Рассказы - Рэмси Кэмпбелл
— Ты прекрасно знаешь, — сказала Хилари, — что я ничего такого не думаю.
— Нет? Тогда как тебе это? — резко заявил Ингельс. — На выставке, которую я сегодня посетил, имелась картина о нашем сновидении. И её нарисовал не я и не мой отец.
— И что это значит? — воскликнула Хилари. — Что ты имеешь в виду?
— Ну, сон, который я так живо помню после стольких лет, стоит того, чтобы о нём подумать. И эта картина предполагает, что она гораздо более объективно реальна.
— Значит, твой отец читал об этом острове в каком-то рассказе, — сказала Хилари. — Как и ты, как и художник. Что ещё ты можешь предложить?
— Ничего, — сказал Ингельс, наконец.
— Так что за странные вещи ты собирался мне рассказать?
— Это всё, — ответил он. — Только картина. Больше ничего. Действительно.
Хилари выглядела несчастной, немного пристыженной.
— Ты мне не веришь? — спросил он. — Иди сюда.
Когда коврик из овчины присоединился к их ласкам, она сказала:
— Мне действительно не нужно быть твоим экстрасенсом, не так ли?
— Нет, — ответил он, ощупывая её ухо языком, заставляя её приготовиться. Выключив на ходу стальные лампы на изогнутых ножках, Хилари повела Ингельса через квартиру, словно катая за собой магазинную тележку; они засмеялись, когда автомобильные фары осветили Мерси-Хилл и на мгновение — их руки. Они добрались до хрустящей постели и вдруг не смогли продолжить игру. Она обнимала его, пытаясь втянуть его глубже и глубже, мягко притираясь, Ингельс же пытался грубо оттолкнуть Хилари, чтобы заставить её вернуться с удвоенной силой. Они возвышались надо всем, кроме друг друга, задыхаясь. Он почувствовал, что поднимается в воздух, и закрыл глаза.
И стал падать в водоворот плоти, в огромную, почти неосвещённую пещеру, потолок которой, казалось, находился так же высоко над ним, как и небо. Ему предстояло ещё долгое падение, и он мог различить под собой движения огромных пузырей и верёвок из плоти, глаз, что раздувались и расщеплялись, гигантских тёмно-зеленых форм, лениво карабкающихся одна на другую.
— Нет, Господи, нет! — беспомощно воскликнул Ингельс. Он тяжело опустился на Хилари.
— О Боже, — сказала она. — Что ещё случилось?
Ингельс лежал рядом с ней. Потолок над ними дрожал от отражённого света. Всё выглядело соответственно его ощущениям. Он закрыл глаза и почувствовал тёмное спокойствие, но не мог долго удерживать глаза закрытыми.
— Всё в порядке, — сказал он. — Есть ещё кое-что, чего я тебе не сказал. Я знаю, ты беспокоишься о том, как я выгляжу в последнее время. Я говорил тебе, что это недостаток сна, и так оно и есть, но это потому, что я снова начал видеть сны. Это началось около девяти месяцев назад, как раз перед тем, как я встретил тебя, и я вижу их всё чаще, один или два раза в неделю. Только на этот раз я никогда не могу вспомнить, что мне снилось, возможно, потому, что я так долго не видел снов. Я думаю, это как-то связано с небом, может быть, с планетой, о которой мы слышали. Последний раз это произошло сегодня утром, после того, как ты ушла в библиотеку. По какой-то причине у меня нет снов, когда я рядом с тобой.
— Конечно, если ты хочешь вернуться к себе, иди, — сказала Хилари, глядя в потолок.
— С одной стороны, не хочу, — ответил он. — Это просто беда. Всякий раз, когда я пытаюсь увидеть сон, оказывается, что я не хочу спать, как будто борюсь со сном. Но сегодня я достаточно устал, чтобы просто задремать и всё-таки увидел сон. Весь день у меня были галлюцинации, которые, я думаю, исходят из него. И почему-то это кажется мне более срочным. Я должен был досмотреть сон. Я знал, что это важно, но картина убедила меня в том, что это нечто большее, чем сон. Хотел бы я, чтобы ты это поняла. Для меня это нелегко.
— А если я тебе поверю? — спросила она. — Что ты тогда сделаешь? Встанешь на улице и будешь предупреждать людей? Или попытаешься продать это своей газете? Я не хочу просто верить тебе. Как ты можешь думать, что другие поверят?
— Именно это мне и не нужно слышать, — сказал Ингельс. — Я хочу поговорить об этом с отцом. Думаю, он сможет помочь. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я пойду без тебя.
— Не буду, — ответила Хилари. — Если хочешь, можешь идти смотреть свои сны и поболтать с отцом. Но для меня это означает, что ты меня не хочешь.
Ингельс направился к своей квартире, расположенной дальше на Мерси-Хилл. Газеты цеплялись за кусты, хлопая как птицы крыльями; машины с шипением неслись по близлежащим улицам, создавая волны из света. Ингельса и небо разделяли только дома, их стены казались низкими и тонкими. Даже в свете ламп он чувствовал, как над головой зияет ночь.
В доме, где он жил, стояла тишина. Радио, которое обычно тарахтело, как электронное сердце, сейчас молчало. Ингельс поднялся на третий этаж, его шаги по деревянной лестнице отзывались эхом в тишине, заставляя его проснуться. Он пошарил в прихожей в поисках вешалки. В доме Хилари она располагалась в другом месте. Под окном в гостиной он увидел её стол, заваленный комиксами; правда, когда он включил свет, это оказался его собственный стол, и на нём лежали газеты с телепрограммами. Ингельс устало посмотрел на свою смятую постель. Он ощущал, что комната вокруг него движется, как мутная вода. Он рухнул на кровать и тут же заснул.
Темнота тянула его вперёд, мягко проплывая сквозь его глаза. Его окружала безмолвная тьма. Он проплыл сквозь неё, спящий и в то же время бодрствующий. Он чувствовал, как далеко в темноте расцветает энергия, огромные беззвучные взрывы, которые охлаждаются и застывают. Ингельс вслепую ощущал, как что огромное и тяжёлое катится куда-то.
Затем у него появилась способность видеть, хотя темнота оставалась почти неизменной. Где-то в дальней дали, словно крошечные трещинки, светились несколько точек. Ингельс начал быстро плыть к ним. Когда он приблизился, точки расступились и скрылись из виду. Он мчался между ними, навстречу другим, которые теперь мельком выныривали из бескрайней ночи, неся более прохладные зерна застывшей пыли вокруг себя.
