Ирина Скидневская - Фэнтези-2005
Он снова оделся и вышел во двор с лопатой в руках. Остановился посреди палисадника; в этом месте проходила теплотрасса, поэтому снег проседал, а земля не твердела. Сам не понимая зачем, Богдан налег на заступ — мышцы вдруг вспомнили август, огород, он был почти уверен, что в ямке обнаружится картофельный клубень…
Он нагнулся. Протянул руку и нащупал под сталью лопаты, под снегом и мокрой землей, влажную шероховатую картофелину.
Вытащил.
Это был круглый комок глины.
* * *Новый год встретили дома, по-семейному, тихо и скромно.
Денис заболел, и две недели Богдан и Люська занимались исключительно врачами, компрессами, жаропонижающими таблетками и чаем с малиной.
Лопата стояла в кладовой. На лезвии ее высыхал комочек земли из палисадника.
Денис выздоровел. Убрали елку и стали ждать весну. Екатерина Сергеевна наконец-то сменила гнев на милость — в последнюю встречу с руководителем Богдан был удостоен кое-каких ободряющих слов.
В воскресенье — накануне того, чтобы после долгого перерыва отправиться в садик, — Денис потребовал чистой бумаги. Ему, видите ли, захотелось рисовать. Люська уже полезла в стол за альбомными листами — но Богдан, прибежавший из кухни с чашкой кефира в руке, заявил, что хочет почитать Денису сказку. Спеть ему песенку. Показать кукольный театр. Именно сейчас.
И полдня, позабыв о своих книгах, возился с сыном. Собственноручно выкупал его в ванной и уложил спать; краски так и остались стоять на столе рядом с чистым листом из альбома.
* * *Утром он не помнил своего сна, но в том, что это был кошмар, сомневаться не приходилось.
— Что с тобой? — спросила Люська, увидев его лицо.
— Дрянь какая-то снилась, — Богдан помотал головой.
— Перемена атмосферного давления, — неуверенно пробормотала Люська, и Богдан кивнул:
— Наверное…
За Люськой и Денисом закрылась дверь. Богдан побрел на кухню доедать свой завтрак. Снаружи, на жестяном козырьке окна, сидела большая птица, похожая на ласточку. Смотрела на Богдана единственным глазом. Била крыльями, смахивала с козырька комочки примерзшего снега.
У третьего подъезда стояла черная крышка гроба — ветер вяло теребил широкое кружево. Богдан вспомнил, что умер старичок — хозяин болонки, тот самый, что каждое утро выгуливал ее в оранжевом на меху пальтишке…
Темными тенями сновали люди. Хлопали двери подъездов.
Богдан задернул шторы. Потом позвонил на работу и сказал, что болен. Потом позвонил приятелю, с которым должен был встретиться в библиотеке, и отменил встречу.
Он вспомнил, что ему снилось. Овощная база, только напротив, на покосившемся ящике, никто не сидел. Кто-то смотрел в спину, все время в спину:
— Жди… Сегодня… Жди…
Там, во сне, Богдан вертелся волчком, ожидая нападения, сжимая в руках…
Он открыл кладовку и вытащил лопату. Ногтем счистил прилипшую грязь.
* * *В полпятого позвонила озабоченная Люська. У нее заболела мама — Люська собиралась сегодня ночевать у нее, прихватив с собой и Дениса.
— Ты-то как? — спрашивала Люська сквозь треск в телефонной трубке. — Пришел в себя?
— Совершенно, — отрапортовал Денис.
В шесть часов было темно.
В девять единственный фонарь посреди двора замигал и погас.
Воздух был полон весной и жутью. В небе, широко раскинувшись, стояло созвездие Ориона.
В полдвенадцатого, когда почти все окна в доме погасли, Богдан взял лопату и вышел во двор. Минут пятнадцать он был очень храбр — расхаживал взад-вперед по асфальтовой дорожке и думал о Люське и о Денисе. Пора прекратить весь этот кошмар. Пусть ребенок рисует что хочет. Пусть Люська наконец перестанет хлестать валерьянку на ночь…
Потом звезды съежились и потускнели. И Богданова храбрость съежилась тоже; он завертелся волчком, как тогда во сне, и поспешно отступил к подъезду. Будить соседей, бежать домой, вызывать милицию…
Темная тень вынырнула из-за мусорных баков. Богдан отступил на шаг, выставив перед собой лопату; в этот момент единственный фонарь во дворе вдруг вспыхнул опять.
Свет упал на морду с вертикальными челюстями.
Все еще угрожая лопатой, Богдан пятился и пятился к своему подъезду, молча умоляя хоть кого-нибудь проснуться и подойти к окну, крикнуть, хотя бы завизжать…
«В лопате твое спасение».
