Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи
Гунхильда вынула Кольцо Фрейи из красного шелкового мешочка и надела, спрятав под рукав. В ближайшее время ей понадобятся все ее силы – и даже больше.
***
Войско двигалось между сжатых полей, растянувшись толстой пестрой змеей, потом остановилось на равнине неподалеку от моря. Здесь были знатные хёвдинги с собственными дружинами и стягами, бонды со взрослыми сыновьями и работниками, простые рыбаки с побережья – все те, кто собрался в Оружейной долине на смотр и теперь был вынужден выйти навстречу настоящему врагу. А впереди реял стяг самого Горма – черный ворон на красном шелковом поле, вышитый когда-то молодой королевой Тюрой. Каждый конунг бьется под своим собственным стягом, который вручает ему мать, жена или сестра, а по прошествии лет с этим же стягом он ложится в могилу, дабы и в Валгалле его бывшие воины – ждут ли они уже там или последуют за ним через какое-то время – сразу могли увидеть вождя и вновь занять свое место в строю.
Большинство пришло пешком, лишь знатные люди сидели в седлах. Каждый, от конунга до рыбака, надел свои лучшие одежды: если сумеешь победить, возместишь урон за счет врага, а если погибнешь, то не идти же к Отцу Ратей в обносках?
Небо было серым, затянутым в облака, порой моросил легкий дождь. На серой глади виднелись паруса. Много парусов. Хакону Доброму не совсем повезло с ветром, из-за чего ему пришлось на пару дней задержаться на острове Фюн, а один отважный тамошний бонд на легком суденышке тем временем поспешил к Горму, на веслах всю дорогу. Многие принялись считать вражеские корабли.
– Если сейчас побежим, то успеем к берегу раньше, чем они высадятся, – заметил Олав, подъехав к Горму.
– Не стоит этого делать, – покачал головой конунг. – Если придется бежать, то весь строй рассыплется: одни отстанут, другие запыхаются, и придется потратить много времени, чтобы опять собрать и построить людей. Не думаю, что Хакон даст нам это время. Вот удобное место, зачем его менять? Это же Хакон так жаждет с нами повидаться, что отправился в дорогу чуть ли не зимой, вот пусть и пошевелит ногами!
Слышавшие его слова засмеялись.
– Он малость припоздал!
– Мы уже съели все жертвенное мясо!
– Норвежцы будут глодать кости!
– Они ничего другого и не заслуживают!
– Это всегда были голодранцы, что ходят по гостям, лишь где почуют дым под котлом!
Горм тем временем обратился к Олаву.
– Такому опытному и прославленному воину, как ты, я доверю самое ответственное место. Под твое начало отойдет еще пятеро хёвдингов с их дружинами, но ты будешь над ними старшим, как подобает конунгу. – Умный Горм давно понял, как нужно обращаться с новым родичем, если хочешь добиться от него толка. – Ты встанешь с ними на правом крыле, и буду спокоен за него. Вы не отступите ни на шаг. Идти вперед не нужно, просто держать правый край. Это будет нелегко, но я не сомневаюсь в тебе.
– Ты прав, родич! – воскликнул Олав. – Я не отступлю ни на шаг! А может, нам лучше…
– Прошу тебя, сделай, как я сказал, – мягко, но твердо перебил его Горм. – Главное для нас действовать согласованно, и все получится как надо, если каждый будет делать свою часть общего дела.
Олав всегда не любил исполнять замыслы, созданные кем-то другим, и поэтому всю жизнь ссорился со старшим братом Сигтрюггом Злодеем; но, поскольку он сам часто призывал воинов послужить общему делу, против этих слов Горма у него не нашлось возражений.
Войско выстроилось, перегородив долину стеной щитов. Это было величественное зрелище: после летних походов все обзавелись новыми щитами и выкрасили их, так что теперь долина пестрела яркими пятнами, будто весенний луг. Цветы войны, подумалось Харальду. Он стоял на левом крыле, откуда ему была видна вся протяженность строя. В середине трепетал черно-красный стяг Горма, справа – белый вепрь на синем поле, стяг Олава, посвященный Фрейе – Невеста Ванов собирает у себя половину всех тех, кто падет на полях сражений. Ведь она из тех богинь, что одной рукой несут жизнь, а другой – смерть. Харальд ясно видел ее сейчас: прекрасная рыжеволосая дева, сидящая верхом на вепре с золотой щетиной, улыбалась ему с призывом и лукавством, как старому знакомому. Да, и он давно ее знает… Давно? Он впервые увидел ее чуть более полугода назад, но уже тогда ему показалось, что он знал ее всегда. Эту рослую стройную фигуру с пышной высокой грудью, волны янтарных волос, ясные светло-серые глаза, золотистые веснушки на немного вздернутом носике, румяные губы, так легко и охотно расцветающие улыбкой – всю ту пленительную, манящую, вдохновляющую, порой пугающую и все равно желанную стихию женщины, чья природа так отлична от его мужской природы и именно поэтому является ее неотделимой частью. Богиня Фрейя провожала его на это бой, молчаливо обещая дождаться и встретить: на этом свете или на том, в усадьбе Эбергорд или в небесных палатах, где щиты вместо кровли – что за важность? Главное, они будут вместе. Это так же верно, как то, что каждый из них является собой, ведь это единство заложено в сути каждого из них. Однажды ему открылась эта истина, и больше он не забывал о ней, хотя и не всегда ему удавалось примирить свою человеческую судьбу со своей божественной природой, что дремлет в каждом человеке из рода конунгов. Но сейчас, чувствуя где-то рядом тень богини Хель, Харальд знал, что смешно и нелепо пытаться загасить в себе этот божественный огонь. Если такие, как он, сделают это, тьма повиснет над всем человеческим миром.
