Александр Сальников - Почини мою куклу, старик

Александр Сальников

Почини мою куклу, старик

Туман молоком наполнял пространство от земли до неба. Укрытые им деревья сливались в монолитный коридор. Нависали над дорогой тяжелыми снежными шапками.

Илья впервые видел такой туман — порождение лютого мороза. Вахтовики из местных говорили, что подобных холодов не было уже лет пять и переправу закроют раньше обычного. Перспектива застрять в этом захолустье еще на месяц не радовала. Прикинув шансы, он сторговал в аренду у сменщика древний «Москвич», залил его под завязку, прихватил канистру и выехал засветло.

Он не учел одного — тумана. Тот подкрался незаметно, вышел из леса, мягко ступая кошачьими лапами, съел и без того бедный рассвет.

Уже часа три Илья не выпускал стрелку спидометра за отметку «сорок». Черепашья скорость измотала нервы. Едва он убедил себя, что времени с запасом, как в скрип и рев сына российского автопрома добавился новый звук. Справа тревожно застучала шаровая опора.

— Этого еще не хватало, — пробурчал Илья, на всякий случай поплевал через плечо и вновь впился взглядом в туман.

Холод взбил молоко в сметану. Она растеклась по дороге, залила обочину, попыталась просочиться в машину и, встретив отпор радиатора, пошла на хитрость. Спрятала от Ильи старую трещину в асфальте, с годами выщербленную нефтевозами до колдобины.

«Москвич» споткнулся, завалился вправо и ткнулся бампером в сугроб. Илья ругнулся и выскочил наружу.

Мороз обжег ноздри, в момент закупорил их ледяными пробками, выбил слезу. Иней склеил ресницы. Колесо скособочилось под крыло и сразу заявило — ты здесь всерьез и надолго.

«Главное, чтобы не насовсем», — подумал Илья и обмер. Машин он по пути не встречал.

Часы показывали полдесятого вечера, когда Илья потерял надежду. Она уступила отчаянию, которое сменила злость. Злость на водителей, сидевших по теплым норам, на раздолбая — хозяина «Москвича», держащего машину без запаски, которую можно было спалить без зазрения совести, на проклятый туман, который все так же вился в свете фар. И, прежде всего, на себя. За то, что смалодушничал — не стал жечь покрышки, а вылил всю канистру в бензобак. За то, что отправился сломя голову в эту поездку. Что так и не купил себе нормальную ушанку вместо дурацкого шерстяного чулка.

Мотор кашлянул последний раз и заглох. Салон захлебнулся холодным безмолвием. Илья перекрестился и, натянув до бровей шапку, нырнул в белый кисель.

Плотный воздух сразу облепил его, сбил дыхание, сковал движения. Куртка встала колом и целлофаново захрустела. В тишине ночи звук получился оглушительный. Илья прикрыл нос рукавицей и зашагал по дороге, пытаясь держать бодрый темп.

Поначалу у него это вышло. Спина взмокла, лицо покрылось ледяными ворсинками. Но со временем идти стало тяжело, одежда перестала греть. Ноги до колен превратились в протезы. Илья уже не чувствовал холода, одну только усталость. Захотелось лечь в сугроб и поспать.

От этой мысли его отвлек собачий лай. За поворотом горели светом десятки окон. За поворотом было тепло.

Последний рывок дался тяжело. У забора Илья понял, что не сможет поднять руки, открыть калитку. Не сможет даже крикнуть. Он просто стоял, привалившись к ограде, и смотрел, как прыгают по стеклу блики от телевизора, а за соседним окном женщина в белом платке месит тесто. Потом Илья медленно сполз на землю и под заливистый собачий лай подумал: «А ведь почти дошел… Почти…»

Было мягко и уютно. Илья сладко потянулся и открыл глаза. Он лежал под пуховым одеялом в небольшой, но светлой комнате, а у изголовья сидел мальчик лет семи. Бледное веснушчатое лицо перекосилось — улыбка ему не шла.

— Привет! Это мы с Лялей тебя нашли, — малец вытянул вперед руку с куклой. Левое веко старой игрушки запало, и оттого казалось, что она жеманно подмигивает. Мальчик заметил это и встряхнул кокетку. От белых горошин на ее когда-то пышном синем платье у Ильи запестрело в глазах. — А как тебя зовут, дядь?

Представиться Илья не успел.

— Степка, а ну не лезь к дяде, — донеслось из-за двери, и в комнату вошла та самая женщина в платке. В руках ее ароматно дымилась большая кружка. Желудок Ильи отчаянно застонал. — Не серчайте на него, — сказала женщина, когда мальчишка, насупившись, вышел. — Хворый он. — Женщина помолчала, глядя на дверь. Потом стряхнула задумчивость и улыбнулась Илье, — меня Татьяной звать.

