Карина Демина - Механическое сердце. Искры гаснущих жил
– Леди, – Кейрен аккуратно сложил доверенность, спрятал ее в конверт, а конверт протянул барышне, – или вы будете откровенны…
– Или?
– Или я закрою вашу лавку…
Нехорошо угрожать женщине, но эта угроз не испугалась.
– Вряд ли у вас получится, – спокойно ответила она, пряча конверт в рукаве. – Но неприятности мне не нужны. Спрашивайте.
Она старше, чем выглядит. Сколько ей? Около тридцати. Лицо сохранило девичью свежесть, но шея и руки выдавали возраст.
– Что ценного было в саквояже?
– Мраморные трюфели.
– Что?
– Мраморные трюфели, – повторила она спокойно. – Пять штук. Это самая большая партия, с которой Грент когда-либо имел дело.
О мраморных трюфелях Кейрен лишь слышал.
– И за эту партию получен аванс, причем немалый. Я способна его вернуть, но… вы же понимаете, что деловая репутация пострадает. Наши клиенты – очень состоятельные люди…
Кейрен понял. Кто еще позволит себе выкинуть пятьсот фунтов за унцию редкого гриба, который растет за Перевалом. Пять сотен – до войны. А теперь сколько? И подумать страшно. Поэтому барышня и не боится, что лавку прикроют.
– Он занимался контрабандой?
– Поставлял редкости, – аккуратно поправили Кейрена. – В городе есть немало тех, кто… интересуется редкими предметами. У Грента были хорошие связи.
– И они отойдут вам.
Она помрачнела.
– Надеюсь, но… вы же понимаете, насколько сложно с агентами. Я знаю далеко не всех, но даже те, кто мне известен, могут не захотеть иметь со мной дело. Но я не думаю, что мои проблемы вас волнуют.
Ничуть. Во всей этой истории Кейрена волновало иное.
– Он часто отлучался?
– Да.
– И вы не знали куда?
Барышня вздохнула:
– Иногда знала… чаще – нет.
– А сегодня?
– Вчера. Вечером. Он сказал, что с ним связался агент. Партия прибыла в город, и Грент собирался встретиться с ним.
– При нем были деньги?
– Десять тысяч фунтов. – Видя смятение Кейрена, барышня спокойно добавила: – Стоимость партии – около пятидесяти… мраморные трюфели – редчайший деликатес. И все-таки, могу я взглянуть на его вещи?
Почему бы и нет, вдруг да обнаружатся эти драгоценные в прямом смысле слова трюфели. А если нет, то… Кейрен добавит этот факт в копилку.
– Скажите, – ему все-таки удалось избавиться от навязчивого аромата приправ, – у него болели зубы?
– Откуда вы… да. – Барышня набросила на волосы капюшон. Из-под салопа появился внушительный ключ. – К сожалению, его детство прошло в не самых лучших условиях, и он вечно мучился зубами… несколько пришлось удалить. А если вам нужна еще какая примета, то, пожалуйста, на левой щиколотке Грента имелся крестообразный шрам.
– Вы хорошо его знали.
– Очень, – ничуть не смутившись, ответила барышня.
Шрам наличествовал. А вот саквояж был пуст, и барышня долго, тщательно его обнюхивала, а потом ткнула Кейрену в лицо, велев:
– Нюхайте. Чем пахнет?
– Паленой кожей. Мылом… пеплом… деревом…
Саквояж был пуст, не считая старенького несессера с весьма обыкновенным содержимым, которое почти не пострадало в огне.
– Именно. – Барышня нахмурилась. – Мраморные трюфели при жарке выделяют масло с очень характерным ароматом…
Что бы ни произошло с Грентом, но на старую фабрику он пришел с пустым саквояжем. Почему?
От вопросов начинала болеть голова.
Ничего. Как-нибудь…
…и чтобы не возвращаться домой, – матушка, конечно, будет недовольна, но сегодня Кейрен не был настроен на разговоры о своем будущем, в которых читалась завуалированная просьба бросить службу – он отправился в управление.
Поздно. И дежурный констебль дремлет за стойкой.
Изнутри здание кажется огромным, каждый звук рождает эхо, и Кейрен, которого это эхо по непонятной причине раздражает, к собственному кабинету крадется едва ли не на цыпочках. Самому смешно, но…
В кабинете есть диван, и свежий костюм висит в шкафу, где-то и плед имеется.
И вниз спуститься можно бы.
…вот только Таннис вряд ли обрадуется визиту. Взглядом полоснет, отвернется к стене и будет пялиться на нее, сухо отвечая на вопросы.
Плохо.
Мерзко на душе. А как иначе?
Как-то… и тянет дело закрыть, но муторное оно. Все вроде одно к одному сходится, просится прямо на бумагу, чтобы, изложенное, подкрепленное уликами – а их, словно нарочно, с избытком даже, – сгинуть в подвалах архива.
