Дебора Харкнесс - Манускрипт всевластия
— Ты его в первый раз открываешь? — подивилась такой выдержке я.
— Да. Не хотел забивать себе этим голову. — Он достал из саквояжа книгу и подал мне.
Я погладила черный кожаный переплет с серебряной окантовкой.
— Красиво.
— Открой ее.
— Там написано, где нам надлежит оказаться? — Теперь, заполучив в руки третий предмет, я почему-то не спешила узнать об этом.
— Думаю, да.
Из раскрытой книги на меня привычно пахнуло чернилами и старой бумагой. Ни мраморных форзацев, ни экслибриса, ни фронтисписов, которые любили добавлять в книги коллекционеры восемнадцатого-девятнадцатого веков. Тяжесть обложки говорила о скрытых под кожей деревянных дощечках.
На первой странице убористым почерком позднего шестнадцатого века были приписаны две строки.
— Моему милому Мэтту, — прочла я вслух. — «Тот не любил, кто сразу не влюбился».[75]
Посвящение не было подписано, но звучало знакомо.
— Шекспир?
— Не совсем. Уилл собирал свои перлы там и сям, как сорока.
Я медленно перевернула страницу. Книга была рукописная, и заполнявшая ее страницы рука принадлежала автору посвящения.
Пересмотри свои занятья, Фауст,Проверь до дна глубины всех наук.[76]
— О Господи. — Дрожащими руками я захлопнула книгу.
— Вот посмеется он, узнав о твоей реакции.
— Это то, что я думаю?
— Скорее всего.
— Откуда она у тебя?
— Кит подарил, — потрогал обложку Мэтью. — «Фауста» я всегда любил больше всех его пьес.
Каждому историку алхимии известна пьеса Кристофера Марло о докторе Фаусте, продавшему душу дьяволу в обмен на магический дар. Я снова открыла книгу, приложила пальцы к первой странице.
— Мы с Китом дружили в те опасные времена, когда мало кому из иных можно было довериться. Немало кривотолков вызвала эта дружба. Как только Софи достала из кармана фигурку, которую я ему проиграл, мне стало ясно, что местом нашего назначения будет Англия.
Пальцы подсказывали мне, что посвящение писал не друг, а влюбленный.
— Ты тоже любил его?
— Любил, но не в том смысле. Не так, как хотелось ему. Будь его воля, наши отношения повернулись бы совсем по-другому, но воля была не его. Мы навсегда остались друзьями, не более.
— Он знал, кто ты? — Я прижала книгу к груди, как бесценное сокровище.
— Знал. Мы не позволяли себе секретничать, к тому же этот демон обладал редкостной проницательностью. Ты сама убедишься, что от Кита ничего нельзя утаить.
Демон. Ну что ж, мои скудные познания о Кристофере Марло этого вовсе не исключали.
— Итак, Англия. А дата какая?
— 1590 год.
— Назови мне точное место.
— Мы каждый год собирались в Олд-Лодж на старые католические праздники Всех Святых и Поминовения усопших. Мало кто тогда осмеливался праздновать эти дни, но Кита всегда подмывало на что-нибудь этакое. Он читал нам последний вариант «Фауста», которого вечно переписывал. Мы напивались допьяна, играли в шахматы и не ложились спать до рассвета. — Мэтью забрал у меня книгу, положил на стол, взял мои руки в свои. — Как ты, mon coeur, ничего? Не обязательно отправляться туда, можно придумать что-то другое.
Как же, другое! Историк во мне уже пускал слюнки на предмет елизаветинской Англии.
— В Англии 1590 года было много алхимиков.
— Ну да… Не слишком приятный народ, учитывая отравление ртутью и прочие профессиональные отклонения. Для тебя гораздо важнее наличие чародеев, сильных и способных руководить твоей магией.
— В театр меня сводишь?
— Как будто у меня есть выбор, — поднял бровь Мэтью.
— Точно, выбора нет. — Воображение разворачивало передо мной все новые перспективы. — И на Королевскую биржу[77] сходим? Вечером, когда зажгут лампы?
— Непременно. — Он привлек меня к себе. — И к Святому Павлу послушать проповедь, и в Тайберн на казнь. Даже Бедлам посетим, и смотритель нам расскажет о его обитателях. — Мэтью весь трясся от сдерживаемого смеха. — Боже правый, Диана. Я увожу тебя в век чумы, где нет комфорта, дантистов и чая, а ты только и думаешь, как выглядит Биржа Грешема ночью.
— Я и королеву увижу?
— Ни в коем случае. У меня сердце замирает при мысли, что ты могла бы сказать Елизавете Тюдор, а она тебе.
— Трусишка, — повторила я во второй раз за вечер.
— Знала бы ты ее, не говорила бы так. Она ест придворных на завтрак. Кроме того, в 1590-м у нас будут другие занятия.
