Елизавета Дворецкая - Кольцо Фрейи
И чувство счастья, легкое и вроде бы беспричинное, вдруг наполнило душу Гунхильды, потекло теплом по жилам. Она так отвыкла от этого ощущения легкости и душевного тепла – наяву, – что невольно закрыла глаза и задержала дыхание. И ее понесло туда, в край текучего золота на черно-синем шелке неба…
– Йомфру, проснись же ты!
Кто-то дергал ее за ногу. Гунхильда не сразу пришла в себя, но в нос ударило запахом перекисшего пота и мгновенно вернуло ее из мира сновидений. Она лежала, свернувшись в комок, на подстилке в шалаше из еловых веток, под боком ощущалось что-то твердое, а над ней наклонился человек, которого она не видела в темноте, но легко опознала по запаху – Кетиль Заплатка.
– Что такое? – Гунхильда приподнялась и торопливо отстранилась. – Что ты здесь делаешь? Зачем ты залез на курган?
– Пытаюсь тебя разбудить!
– Зачем? – Гунхильда в ужасе села и отвела волосы от лица. – Да ведь я же пришла сюда увидеть вещий сон! Ты все испортил!
– Сон подождет! Сейчас самое главное творится наяву! Дурное дело творится! Эта фру, что из Эклунда, сегодня задумала что-то уж совсем нехорошее! Они с той колдуньей из леса, Уллой, устроились на холме неподалеку, и пусть меня стопчет Слейпнир, если это две потаскухи не затеяли петь вардлок!
– Что? – Спросонья Гунхильда плохо соображала, тем более что сообщение Кетиля казалось невозможно жутким.
– Да пойдем же со мной! – Кетиль схватил ее в темноте за руку своей заскорузлой рукой, и Гунхильда поспешно высвободила пальцы. – Я тебе их покажу! Это здесь недалеко! Для вардлока нужно выбрать местечко повыше, но залезть на Фрейрову могилу они не решились и засели на другом холме со своим трехногим котлом. Тут и двух перестрелов не будет! Идем со мной скорее, иначе вещих снов уже не понадобится!
Гунхильда встала и вслед за Кетилем выползла из шалаша. Пошарив среди ветвей, забрала и Ключ от Счастья; ростовой топор – не самое подходящее оружие для девушки, но другого не было, а идти к ведьме с пустыми руками было слишком жутко. Да и не оставлять же обрядовое оружие без присмотра, пусть и на крыше дома бога.
Во всяком случае, Ключ от Счастья очень пригодился Гунхильде как посох – когда она спускалась по крутому склону кургана по невидимой во тьме тропинке и потом шла за Кетилем, ничего не видя под ногами. Была уже полночь, полная луна сияла в вышине и освещала вершины холмов, но здесь, у подножий, разлилось море мрака.
– Вон они! – Ковылявший впереди Кетиль вдруг остановился, и Гунхильда невольно наткнулась на него. – Видишь, наверху?
Гунхильда всмотрелась. На вершине ближнего холма тлел огонек.
– Это они: фру из усадьбы и Улла. Я шел за ними от самого Эклунда, то есть за фру. Ее домочадцы думают, что она спит у себя, а она бегает по лесам! Будь дома ее муж, эта хитрость у нее бы не прошла, но пока он за морем, она вольна бегать ночами, как волчица, и наводить порчу на добрых людей!
– Но надо же позвать кого-нибудь! Сказать конунгу…
– До конунговой усадьбы далековато для моих старых ног, я и так едва дышу! Пока будем бегать, они уже закончат свое черное дело.
– Я могу сама пойти в Эбергорд! – прошептала Гунхильда и тут же ужаснулась, представив, как будет одолевать этот путь, на каждом шагу ощупывая дорогу рукоятью секиры.
– Сдается мне, йомфру упадет замертво у ворот конунговой усадьбы! Ведь на кого, как ты думаешь, направлена их ворожба, для кого они скликают духов, распевая там вардлок?
– На меня?
– А на кого же? На меня? Или, может, это мне в постель подсунули руническую кость с проклятьем, или меня пытались обвинить, будто я испортил конунгову дочку? Или это я мешаю будущему ребенку наложницы стать конунгом?
Кетиль был прав, и Гунхильда содрогнулась. Хлода не оставила попыток от нее избавиться, а сейчас, пока Харальда нет дома и она сама себе госпожа, у нее развязаны руки.
Ничего не добавив, Кетиль стал подниматься на холм, и Гунхильда тронулась за ним сквозь поросль мелких елок, раздвигая ветви Ключом от Счастья и стараясь не шуметь. Кажется, здесь имелась тропка, потому что порой удавалось пройти шагов десять, не наткнувшись на куст, дерево или валун, но вот найти свободный проход в темноте удавалось не всегда. Даже Кетиля Гунхильда почти не видела, лишь слышала впереди легкий шорох, когда нищий мудрец задевал за ветки. От волнения и движения ей стало жарко, хотя ночь поздней весны была довольно прохладна, и она сбросила плащ прямо наземь. Буду жива, найду утром, – мельком подумала она.
