Домик в деревне - Кай Вэрди
— Дядька Захар, слово свое помнишь ли?
— Помню, Аринушка, помню…
— Ни одной картопли в земле не осталось. Проверять станешь?
— Ну что ты, Аринушка, что ты… — будто в трансе, проговорил Захар.
— Так что, пустишь Нюрку гулять? — с интересом в ставших обычными, карими, глазах наблюдая за ним, поинтересовалась Аринка.
— Пущу, как жеть не пустить-то… Ступай, дочка, побегай… — все так же растерянно пробормотал глава семейства.
Нюрка, дрожа от едва сдерживаемого смеха и крепко закрывая ладошкой рот, чтобы не проронить ни звука, молнией метнулась мимо стоявшего в ступоре отца и, на бегу схватив Аринку за руку, потащила ее за собой. Выбравшись за пределы своего участка, Нюрка повалилась в траву и зашлась в хохоте.
Два года так-то прошли. Нюрке уж семь лет сполнилось, Аринке, значит, шесть. Аринка к тому времени уж почти и гулять не ходила, дома все сидела. Да серьезная стала до жути.
Так глянешь на нее — девчонка и девчонка, черненькая, смугленькая, две косицы, ножки — палочки, ручки — веточки. Только то, что хороша — глаз не отвесть. А росточком махонькая, да складненькая вся.
А чуть внимательнее посмотришь — и страшно становится. Взгляд-то у ей не детский. Смотрит внимательно, цепко. Уставит свои глазищи черные — и не моргнет. Прямо в душу заглядывает. А в глазах будто искорки алые бегают, а порой и вовсе пламя пылает. Да и не улыбалась никогда. Так, уголки губ чуть поднимет насмешливо, ежели не по ней что, головку вбок склонит, и стоит молча, смотрит. Ждет, значит. Взрослые мужики под ее взглядом потом обливаться начинали. А ведь дитя еще совсем. Всю деревню лихорадило — а что станется, когда девка в силу-то войдет, ежели уже сейчас всех в кулаке держит — никто ей, окромя бабки, и слово поперек сказать не может.
А лето то жаркое было. Ребятня вся на речке да в пруду сидела, только головы из воды торчали. Нюрка тоже то и дело на речку купаться бегала — одна или с сестрами.
Аринка только завистливо вздыхала, видя ее мокрые волосы и бодрый вид. Сама-то девочка на речку не ходила — бабка еще о том годе запретила напрочь к реке приближаться. А тайком не выйдет — привязка у нее на Аринку была, всегда Левониха знала, где девочка.
А на речку хотелось… Сильно. И стала Аринка просить бабку, чтоб та ее научила привязку ставить. Вроде и тренироваться есть на ком — Нюрка-то на все согласная. Бабка поворчала, но учить начала — а чего и не поучить, ежели девка и сама просит, и как губка, все впитывает. Научила.
И Аринка получила долгожданную свободу. Подумав, где они чаще всего с Нюркой бывали — а чаще всего они сидели у Нюрки во дворе под дубом — Аринка попробовала перекинуть бабкину привязку на дуб. Получилось. Сбегали на речку, быстро искупались и прибежали к дубу сохнуть — Левониха не заметила.
А ежели человек чего не знает — то ему и не навредит — решила Аринка, и перекинула связь с бабкой на дуб насовсем.
Получив свободу, Аринка будто ожила. На губах стала появляться редкая улыбка. Крайне редкая, но все же. Иногда они с Нюркой начинали дурачиться, а с умениями и возможностями Аринки их дурачества принимали глобальные масштабы. Ближайшие соседи чуть не плакали, видя взлетающую из грядок морковку и чисто вымытых в пруду поросят, низко летящих над дорогой и визжащих от ужаса.
Не выдержав, соседи отправились к Левонихе, просить, чтоб уняла девку. Левониха только усмехнулась на их жалобы:
— Дитя она еще, а сила бурлит. За то Гришку благодарите — разбудил силушку огневки раньше времени. Коли б не свершил над ней обряд, сам того не знаючи — спала бы сила, покуда девка кровь не уронит. А коль разбудил — терпите. Огневки редко рождаются, тока перед бедой сильной, страшной, что народу смертью грозит. Силы у них много, у меня и сотой части не станет. Потому берегут их пуще глаза, да силушку лелеют, ибо от них жизнь зависеть станет. Не стану я унимать ее — пускай поросята лучше летают да стога в полях горят, нежели вырвется скопленная сила на свободу. Вот тогда беда будет. Не единожды целые деревни выгорали, когда у огневки хлебец не подходил али вышивка не получалась. Урожая вы снимете достаточно, убытка вам не станет, о том я позаботилась. Чем старше девка становиться будет, тем лучше силой своей владеть станет, в узде держать научится. Потому терпите, — высказалась так-то, и обратно за воротами скрылась. Соседи повздыхали, да домой пошли.
В один из дней, искупав и поменяв местами привязанных у соседей собак — жалко девчонкам стало, что бедные собачки в такую жару искупаться не могут, а поменяли их местами просто шутки ради — девочки умчались на речку.
На реке, на мелководье, где они обычно купались, было шумно, и дети нашли себе другое место, значительно ниже по течению. Здесь было глубоко, и река, делая крутой изгиб, сильно сужалась в этом месте, образуя быстрину. Первой в быстрину полезла Нюрка, а Аринка осталась ее страховать. Вода там была холодной — видимо, еще и ключи били сильно, и девочка быстро выскочила на берег, стуча зубами от холода.
Аринка, посмеявшись над Нюрой, осторожно входившей в воду с пологого места чуть выше быстрины, сама решила окунуться сразу, попросту прыгнув со ствола дерева, склонившегося над рекой. Она ловко прошлась по стволу и солдатиком сиганула в центр быстрины, где вода местами закручивалась водоворотами и пенилась гребешками волн.
Подождав немного появления над водой черноволосой головки и так и не увидев ее, Нюрка растерянно позвала:
— Арин! Аринка! Хватит уже шутить! Я же тебя не вижу! — Нюрка крутилась по сторонам, надеясь заметить подружку прежде, чем та скинет ее в воду ради шутки.
— Аринка! Выходи уже! Все равно ведь отыщу! — и Нюрка, подхватив их сарафаны, пошла по берегу вниз по течению, уверенная в том, что Аринка просто отплыла под водой, чтобы ее напугать, а сильное течение отнесло ее дальше, чем надо, и затаившаяся девочка ждет ее чуть ниже.
Пройдя вдоль реки приличное расстояние и не встретив подругу, Нюрка вернулась на то место, где они купались, взобралась по стволу дерева на карачках, и, распластавшись на нем, посмотрела вниз. Но сквозь
