Пастухи призраков (СИ) - Ламичева Юлия
За год Галка не подала признаков жизни, и ничто не предвещало, что она сделает это в ближайшие годы. Между прочим, некоторые дети с документами ходят в сад, в школу, а ещё их бесплатно обслуживают в поликлиниках. Димка уверял, что если Лена соберёт необходимую кучу справок и объявит Нюсю найденной в капусте, то Нюсю ей, скорее всего, оставят. Лена сомневалась: могут и изъять, а там нахлынут американцы…. Думать об этом не хотелось, сколько ни обзывала себя Лена эгоистичной сволочью. На сене, ты, Леночка, запросто обставишь любую собаку: и тебе без ребёнка спокойней, и у неё без тебя появится шанс на любящих богатеньких папу с мамой. На нормальную, то есть, жизнь. Да она же тебя бесит, по правде говоря, так чего ты гавкаешь?! Лена слышала о больных, настолько свыкшихся с болезнью, что порвут глотку любому, кто попробует их вылечить. Если родительская любовь – примерно то же самое, тогда она, похоже, проклюнулась в Лене. Какая засада.
Оказаться привязанной ужасно, нельзя привязываться ни к кому и ни к чему, никогда нельзя привязываться. Лена дважды пережила это: с бабушкой и с Густей, сплясала на игле безумия, на третий раз сил не осталось. Забирая у ментов скелет ротвейлера, она сознательно подписалась на этот третий, последний, раз: им обеим было нечего терять. Кирдык Фанте – кирдык и Лениной крыше. С другой стороны, Нюсе тоже нечего терять. Американцы, держи карман! Сам факт, что ребёнок родился у Галки и угодил к Лене, говорил о совершенно определённом вывихе ребёнкиной судьбы. С такими вывихами к американцам не попадают, разве что семейка Адамс заинтересуется. Шкурой ощущая течения судеб, сопротивляться которым бессмысленно, Лена медлила, не могла себя заставить приступить к собиранию кучи.
***
От жары не было спасения даже загородом. Окна южной гостиной закрывали льняные портьеры и, поверх, индийские плотные с геометрическим орнаментом. Марокканская лампа разбрасывала цветные трапеции по коврам, привезённым Лидой и Олегом из Туниса, по низеньким, в восточном вкусе, креслицам. Дымок из курильницы вился к потолку радужными струйками. Запах сандала мешался с запахом булочек с корицей, которые так ловко удавались домработнице.
Лида сидела на большой подушке перед сундуком, выполнявшим роль столика (Олег купил его в Мадридском антикварном магазинчике во время их свадебного путешествия по Европе). Безумно хотелось принять душ, полежать в одиночестве, закрыв глаза, прийти в себя. Последняя на сегодня пациентка гораздо больше нуждалась в услугах эндокринолога, нежели психолога (позвонить Павлу Викторовичу, пусть осмотрит). Бросив в бокал несколько кубиков фруктового льда, Лида залила их домашним лимонадом и протянула маме.
Ольга Леонидовна сделала несколько осторожных глотков, чтобы не застудить горло.
– Лида, умоляю, убери булочки! Попроси эту… как её…
– Иру, мама.
– У меня не настолько хорошая память, чтобы помнить имена домработниц. Вот она, а главное, ты, могли бы запомнить, что я не ем сдобу, а после семи ем только зелёные яблоки. Ты куда?
– На кухню, мама. Ты хотела яблок.
– Сядь, я ненадолго: Марк не любит оставаться вечером один. А ты, между нами говоря, слишком много времени проводишь на работе. Главная работа для женщины – заботиться о комфорте мужа. Если бы женщины об этом помнили, у тебя было бы меньше пациентов. Дай мне булочку, будь добра.
– Олег занятой человек и возвращается домой позже меня, – улыбнулась Лида.
– Олег – мужчина. Работа плохо отражается на внешности! У тебя усталый вид, будь добра привести себя в порядок до возвращения мужа. Впрочем, я зашла по поводу Лены. С ней надо серьёзно поговорить, но лучше бы она приехала одна.
– Мама, будет детский праздник. В любом случае Лена не приедет, она занята на работе. Рома привезёт Нюсю к нам, а вечером отвезёт обратно.
– Чем ты только думаешь? Эта девочка – дочь гасторбайтера, алкоголички и проститутки, у Лены просто не может быть нормальных подруг! Надеюсь, дети не успеют нахвататься глупостей.
– Успокойся, мама, всё пройдёт отлично. Позвать Ваську с Платошей?
– Не сейчас, я устала.
– Хорошо. Ты хотела поговорить с Леной? О чём?
