, он все же решил быть осторожным и не стал рассказывать о коптском манускрипте. Сергей Михайлович лишь упомянул, что ему тоже в последнее время пришлось столкнуться с некоторыми аспектами событий двухтысячелетней давности, происшедших в Иудее, и задал Ковальскому всего два «простых» вопроса: правда ли с исторической точки зрения то, что описано в канонических евангелиях, и где пребывал Иисус между двенадцатью и тридцатью годами его жизни? Уж не в Египте ли?
В ответ Ковальского как прорвало. Он произнес длинную и весьма эмоциональную речь, в которой привел аргументы как «за», так и «против» версии о египетском периоде жизни Христа. Он не отрицал, что христианство очень много заимствовало из египетской мифологии, например поклонение кресту, идею о Божественной Троице, о погибающем и вновь воскресающем Боге, о Святом Духе, о Страшном суде для грешников. Однако, по его словам, до сих пор оставалось загадкой, когда это произошло — еще при жизни Спасителя или значительно позже. Что касается Святого Писания, то, по мнению Натана, в действительности все было так или почти так, как утверждали евангелисты, но при этом он вынужден был признать, что описанные в Новом Завете события допускают неоднозначную интерпретацию.
— Подожди, подожди, — перебил его Трубецкой, после такой речи попытавшийся собраться с мыслями. — Не хочешь ли ты сказать, что внешне все происходило именно так, как описано в Святом Писании, но мотивация поступков основных действующих лиц была совершенно иной, нежели та, что им традиционно приписывается?
— Именно, — кивнул Натан, — ведь в истории такое случается сплошь и рядом, когда желаемое выдают за действительное. Ну подумай сам. В Иудее правят двое: могущественный — даже при римском наместнике — царь Ирод Агриппа и всемогущий — как при Ироде, так и при римлянах — первосвященник Иосиф Каифа из влиятельного клана Ханана бар Шета. Этот клан десятилетиями контролировал духовную жизнь народа — как до, так и после Каифы. И вдруг все они смертельно испугались какого-то бродячего философа, который пришел в Иерусалим из Галилеи и стал всем рассказывать, что он — Сын Божий, а группа каких-то перепуганных мужчин и сомнительного поведения женщин принялась утверждать, что он совершал чудеса, исцелял и тому подобное, и все им поверили? Неужели ты считаешь это реальным? Да мало ли магов там бродило, особенно накануне Пасхи, а уж пророков у иудеев было — просто не сосчитать. Только в Талмуде их упомянуто больше тридцати! Так нет же, вдруг все разом взялись, подключили к этому толпу, чтобы та требовала его смерти, да не простой, а публичной, распятия, да еще с благословения римской власти. Если бы Ирод с Каифой хотели избавиться от Иисуса, то просто зарезали бы его или удавили тихонько, и никто никогда ничего бы о нем не узнал. Для чего нужна была вся эта демонстративная церемония сначала с судом синедриона, затем римского префекта, дорогой на Голгофу, казнью и всем прочим? Я долго над этим размышлял… Так вот, я пришел к выводу, пусть и парадоксальному, что они сознательно стремились к публичности, это было их целью — сделать из Иисуса мученика и страдальца, но сделать обязательно руками Рима!
Я так полагаю, что Каифа задумал достичь сразу две цели. Во-первых, ему важно было добиться публичной казни Иисуса римской властью, чтобы принародно наказать вольнодумца, которого он считал лжемессией, и тем самым раз и навсегда отбить у соплеменников охоту проповедовать что-либо противное учению иудейских пророков. С другой стороны, такая казнь должна была одновременно способствовать возникновению в среде последователей Иешуа нового культа, сконцентрированного вокруг фигуры распятого мученика. А поскольку тот был распят Римом, то и весь негатив со стороны последователей Иисуса должен был быть направлен на римскую власть. Этот культ, в случае его развития и распространения, а этому процессу Каифа готов был даже поспособствовать, мог бы, как вирус, заразить языческую, бездуховную и безжалостную, Римскую империю, полную противоречий и разногласий между населяющими ее народами. Каифа не верил, что Римскую империю можно погубить силой, а вот на духовном уровне ее сломить можно было!