Проклятый дом, проклятый огород, проклятая картошка…
Картошка…
Он вспомнил — клубень в руках, картофелина, летящая в страшную морду. Искры.
Не сводя глаз с того, что смотрело на него, Богдан трясущимися руками опустил свое оружие. Мышцы напомнили, что делать; Богдан налег на лопату, она вошла в землю не мягко, но и без особенного усилия. Чудовище припало к земле, прижало уши, хлестануло по бокам хвостом; Богдан, не отводя глаз, нагнулся и нащупал в ямке — картофелину.
Она была крупная и гладкая, с тремя или четырьмя глазками. Она была теплая. Она светилась золотисто-коричневым светом.
Чудовище взревело, отталкиваясь от мокрого асфальта; Богдан размахнулся и запустил в него картофелиной — прямо в морду.
Взрыв.
* * *— Что с тобой? — спросила Люська, увидев его лицо.
Денис сопел на кровати, натягивая колготки. Было серое утро; на письменном столе стояли баночки гуашевой краски и лежал нетронутый листок бумаги.
— Дрянь какая-то снилась, — Богдан помотал головой.
— Перемена атмосферного давления.
— Наверное…
За окном едва светало. Во дворе громко ругалась дворничиха. Богдан выглянул; дворничиха изливала душу старичку из третьего подъезда. У ног старичка вертелась болонка — мерзла, несмотря на оранжевое пальтишко.
— Осторожнее там, — сказал Богдан, выпуская жену и сына на лестничную площадку. И зачем-то уточнил: — Скользко…
— Ага, — улыбнулась Люська. — Не волнуйся.
Выглядывая из форточки, он смотрел, как они идут через двор. Мимо ямы на асфальтовой дороге — глубокой, но не широкой. Не шире лезвия лопаты.
— Санэпидстанцию вызову! — угрожала дворничиха неизвестно кому. — А вдруг оно заразное? А вдруг оно здесь расплодилось? Вот, полюбуйся!
И указала Люське на мусорный бак, где на куче хлама лежала, по-видимому, падаль. Люська только глянула — отпрянула и поскорее потащила Дениса прочь.
Перед тем как завернуть за угол, остановилась и посмотрела на окно кухни. Встретилась взглядом с Богданом, взгляд протянулся между ними, как ниточка.
И Люська улыбнулась.
ПАНСКАЯ ОРХИДЕЯ
1— Жалко, Ганна Петривна?
— Ой, жалко, Владислав Викторович!
Графский флигель ломали второй день. Никто не предполагал такого. Думали, ударят раз, два ударят — и прощай, панское наследство.
Не вышло.
Сначала забарахлил бульдозер, потом никак не могли найти бригадира, срочно укатившего по одному ему известной надобности. А когда наконец стальная «баба» врезалась в старую кладку, выяснилось, что одного удара мало. И даже двух мало, и трех. Крепки панские стены! Стоял флигель-золотопогонник прощальной памятью, словно наглядеться на мир хотел. Только не на что смотреть, ничего не осталось! Ни дома, ни парка, ни склепов мраморных, ни вековых дубов. Сгинуло — навсегда, и теперь жадное Время добирало последние крохи.
С утра начали по-новому, на этот раз при большем стечении любопытных. Весть о том, что графский флигель не поддается, разнеслась по селу. Посевная еще не началась, поэтому народ собрался быстро. Набежало и детворы, благо на дворе каникулы. А где школьники, там и учителя.
— Та я ж писала, Владислав Викторович! И в область, и в самый Киев. И в Москву писать думала. То ж памятник, ему два века целых!
— Было два века, Ганна Петривна. Увы!
Оба преподавали в школе, обоим — немногим за двадцать. На этом сходство заканчивалось. Физика Владислава Викторовича, прибывшего в село по распределению, никто даже в шутку не называл Славой. Парень был высок, сух в кости, носил очки и никогда не выходил на улицу без галстука. В свои двадцать четыре он уже стал завучем.
Ганну Петривну именовали с отчеством только детишки, и то не каждый. Она была «теткой Ганной», но чаще «биологичку» называли по имени. Плотная, розовощекая, кость от кости крепкого казацкого рода, Ганна Петривна носила почти в любую погоду белый платок, резиновые сапоги и плюшевую юбку.
Владислав закончил физический факультет университета. Ганна училась заочно в областном пединституте.
Тем не менее они сдружились. Настолько, что директор, мужчина с опытом, из тех, кто видел в жизни все, даже паленого волка, всерьез рассчитывал прикрепить молодого специалиста к школе до самой пенсии. Потому и завучем сделал.