Ну да хватит об этом. Тряхнув головой, Харальд вернулся мыслями к настоящему и подозвал к себе невысокого молодого хирдмана с длинными и пушистыми, на зависть любой девушке, светлыми волосами.
– Слушай меня, Тьяльви! Сейчас ты возьмешь Флоси с сыновьями, – Харальд кивнул на сухенького мужичка в рубахе из грубой некрашеной шерсти, окруженного тремя рослыми юношами, – и подбери еще человек сорок, помоложе. У каждого должен быть лук или не меньше трех метательных копий. Я распорядился взять их с запасом. – Он кивнул на несколько вязанок сулиц, лежащих на земле. – С этими людьми ты встанешь позади строя. Место здесь ровное и открытое. Когда начнется, веди своих в обход и напади на норвежцев сбоку и со спины. Не ввязывайтесь до времени в ближний бой, действуйте стрелами и копьями.
– Звучит не слишком-то достойно, – криво ухмыльнулся Тьяльви.
– Когда станешь хёвдингом, будешь рассуждать, что достойно, а пока делай что говорят. Скажи людям, я на них рассчитываю. И никто не останется без награды… из тех, кто уцелеет, – пробормотал Харальд почти про себя, когда Тьяльви отошел.
Впрочем, каждый из пришедших на это поле отлично знает, что у него лишь две возможности: либо остаться в живых, либо погибнуть. Но в том и в другом случае, как учит старая притча, надлежит рубить мечом обеими руками, не щадя себя, так что разницы никакой.
В свой отряд Тьяльви отобрал бедняков или молодых парней, которые еще не бывали в походах и даже не обзавелись шлемами («шапка валькирии», как их называют скальды, удовольствие недешевое), зато имели резвые ноги и острый глаз. Вскоре позади строя щитоносцев и копейщиков собрался разношерстный отряд сплошь из рыбаков и земледельцев. Возглавлявший их Тьяльви в своей красной рубахе и начищенном шлеме смотрелся, как яркий мак среди прошлогодней стерни. Чем не хёвдинг?
– Подошли к берегу! Высаживаются! Высадились! – время от времени разлетались по войску вести от гонцов.
Но и высадившись благополучно на берег, Хакон не спешил посылать своих людей в наступление.
– Уснули он там, что ли? – ворчали истомившиеся ожиданием хирдманы и ополченцы.
– Штаны мокрые меняют.
– Да сколько ни меняй, все равно обмочатся со страху.
– Их конунг молится своему богу. А это дело долгое, я в Бьёрко видел.
– Идут!
Наконец норвежцы показались у входа в долину. Строй растекался, как вода, прямо с ходу вытягиваясь в стену щитов. Олав Говорун только выругался, глядя на это: его часто меняющей состав дружине о такой выучке оставалось только мечтать. По рядам данов прошло движение: люди надевали шлемы, поднимали стоявшие у ноги щиты, в последний раз проверяли оружие.
Приблизившись на расстояние полета стрелы, войско Хакона замерло, словно давая врагу время себя рассмотреть и устрашиться этой молчаливой мощи. Харальд отметил обилие стягов знатных людей и подумал, что, видимо, Эйрик Бродекс в это лето не нападал на норвежские берега, дав Хакону возможность сохранить войско вцелости. Подвел дорогой зять… А ведь часть людей Хакон еще оставил охранять корабли.
Из рядов противника вышло несколько воинов, прикрывавших щитами рослого человека в синем плаще. Его лицо было гладко выбрито, голова непокрыта: богато отделанный золотом шлем с узорчатой личиной он нес на сгибе локтя. Над его головой трепетало белое шелковое знамя с изображением воина, поражающего мечом жуткого змея. Все думали, что здесь изображен древний герой Сигурд, убивающий дракона Фафнира, и только сам Хакон знал, что это святой Георгий, поражающий совсем другого гада.
