Наш двор (сборник) - Бобылёва Дарья
Письмо скользнуло в щель, Люся опустила закрывавшую ее металлическую створку и вдруг вспомнила, что не написала индекс, потому что его не было в объявлении. А мама говорила, что письма без индекса не доходят. Да и вообще, какую глупую игру она себе придумала, как маленькая, честное слово! Объявлению лет пятьдесят, а то и все сто — для Люси эти числа были одинаково, катастрофически огромными. Давным-давно некому ей отвечать, и она прекрасно это знает, а игра — глупая. Может, кто-то даже видел, как она шествует к почтовому ящику, неся перед собой письмо, будто на бархатной подушке, и откинув назад голову с воображаемой высокой прической. Видел и смеялся.
Люся быстро огляделась и убежала обратно в арку.
Через несколько дней дома грянул скандал. Все сидели на кухне и ели, Алька вылавливала из бульона с домашней лапшой укропинки и выкладывала на край тарелки — она терпеть не могла зелень.
— Тех, кто не ест нормально, — сказала мама, — дед Бабай в мешке уносит.
— Нет никакого Бабая, мама шутит, — подмигнул папа.
Алька зачерпнула суп ложкой и шумно втянула в рот свисающую лапшу.
— Перестань! — мама вскрикнула так резко и тоненько, будто ей вдруг стало больно, и стукнула ладонью по столу. Звякнула посуда, Люся от неожиданности выронила хлеб.
— Да что ты… — начал было папа, но мама вскочила, чуть не опрокинув табурет, и нацелила на него дрожащий палец с розовым, как лепесток, ногтем:
— Вон!
— Тома, ну не при детях…
— Выметайся!
Родители вылетели в коридор, шипя друг на друга, как дерущиеся коты. Люся и Алька застыли, ничего не понимая, потом глупая Алька захныкала — она решила, что это все из-за ее нелюбви к укропу. Люся шикнула на нее и подошла к кухонной двери, чтобы посмотреть в щелочку.
Мама выволокла в прихожую клетчатый чемодан, из которого торчал мятый галстук, и уронила его на ботинки:
— А вот и вещички твои! Трусов побольше положила. Она небось и стирать не умеет.
— Дети же слышат!
— А как вы по телефону воркуете — не слышат?
— Тома! — взмолился папа, и родители перешли на шепот.
Папа действительно очень много говорил по телефону в последние месяцы. Да и телефон стал звонить чаще, и много было странных звонков — мама, если подходила, бросала трубку и говорила, что ошиблись номером. А Люсе на ее вежливое «слушаю вас, алло» вообще не отвечали, только слышно было, как на том конце провода кто-то дышит — а потом гудки…
Папа надел куртку, взял чемодан, и Люся поняла, что он, кажется, действительно выметается, как велела мама. Люся бросилась в коридор, но дверь за папой уже закрылась. Красная, как свекла, мама очень спокойным голосом сказала, что папу срочно вызвали на работу, а оттуда он уедет в командировку. Люся, разумеется, сразу поняла, что мама врет, да еще так нелепо — в такое даже Алька бы не поверила. Ей стало стыдно за маму, и за папу тоже стало стыдно, потому что мама врала из-за него, из-за какого-то папиного проступка, такого гадкого, что про него даже нельзя говорить, вот и приходится врать. И, чтобы помочь изнемогающей под грузом стыда маме, Люся решила подыграть.
— А когда папа вернется? — спросила она безмятежным и звонким, как на пионерской линейке, голосом.
Мама приоткрыла рот, но вместо ее голоса раздалась захлебывающаяся трель дверного звонка. Люся кинулась открывать и увидела папу, держащего в руках ворох газет и писем. И застыла, не зная, за кого ей сейчас быть, что делать…
— Вот, почту принес. У тебя ключ-то от почтового ящика есть? — спросил папа у мамы поверх Люсиной головы.
— Нет. У тебя единственный.
Папа вытащил маленький, будто игрушечный, ключ из связки и передал его маме вместе с газетами. Постоял еще немного на придверном коврике, какими-то жалкими глазами глядя то на маму, то на Люсю. У мамы на виске выступила жилка, а губы сжались в ниточку. Когда Люся это заметила, у нее тоже зубы как-то сами собой стиснулись. Папа сильно обидел маму, он точно натворил что-то ужасное и отвратительное и сам был виноват в том, что выметается.
