Дана Арнаутова - Страж морского принца
Не выпуская ее из объятий, Каррас скинул с плеч толстую длинную куртку воловьей кожи, подбитую мехом, подхватил Джиад на руки и бережно опустил вниз. Опустился сам, опять оказавшись у ее ног, медленно и умело стянул штаны к самым щиколоткам.
На миг снова плеснуло страхом. Не тем острым, отвратительно-кислым, сжимающим нутро, как раньше, а лишь его тенью. Но и тени хватило бы, чтоб задавить только начавшее разгораться тепло желания. И Каррас, будто почувствовав это, застыл над ней, опирающейся на локоть, давая успокоиться, привыкнуть, а потом поцеловал живот, верх обнаженного бедра и снова низ живота, провел языком по границе чистой кожи и мягкого пушка… Длинно выдохнув, спустился губами ниже, безмолвно уговаривая, дразня и лаская.
Наверное, он мог добиться и другого – Джиад бы позволила. Но когда, поддаваясь уверенному мягкому нажиму, откинувшись на спину, раздвинула ноги, поставив ступни шире и чуть согнув колени, алахасец лишь наклонился еще ниже, прошелся по внутренней стороне бедра цепочкой поцелуев вверх, скользнул кончиком языка по самому нежному, сокровенному местечку – и Джиад закусила тыльный край ладони, чтобы не вскрикнуть.
– Так? – послышался снизу горячечный шепот. – Нравится?
Она тихонько всхлипнула, не в силах вымолвить ни слова. Рот наемника был раскаленным жалом, играющим с ее плотью, ласкающим, нежащим ее… Подаваясь навстречу, невольно извиваясь и двигая бедрами, она вцепилась алахасцу в плечи, стиснула их, тихонько поскуливая.
– Джиад, – оторвавшись от нее, задыхаясь, как от долгого бега, проговорил Лилайн. – Моя…
И снова опустился вниз, приникая ртом, гладя ладонями и кончиками пальцев везде, куда только мог дотянуться.
Перед глазами плавали цветные круги, Джиад понимала, изнемогая, что долго не продержится, и была до смерти благодарна за каждое мгновение, словно бесстыдные ласковые губы смывали с нее все унижения последних недель. Она и сама не представляла, что это могло так много значить – безоглядно щедрая ласка от сильного, уверенного в себе мужчины. Того, кто смотрел на нее с восхищенным вожделением, не нуждаясь в утверждении своей мужской власти силой и унижением. И это было как прохладная вода, льющаяся на ожог, Джиад даже зажмурилась от удовольствия. Принц морского народа оставил в ее теле отвращение и страх перед болью, но Торвальд сделал даже хуже: он изнасиловал ее душу. А теперь…
Горячее сладкое пламя взметнулось снизу, родившись от очередного движения ласкающего языка, поднялось вверх, заливая все тело… Вскрикнув и зажав себе рот рукой, Джиад выгнулась, обнимая Лилайна, стискивая его бедрами, потерявшись в накатывающих одна за одной упоительных судорогах. Всхлипнула и откинулась на куртку, с трудом разжимая сведенные пальцы. Лилайн, медленными движениями языка понежив ее несколько последних, самых невыносимо чудесных мгновений, привстал, двинулся вверх, садясь рядом, заглянул в лицо, спросил низким хрипловатым голосом:
– Ну что, морду бить будешь?
Вместо ответа Джиад за плечи притянула его к себе, еще неловко, словно отвыкнув, ткнулась губами в мокрые, пахнущие ее естеством и удовлетворенной страстью губы наемника, прошептала, прижимаясь и утыкаясь лицом в плечо:
– Лил…
Внутри что-то рвалось с болью и тоской, словно рушились тщательно возведенные ею самой стены вокруг сжавшегося комочка израненной души. Словно она и не жила все эти дни после побега из моря, а только ждала пробуждения, застыв в своей боли и обиде, как в черной вязкой смоле, задыхаясь в ней и не имея сил выбраться. А сейчас…
– Лил, – повторила Джиад, с отчаянием понимая, что вот она опять беззащитная и сдавшаяся на милость первому, кто отнесся к ней по-доброму. – Ох, Лилайн…
В ее бедро упиралась сдерживаемая штанами возбужденная плоть наемника, и в сознании плеснуло воспоминание, что до утра в сторожке никого не будет. Не должно быть!
– Вернемся назад, – попросила она, сглатывая тягучую слюну пересохшим ртом.
– Уверена? – хрипло спросил наемник, обнимая именно так, как мечталось несколько минут – и целую вечность – назад. – Я ведь не каменный…
– Теперь – да, уверена, – улыбнулась Джиад, подхватывая стянутые, скомканные на щиколотках штаны и возвращая их на законное место. – Что ж ты раньше не…
Она запнулась, и Лилайн хмыкнул, помогая застегнуть пояс, так что их пальцы встретились и переплелись:
– Тебе и так досталось, а тут еще я. Ты же гордая. Или ушла бы, или посчитала бы себя обязанной. Что, не так?