— Например?
— Где-то там имеется алхимический манускрипт, который со временем войдет в собрание Элиаса Ашмола. Мы можем его поискать.
— Он уже написан, и его магия не нарушена. — Я высвободилась из рук Мэтью и откинулась на подушки, пожирая глазами три предмета на кофейном столике. — Мы в самом деле отправляемся в прошлое.
— Да. Сара предупреждала, чтобы мы не брали с собой ничего современного. Марта специально сшила тебе платье, а мне рубашку. — Он достал из саквояжа два простых холщовых изделия с завязками и длинными рукавами. — Шила она вручную и наспех, качество не так чтобы очень, зато встречные не будут хлопаться в обморок.
Из складок платья выпал бархатный черный мешочек.
— Это еще что? А, понятно. Подарок от Изабо. — Мэтью развернул пришпиленную снаружи записку. «Отец подарил мне его на годовщину свадьбы, и я подумала, что Диане он будет как раз по руке».
Внутри лежал перстень из трех составных колец. Два внешних были сделаны в виде рукавов, разукрашенных финифтью и усаженных мелкими камешками на манер вышивки. Из рукавов высовывались золотые ручонки, очень реалистичные — с косточками, сухожилиями и ноготками. Пальчики удерживали во внутреннем кольце огромный, похожий на стекло камень. Прозрачный, не ограненный, он сидел в золотом гнезде с черным фоном. Бриллиант, конечно — кто бы додумался вставлять в такое кольцо стекляшку.
— Ему место в музее, а не на моем пальце. — Сколько же каратов может быть в таком великане?
— Мать носила его постоянно. Он у нее звался граверским, потому что им можно писать на стекле. — Острый глаз Мэтью разглядел в перстне то, чего не заметила я. При повороте золотых ручек все три кольца раскинулись у него на ладони, как веер, и на каждом открылась надпись. — Их делали в знак любви, — объяснил Мэтью. Вот тут сказано «a ma vie de coer entier»: «моей жизни — сердце мое». А тут «mon debut et ma fin», с альфой и омегой.
Эту надпись я перевела сама: «Мое начало и мой конец».
— А на внутреннем кольце что?
— Здесь гравировка как снаружи, так и внутри. «Se souvenir du passe, etqu'il ya un avenir». «Помни о прошлом и не забывай, что впереди будущее».
— Точно о нас писано. — Не странно ли, что слова, когда-то подобранные Филиппом для Изабо, имеют такой глубокий смысл для нас с Мэтью?
— Вампиры — тоже своего рода путешественники во времени. — Мэтью, собрав перстень, взял меня за левую руку. — Ну что, будешь носить? — Он не смотрел на меня, опасаясь моей реакции.
Я повернула к себе его голову и кивнула, не в силах ничего вымолвить. Робко потупившись, он надел перстень на мой большой палец чуть ниже ногтя.
— Этим кольцом беру тебя в жены. — Голос Мэтью чуть заметно дрожал. Он перенес перстень на мой указательный палец. — Телом моим чту тебя. — Кольцо скользнуло на средний палец и плотно село на безымянный. — И всеми земными благами моими тебя наделяю. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. — Он поднял мою руку к губам, глядя на меня. Холодные губы вдавили кольцо в мою кожу. — Аминь.
— Аминь, — повторила я. — Теперь мы женаты как по вампирскому, так и по церковному обряду. — Кольцо тяжелило руку, но было мне как раз впору. — Изабо не ошиблась.
— Главное, чтобы этот брак признавала ты.
— Ну конечно же, признаю. — Это, видимо, прозвучало от всей души — такой радужной улыбки я на лице мужа еще не видела.
— Посмотрим, нет ли тут других сюрпризов от Изабо. — Он извлек из саквояжа еще несколько книг с новой запиской: «Они стояли рядом с той, которую ты просил. Их на всякий случай тоже кладу».
— Того же года?
— Нет, такая только одна. — Мэтью снова запустил руку в саквояж и достал маленький серебряный гроб из Вифании. К нему записки не прилагалось.
Часы в холле пробили десять — близился срок ухода.
— Не понимаю, зачем она все это прислала, — забеспокоился Мэтью.
— Может быть, хотела, чтобы ты взял с собой еще какие-то памятки. — Я знала, как дорог ему серебряный гробик.
— С ними будет труднее сосредоточиться на 1590-м. — Он посмотрел на мое кольцо. Я сжала руку в кулак: «Нет, дружок, не получишь, к какому бы оно там году ни относилось».
— Давай позвоним Саре, спросим ее.
— Не надо ее беспокоить. Мы и так знаем, что в прошлое можно брать только три предмета. Для кольца, раз уж оно надето на палец, сделаем исключение. — Мэтью открыл верхнюю книгу и замер.