И чего Кейрен тянет?
Самому неясно.
Он снял пиджак и разулся, стащив носки, сунул в угол шкафа. Умылся из вазы, в которой тихо умирала роза. Мама вчера заглядывала, будто бы и не к нему, но смешно… а вот за пирожки поблагодарить следовало бы. Зачерствели слегка, но все равно кстати. Кейрен жевал, запивая той же водой, к которой еще недавно и не притронулся бы. Розу, вытащив, положил на край стола.
– Приятного аппетита. – Филипп вошел без стука. – А я думал, что примерещилось. Поздно уже, а свет горит.
– Будешь? – В корзинке оставались пирожки.
Таннис бы отнести… так не возьмет же, упрямое создание. Он каждое утро носит завтрак, специально заказывает, а она снова отворачивается.
И завтрак остается нетронутым.
…как и обед…
…и ужин. Тюремные ей милее.
И к чему эта гордость? Можно подумать, что Кейрен ей навредить пытается.
– Буду. – Филипп подхватил пирожок двумя пальцами. – Что случилось?
– Ничего.
– Случилось. Прежде ты здесь не задерживался. Идти некуда?
Есть.
И дом, и собственная изрядно подзаброшенная квартира, и, наверное, Амели согласится принять его. Конечно, в слезы ударится, будет пенять, что Кейрен о ней забыл… а ведь и вправду забыл. И если бы не Филипп, то не вспомнил бы.
Надо будет записку послать…
И подарок купить хороший, такой, который полагается при расставании. Она ведь умная девушка, сама все поняла. Аренда дома на год оплачена, и за это время Амели найдет себе нового покровителя, если уже не нашла…
– Что, на девчонку запал? – Филипп сунул пирожок в рот целиком. – А она не дает?
– Не твое дело.
Злость вспыхнула и погасла.
– Не мое, – легко согласился Филипп, – только ты поаккуратней. Девчонка-то с Нижнего города… такая своего не упустит. Увязнешь.
– Я не собираюсь…
Осекся. С какой стати Кейрен должен оправдываться перед этим человеком. Зачем Филипп, прежде не проявлявший особого интереса ни к Кейрену, ни к делам его, пытается притвориться приятелем?
Грязный Фил…
А его проверяли, всех, кого приглашают в управление, проверяют. Кто его рекомендовал? Тормир знает, но скажет ли? Скажет, если объяснить, но… слово девчонки, по которой виселица плачет, против репутации уважаемого человека?
Нет, опасно.
Скользко.
– И что посоветуешь? – Кейрен потянул руку за очередным пирожком.
– Посоветую отдать ее кому другому. Пока ты для нее враг, потому как запер, допрашиваешь…
Кому другому? Не Филиппу ли? Он ведь разбирался с взрывами на пристани, и логично предположить… очень логично.
Своевременно.
– Сам подумай, девчонка поймет, что ее прижало и что помощи ей ждать неоткуда, кроме как от тебя… и будь уверен, помощь эту она спросить не постесняется. Это пока ты даешь ей носом крутить, вот и крутит. А чуть отойди, так и переменится.
Филипп говорил это в сторону, точно обращался вовсе не к Кейрену. Интересно, он и вправду считает Кейрена таким глупцом?
Похоже.
Действительно, кто Кейрен в его глазах? Прочитать несложно по поджатым губам, по скупым взглядам, по привычному уже, тщательно скрываемому презрению.
Золотой мальчик, за спиной которого стоит семья. И ведь не скажешь, что не правы. Вот только, быть может, их правота сыграет сейчас на руку. А Филипп к пирожкам больше не тянулся, и ладно, самому не так уж много осталось, но смотрел исподлобья, ожидая. Если промолчать… нет, молчать не следует. Образу стоит соответствовать.
И Кейрен широко улыбнулся, сунул в рот последний пирожок и сказал:
– Возьмешь?
Согласился. Хотя и не сразу… осталась мелочь: дядю уговорить. Почему-то Кейрену думалось, что Тормиру по прозвищу Большой Молот его задумка очень не понравится.
Глава 33
Кэри хотелось ударить мужа.
Ну или бросить в него чем-нибудь тяжелым. Например, вазой. Круглая, массивная, на три четверти заполненная водой, она стояла посреди стола. В вазе мокли астры. Жесткие стебли их облепили крохотные пузырьки воздуха, отчего стебли эти казались посеребренными. Сами же цветы, синие и белые, лиловые, желтые, отражались в зеркалах серебряных тарелок.
И Кэри тоже отражалась в новом своем платье.
И свечи.
И потолок с тяжелым колесом люстры.
И кусок окна.
Вот только Брокка не было… что изменилось? Он вернулся, как будто… как будто и не было того вечера на двоих, и прогулки в парке, и его возвращения на день рождения Кэри… и даже той утренней встречи, которая длилась недолго.
Прежний.
Холодный. Отстраненный. Равнодушный.