Татьяне явно не хватало общения. Пока Илья хлебал обжигающий куриный бульон, она успела рассказать всю свою биографию. Что живет она в этом поселке давно. Что муж ее месяцами валит деревья на просеке. А она все по хозяйству больше. Вот только Степка, племяш, — одна отрада и есть. Сирота он. Уже год как, а до того в городе жил, за станцией. А переправу закрыли, так что машину с хлебом раньше чем через неделю и не жди. Куда там лекарства какие, все из тайги.

— Повезло тебе, Илюша, — говорила она, глядя, как тот допивает третью порцию, — не поморозился почти. Сам-то кто будешь? — спросила Татьяна, но, видя, что сомлевший больной едва ворочает языком, сжалилась. — Ну, спи, спи. Наговоримся еще.

Наверное, в роду у Татьяны были колдуньи. Ее отвары и притирания сотворили чудо — на пятый день Илья встал на ноги. Женщина и правда много времени проводила со скотиной, а потому оставляла Степку с Ильей. За дни вынужденного безделья они сдружились. Мальчик исправно навещал «дядь Илью», носил еду в постель, помогал, как мог. Илья же платил ему историями, выдуманными и реальными, мастерил из бумаги кораблики. С игрушками в поселке было явно не ахти — мальчик постоянно таскал с собой Лялю.

Из-за нее они и повздорили.

— Слушай, Степка, — спросил как-то Илья, пытаясь сквозь помехи уследить за ходом футбольного матча. — А чего ты все с этой куклой возишься? Давай, я тебе пистолет смастерю, что ли? Ты ведь уже взрослый парень, а парни не играют в куклы.

— А я не играю, — тон мальчика заставил Илью оторваться от стремительной атаки «Зенита». — Мы дружим.

— В смысле? — не понял Илья.

— Мы с ней разговариваем. Она купаться любит, про море мне все время рассказывает, а я ей про поезда. Я про поезда все знаю. Мой отец обходчиком был. А вот моря я не видел, — вздохнул Илья. — Мама все обещала, да так и не успела меня свозить.

— Хорош заливать-то! Выдумываешь все, — Илья взлохматил Степкину вихрастую голову, и, встретив не по-детски суровый взгляд, понял, что ляпнул лишку. — Она ж игрушечная, Степ! Она говорить не умеет.

— Умеет! Она у меня в голове говорит! И голосок у нее тоненький-тоненький! — возмутился Степка. Илья тактично промолчал. Слова Татьяны о здоровье мальца приобрели новый смысл. — Не веришь, да? Ну и не надо, — нахмурился мальчик и соскочил с дивана. Прежде чем выйти из комнаты, он добавил: — Между прочим, это она сказала, почему Дик лает.

На следующий день Степка утонул.

Все утро он донимал тетку, просил отпустить покататься на санках. От былого мороза не осталось и следа — погода наладилась. Пушистыми хлопьями повалил снег.

Илья, пытаясь загладить вину, поддержал парня, обещал присмотреть. Татьяна не устояла и разрешила.

Крутой спуск к реке отлично заменял горку. Степка катался и визжал от радости. Старательно пыхтел, волочил за собой санки, взбираясь на кручу. Его обычно бледное лицо раскраснелось и стало таким же розовым, как у Ляли. Он забыл о размолвке и вовсю балаболил, предлагал прокатиться. Илья смеясь, отказался наотрез. Сослался на возраст, говорил, что санки для троих маловаты…

Лед треснул, и Степка ахнул с головой в студеную воду.

Илья кубарем скатился с обрыва. Кричал на бегу, звал на помощь.

Выныривая, мальчик орал на одной пронзительной ноте. От поселка темными точками заспешили на подмогу. Илья распластался лягухой, подполз к полынье и увидел, как варежку с зажатой в ней куклой стремительно затягивает под лед. Кинулся вслед, окунул руку по плечо, схватил под водой игрушку и натужно рванул.

И вдруг почувствовал, что Степка отпустил куклу.

Вынутая на свет божий мокрая Ляля поджала губы в скорбной улыбке, тихой грустью поминая своего хозяина. Илья обессилено перевалился на спину и понял, что плачет.

Тело так и не нашли. Ни в тот день, ни на следующий.

Вечером вернулся муж Татьяны, Егор. В доме собралось человек десять. Женщины утешали рыдающую в голос хозяйку, мужики пили молча.

Разошлись к полуночи. Уверенный, что уснуть не удастся, Илья все же пошел к себе. Степкина игрушка ждала его на подоконнике.

— Можно я оставлю это? — внезапно спросил Илья Татьяну, которая в прострации мыла посуду.

— Что? — встрепенулась женщина.

— Оставлю ее себе, — показал Илья куклу.

Татьяна побледнела, замерла и вдруг взорвалась: