Как стать богом - Михаил Востриков
— В детстве, — признаётся Работодатель.
Называется марка «Британская Гвиана, первый номер». Как бы расшифровывая это лошадиное (из области рысистых испытаний) название, Тельман Иванович описывает ее также, как «два цента на розовой бумаге». Таких марок на свете не так уж и мало, целых десять штук, но все они, оказывается, «гашеные», «прошедшие почту», а Тельман-Ивановичева марка «чистая», «правда, без клея», и это обстоятельство («чистота» ее, а не отсутствие клея) является решающим: мало того, что она переходит в силу этого обстоятельства в категорию «уникум», так вдобавок еще никто, оказывается, не знает о существовании таковой, никто в мире, ни один живой человек: она великая и сладкая тайна Тельмана Ивановича, символ его абсолютного над всеми превосходства и, похоже, ось всего его существования среди людей и обстоятельств…
— А откуда она у Вас? — спрашивает Работодатель и Тельман Иванович тотчас же замолкает, словно ему перехватывают горло.
СЮЖЕТ 6/3
Работодатель терпеливо ждёт. В комнате так тихо, что Юрий, кажется, даже слышит слабое сипение магнитофонной ленты в кассетнике.
— Зачем? Ну, зачем Вам это знать? — шепчет, наконец, Тельман Иванович, да с такой мукой в голосе….
Но, Работодатель, похоже, несколько смягчается.
— Можно, ведь, без деталей, — говорит он сочувствующе, — Как, что, когда — это, не важно. Я хотел бы только знать, кто был последним владельцем? До Вас?
— Не знаю, — говорит (выдавливает из себя с очевидным трудом) Тельман Иванович. (Правда, констатирует Юрий — не без удивления.)
— Как так? — говорит Работодатель. Он тоже удивлен, — Как это может быть? Чтобы, Вы этого не знали?
Тельман Иванович молчит. Он опять молчит — снова серый, крысоватый, унылый, и снова рассматривает сизые свои ручонки, смирно сложенные на коленях.
— Ну, хорошо, — говорит Работодатель, — Ладно. Господь с Вами. Не хотите — не надо! Обойдемся. А как все-таки зовут Вашего академика? Да не упрямьтесь Вы, в самом деле! Вы ведь уже все про него рассказали: академик, химик, марки собирает, крупный спец по английским колониям… Петербуржец. Неужели Вы полагаете, что мы его теперь не вычислим? Да вычислим, конечно же, только лишний шум поднимем своими расспросами. Подумайте сами: ну зачем нам с Вами лишний шум?
Тельман Иванович, видимо, этой энергичной речью вполне убеждается, но ведёт себя тем не менее несколько неожиданно. Он вдруг поднимается из кресла, наклоняется над столом Работодателя и, сказав негромко: «Где тут у Вас можно…?», принимается ему что-то царапать на четвертушке листка.
— Только не надо «ля-ля-ля». Я вам ничего не говорил! — объявляет он не без торжественности и демонстративно двигая листок Работодателю под нос. Потом возвращается в кресло, смотрит почему-то на Юрия (впервые за все это время — с вызовом смотрит, горделиво, «знай наших») и повторяет:
— Не надо «ля-ля-ля». Не сказано, значит, не сделано!
Некоторое время Работодатель разглядывает его с видом, пожалуй, слегка ошеломленным, берёт листок, читает написанное, удовлетворенно кивает, а затем извлекает из нагрудного карманчика тускло блеснувший «Ронсон», выщелкивает длинный синеватый огонек, подносит к нему листочек и, подождав, пока огонь доберется до пальцев, бросает обугленные останки в медную пепельницу.
— Так? — спрашивает он у Тельмана Ивановича.
— Можно и так, — соглашается Тельман Иванович как бы равнодушно, но на самом деле очень довольный.
— Только так! — произносит Работодатель строго и принимается размешивать и растаптывать пепел огрызком карандаша,
— У меня сложилось несколько противоречивое впечатление о Вашем деле, — говорит он, — Мне нужно подумать, прежде чем я приму окончательное решение.
Тельман Иванович печально кивает. Он со всем согласен. Он, кажется, вообще больше не слушает, что ему говорят. И едва только Работодатель делает паузу — значительную паузу перед тем, как сформулировать самое деликатное, Тельман Иванович вдруг сообщает:
— У меня отец был филателистом…
СЮЖЕТ 6/4
Работодатель вежливо замолкает, ожидая продолжения, но продолжения все нет и нет, минута проходит (это очень долго, когда в разговоре возникает минутная пауза, это мучительно долго — безнадежно глухая пропасть немого времени), потом идёт другая, и тут наконец Тельмана Ивановича прорывает:
У него отец был филателистом. Не знаменитым каким-нибудь, нет, денег вечно не хватало, но зато самоотверженным и знающим, Тельман Иванович многому у него научился и вообще пошел по стопам. Так вот отец привез из Германии, после войны, в качестве трофея, некоторое количество марок время тогда было такое, многие целыми чемоданами привозили, и некоторые, ныне замечательные, коллекции начали произрастание свое именно тогда, из этих самых чемоданов. У отца же никаких чемоданов в помине не было — так, несколько альбомов и обувная коробка, набитая марками разных стран и времен. И вот много лет спустя, уже отца в живых не было, уже сам Тельман Иванович выбился в люди и стал известен в кругах специалистов, попалась ему под руки эта коробка, и решил он разобраться, что там за материал и не найдется ли там что-нибудь интересненькое.
В коробке среди прочего обнаружился желтый, плотный конверт из-под фотобумаги «Кодак», а в конверте этом — несколько десятков самых разных марок, в том числе и на обрывках конвертов. Вообще говоря, «марки на вырезке» (то есть аккуратно вырезанные из конверта таким образом, чтобы остались тут же при марке почтовые штемпеля, служебные наклейки и прочая специфическая мутотень), такие марки ценятся особо, но здесь, в желтом конверте, наличествовали только какие-то драные обрывки конвертов и открыток, грязноватые, иногда даже замасленные и совершенно неколлекционные на вид.
Рис.6/4. Кювета с марками
Он собрал их в общую кучу и положил в кювету с теплой водой, чтобы отмокли от бумаги сами марки — в основном «рядовые немецкие княжества и кое-какая небезынтересная Швейцария». Каково же было его изумление, когда полчаса спустя обнаружил он в остывшей воде — среди обрывков размокшей бумаги и отклеившихся свободно плавающих рядовых марок это ослепительное чудо на розовой бумаге, Британскую эту Гвиану номер один, в великолепном состоянии, прекрасно обрезанную, «экземпляр кабинет» или даже «люкс-сьюперб», чистую, негашеную, но, к сожалению, правда, без клея. Не исключено, между прочим, что изначально она была даже с клеем, как и положено быть чистой почтовой марке, да в теплой воде клей безвозвратно растворился, но, возможно, что клея у нее не было никогда, как это встречается частенько у марок, выпускаемых в жарких тропических странах.
Теперь можно только