– Не я, а ты. Прошёл год, так называемая мамаша окончательно пропала, чего и следовало ожидать. Пора пристроить этого ребёнка куда-нибудь. Что касается Лены, то, я считаю, усыновление – её единственный шанс не опуститься окончательно. Одинокие женщины... в определённом возрасте… – красивые губы Ольги Леонидовны подёрнулись брезгливой гримаской. – Надо подобрать что-нибудь приличной национальности и от менее маргинальных родителей. У тебя связи в этих кругах. Пригласи Лену в кафе, если у неё нет денег, можно за неё заплатить, наконец.
– Мне кажется, не стоит вмешиваться в Ленины дела, – доброжелательно сказала Лида.
– Что значит «не вмешиваться»? Я не была ей идеальной матерью, но мы не перестали быть семьёй, ты первая то и дело об этом напоминаешь. Даже чаще, чем следует.
Изумрудные слёзки Лидиных серёг качнулись на золотистых нитях.
– Прости, мама, но на эту тему говори с Леной сама, если хочешь,
– Какие глупости! Я не могу с ней общаться! Добиваешься, чтобы у меня сделался приступ?!
– Приступ чего? – улыбнулась Лида.
Ольга Леонидовна страдальчески повела округлыми плечами.
– Она нагрубит, я разнервничаюсь и попаду в больницу, Марк останется один, а у него срочный заказ для телевидения, ему необходима спокойная творческая обстановка…
– Так оставь Лену в покое.
– Значит, ты твёрдо решила и дальше пренебрегать проблемами единственной сестры?
– Насколько я знаю Лену, она в состоянии решить свои проблемы, – ответила Лида. – Если, конечно, они есть. На её взгляд.
***
Лене снились поминки тёти Иды.
Во сне, как много лет назад наяву, их старая квартирка кишела старушками, их шёпотом, шарканьем тапок в тесной комнате, скрипом деревянного пола под негнущимися старческими ногами. А зеркала были завешаны простынями – даже маленькое зеркало на буфете бабушка ухитрилась прикрыть салфеткой. И свет горел неярко. Зная, что спит, Лена захотела встретить бабушку, выскользнула в прихожую. «…Живи спокойно, коль совесть позволяет. Ленке досталось», – прошелестел бабушкин голос. Оглянувшись, Лена увидела лицо матери, настороженное и радостное одновременно. Точно, мать явилась на поминки, хотя её не ждали, Лена подслушала их с бабушкой разговор, когда несла на кухню грязные тарелки. «Иди, иди ты!», – крикнула бабушка. Лена попятилась, как тогда, с тарелками, испугалась, что сейчас столкнётся сама с собой и оказалась в пустоте.
Волк переминался с лапы на лапу, виляя хвостом. Лена протянула руку – иногда во сне нет выбора. Зажмурившаяся от отвращения, она ощутила прикосновение собачьих мягких губ, язык, лижущий ладонь. Волк ел у неё с руки – что, она не разглядела. Проснулась Лена в ужасе. Гадость! Гадость! Что же теперь случится?
Вышла на балкон, закурила.
Когда сообщили, что тётю сбил грузовик, бабушка сказала: «Отмучалась». А Лене было стыдно и легко: легко оттого, что тётю убрали из её жизни так быстро и опрятно, а стыдно – потому что ей ни капли тётю не жалко. К душе прилип репейник опасения, как бы тётя не повадилась сниться на пару с волком, доконали бы вдвоём. Когда тётя уходила в магазин, они с Леной крупно поругались. Хуже, чем обычно. Лена кричала, что без тёти им с бабушкой жилось бы лучше. Она действительно так считала (бабушка, скорей всего, тоже).
После поминок бабушка как-то долго возилась в постели, Лена собралась принести ей корвалола, как увидела тётю Иду, стоявшую спиной к настольной лампе, прикрытой бабушкиным байковым халатом в пионах. «Вот зараза! Приснилась-таки». Лена изо всех сил всматривалась в тётины сапоги – более чем достаточно, чтобы проснуться, если действительно спишь. Рассмотрела каждую замазанную ваксой трещинку на носках сапог, хлопковые бурые чулки в брызгах весенней грязи, обтрепавшийся подол пальто. По словам участкового, тётю отбросило затылком о бордюр. Повезло, что по асфальту не размазало – пришлось бы рассмотреть много интересного. Кисти рук в голубых прожилках, с аккуратно-мелкими ногтями, под ногтём мизинца невычищенная точечка чернил. Ещё немного, и придётся заглянуть в лицо. Оттягивая этот момент, Лена задержалась на пуговицах, дутых, на ножках, как грибки. «Возьми, вот тебе». Тётя Ида вдела ей серёжку в левое ухо. От укола Лена и проснулась. Или не проснулась, потому что не спала.
