Рассказы - Грэм Мастертон
Прошло ещё несколько дней. Телефон разрывался, но если звонили не по поводу Эхо, они просто вешали трубку, ничего не говоря, и через некоторое время звонки почти прекратились. Почтальон бывал у них каждый день, но они никогда не подходили к почтовому ящику, чтобы забрать письма.
Одна из редакторш Мелани заявилась к ним в чёрном берете и чёрном меховом пальто, но, прозвонив с четверть часа, в итоге ушла. Дэвид и Мелани лежали в объятиях друг друга, иногда голые, иногда полуодетые, а снег продолжал падать, и казалось, что он будет идти вечно. Они нормально ели и нормально пили, но с течением дней их лица приобретали нездоровую прозрачность, будто от потери Эхо их эмоциональные иммунные системы ослабли, а души оказались заражены.
В один четверг ранним утром, ещё до рассвета, Дэвид проснулся оттого, что Мелани трясла его.
— Дэвид! Дэвид! Мы замерзаем!
Он сел. Она оказалась права. В спальне было так холодно, что на внутренней стороне окон, где ночью остывало их дыхание, образовались сверкающие ледяные кристаллы.
— Господи, должно быть, бойлер накрылся.
Он выбрался из кровати, а Мелани ещё сильнее закуталась в одеяло. Он взял со спинки стула свой синий халат, влез в тапки и, весь дрожа, направился по коридору к двери подвала. Их домовладелица миссис Густаффсон обещала отремонтировать бойлер до наступления холодов, но она имела привычку забывать обо всем, что требовало денежных издержек.
Дэвид включил свет и спустился по лестнице. Подвал был забит в основном хламом миссис Густаффсон: здесь стояли сломанный диван, ножная швейная машинка, всевозможные доски, инструменты, рамки для картин, шланги, детали велосипеда. С потолочных балок свисали сушёные ворсянки, масляные лампы и мясницкие крюки.
Огромный старый масляный бойлер, стоявший у дальней стены, не работал и был холоден как лёд. Он напоминал музыкальный автомат «Вурлитцер» из ржавого чугуна. Масло не могло закончиться — «Грин-Бей Хитинг» наполнила его всего три недели назад. Скорее всего, либо забилась горелка, либо наружная температура опустилась так низко, что масло в трубах затвердело. Это означало, что нужно выйти во двор с паяльником и снова привести его в движение.
Дэвид проверил вентили и клапаны и, отстранившись от бойлера назад, понял, что почувствовал сладкий, приторный запах. Дважды чихнул и прислонился к бойлеру сбоку, чтобы заглянуть за него. Было слишком темно, чтобы что-либо разглядеть, поэтому он вернулся на кухню и взял фонарик.
Направив свет по диагонали между трубами, он увидел несколько темно-серых клоков шерсти.
— Вот черт! — выдохнул он и опустился на колени так близко к бойлеру, как мог. Ему удалось просунуть правую руку между его корпусом и кирпичной стеной, но предплечье было слишком толстым и мускулистым, чтобы дотянуться.
Мелани в спальне все куталась в одеяло, а болезненно жёлтый солнечный свет уже поблёскивал на ледяных кристаллах на стёклах окон.
— Починил? — спросила она. — Тут уже как в иглу.
— Я… э-э… кое-что нашёл.
Он не стал продолжать, и она стянула одеяло с лица и пристально на него посмотрела. В его глазах стояли слезы, он сжимал и разжимал кулаки.
— Что нашёл? Что?
— Эхо.
— Ты нашёл Эхо! Это же чудесно! Где она?
— Она умерла, Мел. Видимо, забралась за бойлер, чтобы согреться, и застряла там или вроде того.
— О, нет, скажи, что это неправда. Прошу, Дэвид, скажи, что это неправда.
— Прости, Мел.
Дэвид сел на край кровати и взял её за руку.
— Это всё та женщина, это она нас прокляла! Наслала на нас несчастье, да, и Эхо умерла! Эхо, твоя любовь, Дэвид, в одном узелке.
— Я по-прежнему тебя люблю, Мел. И ты это знаешь.
— Но я обещала любить её так же сильно, как люблю тебя. Я обещала. Я поклялась тебе.
— Мы теперь ничего не можем сделать.
Мелани села.
— Где она? Ты поднял её наверх?
— Не могу достать. Я пытался, но проём за бойлером слишком узкий.
— Значит, я должна это сделать.
— Мел, ты ничего не должна. Я попрошу мистера Касабяна. Он же был ветеринаром, помнишь?
— Мистера Касабяна здесь нет. Вчера он уехал к дочери в Шебойган. Нет, Дэвид. Эхо моя и я сделаю это.
Он стоял перед ней, чувствуя себя беспомощным, а она, опустившись на колени перед бойлером, тянулась в узкую щель за его задней стенкой. Наконец, прижав щеку к холодному металлическому корпусу, она сказала:
— Есть… Я взяла её.
Она начала тянуть, пока не вытащила руку, в которой оказалась лишь маленькая шерстяная лапка.
— О, Боже, она распалась на части.
Она бросила лапу и быстро поднялась, зажав рукой рот и борясь с тошнотой. Дэвид обхватил её руками и сказал:
— Оставь её, оставь и все. Я найму кого-нибудь.
Мелани сделала три глубоких вдоха и произнесла:
— Нет. Я сама должна её вытащить. Она моя, она — это твоя любовь ко мне. Это должна сделать только я.
Она снова опустилась на колени и залезла рукой за бойлер. Дэвид смотрел ей в глаза, пока она пыталась вытащить Эхо. Она сглатывала, испытывая отвращение, но не сдавалась. Наконец ей удалось медленно поднять мёртвого котёнка с пола, просунуть мимо труб вторую руку и ухватить его за холку.
Она поднялась, трясясь от напряжения и гадливости, но бережно держа в руках тельце котёнка. Отвратительная вонь разложившейся плоти была невыносимой. Они не знали точно, как долго Эхо томилась в своей ловушке, но явно не меньше двух недель, и все это время она нагревалась горячим бойлером по дням и охлаждалась по ночам, пока её шерсть не подпалилась и не обвисла, а плоть не превратилась в почерневшую неприятную массу.
Голова Эхо лежала на ладони правой руки Мелани. Она словно уставилась на Дэвида слепым взглядом, и её глаза были такими белыми, как у жареной трески. В её приоткрытом рту виднелся зелёный блестящий язычок.
— Мы можем похоронить её, — сказал Дэвид. — Смотри, тут есть старый ящик от инструментов. Можно использовать его как гроб. Похороним её во дворе, и она упокоится с миром.
Мелани покачала головой.
— Она — это мы, Дэвид. Нельзя хоронить её. Она — это ты и я. В ней вся твоя любовь, свёрнутая в одном узелке. И вся моя любовь тоже, потому что ты и я — это один человек, и Эхо тоже была нами.
Дэвид нежно коснулся спутанной шерсти на перевёрнутом животе котёнка. Внутри он услышал густой липкий звук, исходящий из сгнившего кишечника Эхо.
— Ты права, — сказал он хриплым от переживаний голосом. — Но если не хоронить, что
