Джеймс Хогг - Путешествие в преисподнюю

Джеймс Хогг. Путешествие в преисподнюю

Пожалуй, не найдется на свете явления, менее объясненного, чем сновидение, хотя о нем и написано немало всяческой чепухи. Это странная вещь. Я и сам не понимаю, в чем тут дело. Или не желаю понимать. Однако я убежден, что среди философов, пишущих о снах, не сыскать ни одного, который бы знал о них хоть на йоту больше, чем я, какие бы изощренные теории для их объяснения он ни предлагал. Он даже не знает, что само по себе есть сон, тем более ему затруднительно определить природу его; среднему уму такая задача и вовсе не под силу. Да и каким образом, скажите, ему удастся выделить ту эфемерную область сновидения, где душа летает, растворенная во Вселенной? Как, используя такую абстракцию, объяснит он тот факт, что одни идеи всецело завладевают нами, навязываются нам, как бы мы ни старались от них избавиться, в то время как другие, с которыми мы не желали бы расставаться и ночью, как не расстаемся днем, покидают нас, порой даже в ту минуту, когда присутствие их желаннее всего?

Нет, нет; философ не ведает ни о тех, ни о других, и даже если он заявляет, что знает о них все; заклинаю вас — не верьте! Он даже не знает, как устроен наш мозг, как устроен его собственный мозг, хотя с последним он возится уже достаточно долго; и тем менее он способен определять движения чужого рассудка. Он даже не ведает при всей изощренности своих теорий: отлична ли природа мозга от телесной природы или же являет с ней одно целое, которое на краткий миг, случайно, обрело отличные свойства? Он тщится открыть, когда был заключен сей союз. И вновь в дураках; его сознание изменяет ему; оно заявляет, что не позволит залезть так глубоко, и тем отказывает ему в ответе. Тогда он пытается определить, когда же точно произошло расслоение на субстанцию мыслящую и субстанцию ощущающую, но и тут его сознание молчит; все сокрыто тайной и мраком; все, что касается происхождения, жизни и момента распада союза на тело и душу, нельзя обнаружить при помощи наших природных чувств, — загадка эта неподвластна нам, ибо нам даже не дано понять, где в ее разрешении мы допускаем ошибку. Но если кто возьмется с помощью Священного писания толковать сон, быть может, тогда, оберегаемый от заблуждений материального мира, он сможет постичь таинство одной из субстанций.

Обращаясь к сказанному, я часто размышлял, но не о теории снов, а о самих снах, потому как они даже необразованному человеку неопровержимо доказывают существование души. С тою же очевидностью они открывают, сколь стремительны и живы отношения души с внешним миром, а также и с миром духов, с которым мы не так хорошо знакомы по той причине, что спящее наше тело для души столь же чуждо, сколь и мертвое.

И совсем мало я могу сказать о снах, действие которых воспринимается как наяву; получается, что человек вовсе и не спит, когда ему снится такое; нет четкой грани, разделяющей бодрствование и сон; они сплетены в столь тесный клубок (фермер назвал бы его компостом), что выбрать из него что-то, при том не потревожив оставшееся, мне не представляется возможным. Кроме того, я обнаружил, что во многих случаях люди различных профессий видят сны, странным образом связанные с их каждодневными занятиями; смысл таких снов отчасти объясним. Тело каждого человека — своеобразный барометр. Вещь, составленная из неких элементов, непременно откликается на их перемещение или сокращение; точно так же устроено и тело. Когда я был пастухом и достаток мой в значительной степени зависел от того, будет ли погода хорошей или плохой, то первое, что я делал, просыпаясь поутру, — вспоминал виденный сон; и так я обнаружил, что из него выуживаю гораздо больше, нежели из изменений неба. Я знал одного рыболова, который как-то рассказывал мне, что сны еще не разу не подводили его. Если, к примеру, ночью ему снится, что он ловит рыбу в глубокой реке, то он уверен, что днем будет дождь; если вода в реке мелка и рыба едва плавает в ней, то это предвещает засушливую и жаркую погоду; охота на зайцев в его снах — снег и болотный ветер и т. д. Однако самым замечательным из профессиональных снов, без сомнения, является сон Джорджа Добсона, извозчика из Эдинбурга. О нем я и хочу рассказать вам. Хотя его видели и не на пастушьей койке, его часто пересказывают там.

Джордж Добсон был возницей и совладельцем наемной кареты в ту пору, когда такие экипажи были еще в диковинку в Эдинбурге. Однажды вечером, в карету к нему сели два джентльмена, и один из них, лицо которого показалось ему знакомым, сказал:

— Джордж, отвези меня и моего сына в N. — Тут он назвал какое-то местечко в окрестностях Эдинбурга.

— Сэр, — сказал Джордж, — я никогда не слыхал о таком месте и вряд ли смогу отвезти вас туда, если вы не расскажете мне, как проехать.