– Так, – тихо согласилась Джиад, борясь с желанием прижаться всем телом и удивляясь, как хорошо алахасец успел ее узнать. – Я не гордая, я просто дура. Или пойдем, или давай здесь – как хочешь.
Жадно проведя по ее спине ладонями, Каррас опять стиснул Джиад в объятиях, нежно коснулся губами щеки, потом с явным сожалением оторвался, проговорив:
– Нет уж, давай в тепло. Зря, что ли, я всех выпроваживал? Не хочу наспех, да и ты замерзнешь.
И больше до самой сторожки они не сказали ни слова.
Ночной лес остался позади, за бревенчатыми стенами и плотно закрытыми ставнями. Шелестел что-то, стучал по ставне веткой, но никто из них двоих уже не слушал. Каррас предусмотрительно накинул изнутри тяжелый засов, прежде чем повернуться к торопливо тянущей с себя куртку Джиад. Подошел, перехватил ее ладони, поднес к глазам и по очереди поцеловал каждую. С той же властной низкой хрипотцой проговорил:
– Оставь. Я сам.
Джиад скинула сапоги, чтобы можно было снять штаны, покорно замерла под раздевающими руками, только поворачиваясь, чтобы Лилайну было удобнее. Теперь уже Лилайну…
– А ты? – потянулась в ответ к наемнику, и он улыбнулся, позволяя то же самое, пока оба не остались обнаженными.
– Значит, на рыбалку всех отправил? – насмешливо спросила Джиад, любуясь золотящимся в свете догорающего очага телом алахасца. – А если вернется кто?
– Как вернется, так и погулять пойдет, – вроде в шутку, а вроде и всерьез ответил Лилайн, шагая вперед, кладя обжигающие ладони на плечи Джиад и медленно ведя ими вниз, будто обрисовывая тело.
– Да, – выдохнула Джиад, нежась в горячих ласковых руках и чувствуя, как возбуждение возвращается уже по-настоящему, надолго. – Давай уже… Хочу!
– Тогда иди ко мне, – растянул губы в хищной улыбке Каррас, глядя на нее с жадным восхищением. – Сюда…
Джиад послушно шагнула к лежанке, откровенно наслаждаясь тем, что можно отдаться на волю того, кто знает, что и как делать в постели. Слишком многие, желая быть с ней – открыто или украдкой, – предпочитали принимать ласки, а не дарить их. Каррас был другим: в нем чувствовалась спокойная уверенная властность вожака, силе которого сдаться не стыдно и до сладкой жути приятно. Редкая удача – и как раз то, что ей нужно сейчас.
– Ох, какая же ты-ы… – упоенно протянул Каррас, опять оглаживая ее всю взглядом: от загоревшихся щек до узких ступней.
Джиад, облизнув губы, встретила взгляд наемника своим, подтверждая всем существом, что хочет не меньше.
– Быстрее, – попросила снова, опускаясь на лежанку. – Ну, что тянешь?
– Вот потому и тяну, – шепнул ей Каррас на ухо, прижимаясь сбоку и гладя грудь, – что слишком долго ждал. Теперь ты моя…
Настойчивым мягким движением раздвинув ее ноги, он согнул их в коленях. Провел языком по ложбинке между холмиками груди, по очереди облизал торчащие соски, задержавшись на каждом. Джиад всхлипнула, сильнее раздвигая колени и ерзая на одеяле, понимая, как развратно и беспомощно выглядит, и чувствуя, что от этого все еще слаще и острее.
– Ты меня с ума сводишь, – хрипло сказал Каррас, возвращаясь наверх и заглядывая ей в лицо. – Девочка моя, золотая… Нет, золото – оно мягкое. А ты – как твои клинки: гибкая, холодная, тронь – порежешься. Теперь буду греть, пока не расплавишься…
Он медленно гладил от основания шеи до чувствительного местечка под коленями, ухитряясь доставать повсюду, и упоительная дрожь накатывала вслед за его ладонями, так что Джиад, извиваясь и тяжело дыша, совершенно потерялась в этом горячечном тумане.
– Хорошая моя, – снова проговорил Каррас, проведя ладонью по ее животу. – Можно?
– Да, – простонала Джиад. – Давай же! Лилайн…
И выгнулась навстречу долгожданной тяжести, снова обнимая руками и ногами, прижимаясь, раскрываясь навстречу. Она и сама не осознавала, как истосковалось тело по этой медленной тягучей силе слияния, как сладко отдаются во всем существе мерные долгие толчки. Каррас был очень осторожен, пока не убедился, что все действительно хорошо, он был даже осторожнее, чем сама Джиад, откровенно и бесстыдно подающаяся к нему, позволяя брать себя до самого конца, упиваясь каждым движением, прикосновением, вздохом…
