Исход (СИ) - Цзи Александр

Она замолкла и задумалась, пристально глядя на затылок лежащего ничком крысеныша. А я огляделся — в окнах темно, но чудится, что кто-то невидимый подглядывает за нами. Вспомнилось про камеры. Где, кстати, они?

— Вот что, — сказала Даша, по всей видимости, придя к какому-то решению. — Вы с Анькой топайте отсюда поскорее. Беру все на себя. Скажу, что он сам ни с того, ни с сего хлопнулся в обморок. Переработал, бедняга, перетрудился, вот сознание и потерял, мордой об пол шмякнулся, челюсть повредил… Он же, небось, и не понял, что это ты ему вломил!

— Про меня он все равно вспомнит, — сказал я.

— А как же, вспомнит! Вспомнит, что ты с ним после “Тишь-да-глади” пререкался! Но в рожу-то не бил! Есть разница? Ну все, идите скорей, не маячьте. Или в карцер хотите? Пошли вон!

Подскочила Аня, схватила меня за локоть, бормоча:

— Как был бешеный, так и остался!.. Пошли, заступник, Дашка выкрутится, не переживай. Она в столовке десять лет работает — с таким опытом ничего не страшно…

Я заколебался на несколько секунд. Подумал, что бросать Дашу нельзя, а надо бы дождаться других Модераторов — или кто тут у них вместо полиции? — и высказать все в лицо. А лучше — набить еще пару мерзких морд. Это место нуждается в революции и свержении власти! Здесь все фальшивое и нелепое — это просто экспериментальная зона в тайге, а никакая не великая Вечная Сиберия…

— Камеры, — сказал я наконец, — они все засняли.

По словам Ани камеры повсюду, а значит, и в столовке тоже. Меня почти радовал этот факт. Отступать некуда, единственный выход — схлестнуться с врагом лоб в лоб. Меня не пугали карцер и пожизненная каторга, в глубине души таилась уверенность, что все это ненастоящее и скоро развеется, как морок.

Короче говоря, дурь подействовала на меня конкретно и основательно.

Хотя я никогда не мог похвастать избытком здравого смысла и часто сначала делал, а потом думал…

Даша отозвалась:

— Три штуки всего. Одна на кухне, другая вон ту половину столовой снимает, третья не работает после последней грозы. Проводка сгорела.

— А микрофоны?

— Я на один микрофон горячее масло пролила, — ухмыльнулась Даша. — Нечаянно, ясен пень, — откуда ж мне, глупой поварихе, знать, где у них микрофоны запрятаны? Неделю тому это было. Все ремонтировать не идут.

У нее действительно все схвачено, понял я. Такая баба реально из любой проблемы выкрутиться и другим подсобит.

Повариха вдруг нахмурилась и гаркнула:

— Валите отсюда!

Я и Аня, так и не отцепившаяся от моего локтя, вышли из столовой. Снаружи было темно, прохладно, и тянуло легким ветерком, напоенным ароматом хвои. Ближайший фонарь тускло светил метрах в ста от нас, под ним тусовались и гоготали трое парней — видать, с поля только что вернулись. Мы направились в противоположную от них сторону, в темноту, где разбегались в разные стороны грунтовые дороги.

Светили звезды — необычайно яркие и низкие. Они почти не мигали. Луны не было видно. Далеко в лесу ухала сова… или филин — черт их разберет. Щебень под ногами хрустел вызывающе и громко, так что казалось, что наши шаги разносятся на многие километры вокруг.

Аня молча шла вперед, отлично ориентируясь в темноте, и я доверился ей. Одна моя рука по-прежнему находилась в полном ее распоряжении, другой я тер глаз — в нем снова мелькали светящиеся пятнышки, похожие на причудливые знаки.

Во тьме кое-где светились одинокие окна в бараках, и это был единственный свет вокруг нас, если не считать звездного небосклона.

В молчании мы приблизились к одному из одноэтажных деревянных домов, в котором светилось от силы пара окон. В их свете виднелись огороженная штакетником клумба, бельевые веревки с сушившимися тряпками, ведра, жестяное корыто и деревяная стиральная доска. Кто-то днем хорошенько постирался и оставил весь постирочный инвентарь прямо во дворе, не опасаясь краж. Вероятно, краж здесь не бывает, как и безработных и бездомных. Все трудоустроены и снабжены квартирами. Наверняка неведомый Детинец гарантирует и эти нюансы наряду с правом отправляться в квесты.