— Ну, до свидания, — тихо сказал папа и снова взялся за ручку чемодана. А мама просто взяла и закрыла дверь.
Из газетного вороха, который она прижимала к груди, выскользнул конверт. Необычно крупный, из грубой желтой бумаги и без марок. На нем вместо адреса была одна-единственная строчка: «Люсе Волковой».
Люся молниеносно подобрала конверт и бросилась в их с Алькой комнату.
В конверте оказались перья. Обыкновенные птичьи перья, длинные, как будто недавно выдернутые у вороны или у курицы, — Люся в птицах не разбиралась. На стержнях осталась засохшая кровь. Люся долго трясла конверт, заглядывала в него, потом разрезала по швам перочинным ножом, но больше там ничего не было.
Потом случилась контрольная по математике, и Люся, которую часто ставили одноклассникам в пример как прилежную хорошистку, получила за нее первую в своей жизни «тройку». Контрольную объявили без предупреждения, и предпоследняя задача оказалась очень сложной, так что «троек» и «двоек» в классе было полно, и учительница даже пригрозила оставить на второй год всех поголовно, если так и дальше пойдет. Многие поверили.
Люся пыталась объяснить маме, что контрольную провалили все, но мама сердито постучала по жирной красной «тройке» ногтем:
— Ну ты-то девочка умная, могла бы и постараться!
Люся молча забрала дневник и хотела уйти к себе, но мама ее окликнула:
— Там письмо на твое имя, на тумбочке лежит. Кто это тебе пишет?
Голос у мамы по-прежнему был такой недовольный, что у Люси похолодели щеки. Она замерла на мгновение и тут вспомнила, как в сентябре школьная пионервожатая предлагала всем поучаствовать в переписке с пионерами Венгрии. Люся тогда оставила свой адрес, но из Венгрии так ничего и не пришло.
— Это по пионерской линии! — выпалила Люся и бросилась к тумбочке.
Конверт был точно такой же, желтый, с одной-единственной строчкой: «Люсе Волковой». В нем перекатывалось и вспучивало бумагу что-то твердое и округлое. Люся аккуратно вскрыла конверт, и на стол выкатилась деревянная катушка с толстой черной ниткой.
В комнату заглянула мама, недовольным голосом велела Люсе доесть котлету и сказала, что пойдет за Алькой в садик, сегодня короткий день.
Как только дверь захлопнулась, Люся достала из своей потайной шкатулки свернутую страницу объявлений и пучок перьев, которые прислали раньше. Перья были очень похожи на те, что торчали у человека на картинке-загадке из нагрудного кармана. Катушка тоже ничем не отличалась от той, которая заменяла ему нос. Таинственный ребус как будто потихоньку, предмет за предметом, переползал с газетной страницы в реальность.
И конверты, и надписи на них были одинаковыми. Писали перьевой ручкой, лиловыми чернилами, так ровно, что буквы казались выведенными по линейке. Ни разу не дрогнула рука, перо не царапнуло бумагу, слишком грубое волоконце не оплыло крошечной кляксой.
После первого письма Люсю распирал тревожный восторг — старинное объявление заговорило с ней, это было чудо, приключение, тайна. Сейчас тревоги стало больше, чем радости. Объявление не разговаривало на человеческом языке, оно изъяснялось непонятными знаками и, кажется, проявляло некую странную настойчивость…
Тут раздался пронзительный телефонный звонок, и Люся чуть под потолок не взвилась от неожиданности. Вышла в коридор, подняла трубку, громко сказала:
— Слушаю вас, алло.
В трубке была тишина. Ни вздоха, ни шороха, ни привычного телефонного потрескивания.
— Алло!
Люся прижала трубку к уху поплотнее и уловила далекий, еле различимый звук. Как будто на том конце провода ворковал голубь.
Следующее письмо пришло через три дня. В нем был моток бельевой веревки. Люся положила его в шкатулку и села сочинять ответ.
«Уважаемый Умръ! — писала она. — Я получила ваши письма, спасибо. Только все равно непонятно. Объясните мне, пожалуйста»…