Вот подъем кончился, они выбрались на вершину и остановились отдышаться, прячась за кустами и камнями. Шагах в двадцати впереди горел костер, возле него виднелись три фигуры: девушка, женщина средних лет, и старуха – эта была закутана во что-то темное и пряталась в тень поодаль от костра, так что ее едва можно было разглядеть. Женщина сидела с закрытыми глазами на куске медвежьей шкуры, а девушка – это оказалась Хлода – стояла рядом, тоже опустив веки, и распевала заунывную, монотонную песню – вардлок. Обычно она носила головное покрывало, как подобает замужней женщине, но сейчас ее волосы были распущены, чтобы высвободить силу для ворожбы, и это непривычное зрелище усиливало пугающее впечатление. Колдунье, призывающей духов, всегда нужны помощники, чтобы петь вардлок – сама она общается с духами и не может в это время петь. Старуха подтягивала тонким скрипучим голосом, доносящимся как будто с очень большого расстояния, но смолкла, едва Гунхильда и Кетиль вышли на вершину.
Гунхильда подумала, что они обнаружены, но у огня ничего не изменилось. Среди углей стоял трехногий котелок, в котором что-то кипело, поднимался пахучий пар – ведьма варила колдовские травы, служащие приманкой для духов наряду с песней. В этом котелке варилась ее, Гунхильды, гибель! Кипели чары, призванные ее погубить! При виде этого в ней вдруг взмыла ярость, начисто смывшая страх. Да кто они такие, жабы и змеи, что задумали зло на нее, внучку Фрейи!
– Сдается мне, я был прав! – прошептал Кетиль, схватив ее за свободную руку. – Они думают, что плетут здесь чары на гибель тебе, но всякое копье, пока оно не пробило грудь, можно подхватить и метнуть обратно. Помнишь, что я говорил? Давай сейчас отдадим богам эту фру – это будет как два человека вместо одного. Боги любят жертвы конунговой крови. Потаскухи уже созвали духов – если сейчас прольется кровь, я сумею заставить их делать то, что нужно нам. Я знаю, чего ты хочешь – чтобы и брат твой был жив, и оба сына Горма были живы. Не все из этого возможно, но для того, кто тебе дорог, ты можешь сейчас обеспечить более долгую и уж точно более удачливую жизнь.
Гунхильда не успела даже придумать ответ, как вдруг в памяти ее прояснилось. «Не все из этого возможно», – сказал Кетиль, и эти слова были будто факел, внесенный в темный дом и осветивший все до дальних углов. Она вспомнила свой сон – тот, что видела, когда Кетиль разбудил ее. Во сне она вновь была внутри Дома Фрейра и разговаривала там с Харальдом: он задавал вопросы, а она отвечала. «Твой брат Кнут… радостна была жизнь его, радостной будет и смерть, и умрет он весело, как все, что делают молодые… Он войдет в Валгаллу, открыв тебе дорогу к земной власти и славе… будут у тебя сыновья и дочери. Они в полной мере разделят судьбы всех земных владык… не все из них умрут своей смертью… доброе зерно, будучи брошено в дурную почву, принесет дурной плод… горький плод… ядовитый плод…»
Придерживая локтем рукоять ростового топора, Гунхильда закрыла лицо руками, будто пыталась защититься от вспышки этого ужасного знания. Но чувство ужаса держалось лишь краткий миг – а потом исчезло, и вместе с ним исчезла Гунхильда дочь Олава. В груди вспыхнуло пламя, огонь потек по жилам, будто лава проснувшегося вулкана, в душе вскипела ярость и жажда смести с земли эту черную пакость – ворожбу, посягающую на благо потомков богов.
Ни о чем не думая, Гунхильда с яростным криком вскочила из-за кустов, сжимая древко секиры обеими руками. Метнулась костру и первым делом концом древка опрокинула котелок – варево выплеснулось, наполовину затушив костер. Зашипели угли, взметнулось облако пахучего пара, вскрикнула Хлода. Когда пар развеялся, Гунхильда увидела их обеих. Хлода пятилась, глядя на нее с ужасом: наверное, думала, что пением своим призвала случайно какого-то особенно сильного и опасного духа. Вторая женщина – колдунья Улла – не пошевелилась, но глаза открыла. Она была закутана в широкую накидку, кажется, из мелких шкурок, но голова ее оставалась непокрытой, жидкие волосы рассыпались по плечам. Лица ее не удавалось разглядеть в неровном свете луны и отблесков костра. Надо думать, она не сразу вернулась в свое тело из мира духов и поняла, что колдовству помешали.