— Глупости, — возразил джентльмен. — В Шотландии нет человека, знающего эту дорогу лучше тебя. Ты за всю свою жизнь другой и не ездил, поэтому я и хочу, чтобы ты отвез нас туда.

— Хорошо, сэр, — сказал Джордж. — Если вам того хочется, я отвезу вас хоть к черту, только вам придется указывать мне, в каком направлении ехать.

— Тогда полезай на козлы и поехали, — сказал другой джентльмен. — И не беспокойся о дороге.

Джордж так и сделал, и в жизни ему не доводилось видеть, как резво его кони полетели вперед; никогда еще ему не приходилось ездить такой прекрасной дорогой, а так как она все время шла под уклон, то он уже предчувствовал скорый конец путешествия. Не снижая скорости, он правил все дальше и дальше под гору, пока наконец не стемнело так, что не стало видно, куда вообще править. Он окликнул джентльмена и спросил, что делать. Тот отвечал, что это и есть то место, куда они направлялись, так что он может останавливаться, высаживать их и возвращаться назад. Он точно так и сделал, слез с козел, изумляясь обилию на лошадях пены, и открыл дверцу кареты, одною рукою держась за край шляпы, а другую протягивая за платой.

— Ты славно довез нас, Джордж, — сказал старший джентльмен, — и заслужил награду; но нам нет нужды рассчитываться сейчас, потому как ты должен встретить нас здесь завтра, ровно в двенадцать часов.

— Очень хорошо, сэр, — сказал Джордж, — но я хотел бы получить деньги сегодня, к тому же с вас причитается старый должок, а завтра мне придется платить пошлину за проезд этой дорогой — вы это знаете не хуже меня.

Это действительно было так, но джентльмен отвечал:

— Все наши дела мы уладим завтра, Джордж, хотя, боюсь, что пошлину тебе придется заплатить сегодня.

— Не вижу причин, с чего бы это, ваша честь, — сказал Джордж.

— Зато я вижу, и причина эта находится не так далеко от нас. Думаю, у тебя будут сложности с возвращением, так как у тебя нет постоянного билета. Как жаль, что я не захватил с собой мелочи!

— В тот раз вы ее тоже не захватили, ваша честь, — сказал Джордж, улыбаясь чуточку непочтительно. — И впрямь жаль, что вы все время страдаете от ее отсутствия!

— Я дам тебе разрешение на проезд, Джордж, — сказал джентльмен и вручил ему бумажку, исписанную красными чернилами. Джордж не стал разбирать, что там было написано, и сунул ее за обшлаг рукава, после чего осведомился, где находится будка, в которой собирают пошлину, и еще он спросил: почему с них, не взяли плату, когда они ехали сюда? Джентльмен отвечал ему, что дорога, ведущая в эти владения, — одна и если кто приехал сюда, то должен здесь и остаться; если же он захочет вернуться, то будет вынужден проехать по этой же самой дороге. Поэтому пошлина взимается только с возвращающегося человека, и уж тогда дорожный смотритель весьма придирчив, но билет, который получил Джордж, поможет ему преодолеть это препятствие. И еще джентльмен спросил Джорджа: неужели тот не заметил ворот и нескольких одетых в черное людей, стоящих возле?

— Ого! Так это, значит, там? — сказал Джордж. — Тогда смею уверить, ваша честь, это вовсе не пошлинные ворота, а какой-то частный въезд; потому как я очень хорошо знаю двоих из тех людей; эти джентльмены — законники, я частенько возил их и знаю как хороших ребят. Уж они-то никогда не позволят себе остаться без мелочи! Ну, счастливо оставаться. Значит, завтра, ровно в двенадцать?

— Да, ровно в полдень, в двенадцать. — И с этими словами работодатель Джорджа растворился в темноте, оставив последнего в одиночку выбираться из мрачных лабиринтов. То было совсем не простым занятием, так как фонари на облучке кареты не горели, и видно было не дальше ярда от кончика носа; Джордж с трудом различал холки собственных лошадей. Но что было гораздо хуже, так это странный потрескивающий звук, как будто город вокруг был объят пламенем, и звук этот был так силен и отчетлив, что напрочь заглушал шум движения кареты. Неприятные мысли лезли в голову Джорджа, не разбиравшего, то ли движется его карета, то ли нет; и потому он несказанно обрадовался, увидав перед собой ворота и двух своих приятелей-законников, все еще стоявших возле них. Джордж смело направился к ним, окликнул и спросил, что они делают в этом месте; они ничего ему не ответили, но молча указали на ворота и на смотрителя. Мороз пробежал по спине Джорджа, когда он увидал разбойника, схватившего его лошадей под уздцы. Чтобы как-то завязать с ним знакомство, Джордж в несколько шутливой манере осведомился, когда тот успел нанять его друзей охранять ворота?