Аня остановилась, отпустив наконец локоть, и шепнула:

— Заходи внутрь. Потом прямо и налево, третья дверь твоя. Тетя Вера тебя не ждет, поди, раз ты в квест ушел.

— Тетя Вера? — повторил я. Дежурный по квест-залу меня спрашивал про тетю Веру.

— Тетка твоя — не помнишь?

Я крякнул.

— У меня есть родственники?

Аня хихикнула, сказала:

— Ладно. Пока!

И вдруг чмокнула меня в щеку. Поскольку после этого действа она неподвижно застыла, невидимая в полумраке, я поддался порыву, взял ее за талию, которая оказалась упругой и стройной, и поцеловал комбайнершу как следует. Аня не проявила по этому повода неудовольствия — скорее, наоборот. Некоторое время мы увлеченно сосались, ее руки скользили по моей спине, а мои — по ее ягодицам, лопаткам, шее, затылку…

На затылке под волосами пальцы нащупали то ли швы, то ли рубцы.

Я отстранился.

— Что это?

— Что? А, шрамы от чипа.

Я оторопел:

— Какого чипа?

— От обыкновенного, какого же еще? Он у всех есть, и у тебя тоже.

Я в панике ощупал свой затылок — и тоже нашел швы, судя по всему, давно зажившие. Меня тоже чипировали?

Ну, разумеется, ядовито ответил внутренний голос. А ты как хотел?

Получается, все жители Вечной Сиберии, этой огромной лаборатории, чипированы? Гулко застучало сердце, а ладони вспотели. Итак, что мы имеем на данный момент? Чипы, Модераторы, камеры и микрофоны везде, где только можно. Полный и тотальный контроль. Сбежать будет сложновато… А если чип читает мои мысли, то дело табак, как говорят мореходы.

Я поковырял шов ногтями. Никакого ощущения чужеродного тела в голове под кожей… Или так всегда бывает с имплантами? Наверное, всегда. Люди с кардиостимулятором в сердце его вроде бы не чувствуют. Или чувствуют?

Модератор считывал рейтинг Ани с помощью прибора — значит, прибор настроен на частоту, генерируемую чипом. Я мог бы догадаться об импланте уже тогда, в столовой, ведь иначе приходится допускать, что прибор читает мысли.

— Я пошла, — бессильно прошептала Аня, словно прося разрешения. — До встречи!

Она растворилась во мраке, а я задался вопросом, откуда ей известна моя “квартира”. Была в гостях?

Неважно. Здешние все про всех знают, пора привыкать.

Я осторожно прошел через распахнутую входную дверь в коридор, стараясь ни обо что не споткнуться. Длинный коридор слабо освещала одна-единственная лампа вдали. Деревянный, поддающийся под тяжестью тела пол, облепленные древними обоями стены, местами протекшие потолки. Дверей много, и все выглядят одинаково — рассохшиеся, обитые ветхим черным дерматином. В коридоре, как водится, валялся кое-какой скарб: сломанная детская коляска, садовая тележка и несколько метел.

Я нашел “свою” дверь — на ней были прибиты пластмассовые цифры 1 и 0. Моя квартира, стало быть, под номером десять. Я поднял руку, чтобы постучать, но тихий звук сбоку отвлек внимание. Черная кошка со светящимися с полумраке глазами шарахнулась прочь, проскользнула в приоткрытую дверь по соседству, выглянула оттуда. В щель выше нее на меня смотрела еще пара глаз — мальчишка лет четырнадцати с растрепанными каштановыми волосами, худенький и востроносый.

Из той же “квартиры” донесся оклик — это была женщина, и оба — пацан и кошка — пропали из виду. Дверь прикрыли, но из-за нее все равно слышались голоса женщины и мужчины, они энергично, хоть и негромко, переругивались.

Негоже стучать в дверь собственного дома, решил я и повернул ручку. Дверь отворилась.

Я перешагнул порог и оказался в темной комнатке с закопченными стенами, столом под потрепанной скатертью, тремя стульями, шкафом с посудой, печью-буржуйкой в углу, возле которой на железной пластине на полу лежали кочерга, стальной совок и пустое почерневшее от угольной пыли ведро. На столе красиво вышитая кружевная салфетка накрывала что-то. Занавески на окне у стола своей новизной контрастировали со всем остальным интерьером (кроме салфетки). Судя по всему, их вышили вручную. На стенах висели изображения двух лун и минималистические портреты людей в окружении геометрических фигур. Судя по позам этих нарисованных людей и гало вокруг голов, это не столько портреты, сколько иконы.