Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца
– Нет!
– Почему?
– Мне нельзя.
Нигде смеется.
– Можно, глупый ребенок. Теперь тебе все можно…
– Я должен. Вернуться.
– Ради чего?
Ради кого… есть кто-то, кому Кайя нужен.
– Ложь. – Нигде позволяет камням падать. – Ты никому не нужен. Тебя бросили. Ты мой.
– Нет.
– Да. Оглянись.
Пустота. Темнота. Оглушающая. Плотная.
– Если ты не пойдешь со мной, то она заберет тебя. Подумай хорошо, Кайя. У тебя ничего не осталось. Даже памяти.
– Я восстановлю. И вернусь.
Нигде рассмеялось. И ушло, оставив Кайя наедине с темнотой. Он всегда темноты боялся: в ней живут чудовища…
Опять пришли люди. Много. Что-то говорили, размахивали руками, затем прицепили к рукаву красный бант и ушли. Бант Кайя сорвал. Он не любит красное: это цвет волн, которые катят от города, грозя затопить башню. От волн начинает болеть голова, и недосложенная пирамида опять рассыпается.
А темнота становится иной.
У темноты имеется имя. И у тех людей, которые – камни в руках Кайя. Имена иногда всплывают, но снова и снова теряются. Кайя их записать хотел, но оказалось, что он не помнит буквы. Вот «а» или еще «н», а другие потерялись.
Бестолочь. Он ходил, ходил по комнате. И что-то трещало под ногами. Главное, на кота не наступить, он беспокоится. Кто-то еще, кроме кота, но… кто?
Люди остановили. Звали с собой. И Кайя пошел. Возможно, если он покинет пределы Башни – почему он вообще остался? – то найдет потерявшиеся буквы, а за ними – имена. На людях было много красного, в одежде и внутри тоже. Это плохо. Когда красный съедает другие цвета, не остается чем дышать.
Зал Кайя помнит. Большой.
Раньше стояли лавки. И кресла. На креслах гербы. В Гербовнике много картинок, и каждую Кайя должен выучить. Только он слишком тупой, чтобы запомнить все. Повторяет вслух описания, а они путаются. Хорошо, что гербов больше нет, а есть просто лавки.
Опять люди.
И Кайя позволяют сесть. Прежде он сидел в другом месте.
Синее полотнище. Белый паладин. Это очень важно. Но откуда кусок? Кайя заставил себя запомнить. Еще ласточка. Конечно, где-то была ласточка из золота, она потом потерялась, и поэтому ему сейчас так странно. Ласточка. Искра.
Огонь.
Все вместе – что-то иное.
То, что защищает от темноты. И то, ради чего он должен вернуться.
Люди говорят. Много. И еще поднимают руки. Наверное, так надо, Кайя следует их примеру.
Хлопают.
Обнимают. От людей на Кайя остаются ошметки красного, которое тяжелое, и Кайя пытается очистить себя. Не получается. Тогда он встает и уходит. Люди пытаются остановить, но Кайя больше не хочет их слушать: все равно не в состоянии понять, чего им надо.
С замком не то… он выглядел иначе. Кайя останавливается, чтобы разглядеть стены, пестрящие пятнами. В нос шибает запах мочи – кто-то пристроился в углу, и желтая струя бьет на старые шпалеры. Нехорошо.
На ступеньках пьют.
Вино красное. Терпкое. С вином следует аккуратно. Однажды Кайя выпил слишком много и тоже забыл о чем-то важном, не как сейчас, а просто на время. Кто-то хватает за руку, и Кайя руку стряхивает. Человек легкий. Летит по лестнице, замирает у подножия.
Умер?
Кайя умеет убивать. Его учили. Определенно. Это важно, почти так же важно, как синие полотнища с белым паладином. И кот.
Те, кто пил на лестнице, схватились за оружие.
Они злы?
Конечно. Люди прячутся от Кайя, потому что боятся его, запирают себя в темноте, а он уже не слышит. Раньше тоже не слышал, но иначе. У глухоты тоже есть оттенки. Мучительно, когда столько их вокруг и все хотят убить. Они не знают, что Кайя очень сложно убить. И если все-таки получится, то города не станет. Погибнут многие.
Нигде будет радо и снова позовет его за собой. Нет. Кайя помнит, как считать: лучше эти, чем многие…
…всех не пришлось.
Убежали.
А Кайя отмыл руки вином и поднял меч. Так будет удобней. Чище.
Больше никто не пытался его обидеть. Один раз выстрелили из арбалета, и болт застрял в рубашке. Кайя она мешала – грязная. Рубашку он оставил.
Он помнил галерею! И картины! Конечно… эти люди… когда-то Кайя учил их имена. Много-много имен, целая цепочка, которая протянулась от прихода в мир и до… да, Кайя тоже здесь есть.
Себя он не узнал и женщину, чей портрет висел напротив, тоже. Но это был другой портрет! Неправильный! Должен быть… у нее черные волосы. И еще завиваются. Кожа белая-белая, и Кайя не хочет причинять ей боль, но резать приходится. Она просила похоронить ее у моря, там, где встретила паладина.
Наверное, того, который с полотна…
…она умерла?
Пожалуй. Живых не хоронят.
Она лежала на нем, подперев кулачком подбородок. И делала так, что боль уходила. Становилось хорошо. Она играла с мураной, и черные плети, из-за которых кожа не остывает, были послушны.
Еще было платье. И ожерелье изо льда на шее… лед тает, если человек живой.
Свадьба… чья? Ее.
Она умерла после свадьбы, а Кайя ничего не смог сделать.
Не складывается!
Золотая цепочка на запястье. И ласточка… ласточки улетают на зиму, но весной возвращаются. Кто это сказал? Кто-то, кто знал о ласточках все… они строят гнезда на отвесных скалах.
Снова паладин.
Остров. Или нет… город. Точно, город. Встреча. А потом вдруг что-то случилось, и все пошло не так. Кайя должен. Ласточка. Искра. Женщина.
Не поймет – не исправит.
Он сдавил голову руками, и неудобный меч выпал.
Лязг. Турнир. Кто-то с кем-то дрался… Из-за чего? Кого? Тоже важно.
Кайя нравится держать ее на руках. Легкая. И яркая. Никто не видел, какая она яркая, как… как искра. Если издали, то искра.
Его искра.
Надо узнать ее имя. Кайя обязательно отыщет его среди других, которых много. Но позже. Он устал и возвращается в башню. Окно разбили… когда и кто? Нехорошо. Коту холодно, и он приходит греться к Кайя. Мурлычет, успокаивая. Трогает когтями медальон.
Медальон очень красивый. Кайя не может его снять – у него слишком неуклюжие пальцы, – и, чтобы рассмотреть, приходится изогнуться. Круг. Паладин, украшенный мелкими камнями. И ласточка с другой стороны. У ласточки острые крылья и сапфировые глаза. Кайя помнит ее на ощупь.
Эту и другую тоже, ту, которая живая и далеко. Она подарила медальон, чтобы… чтобы защитить. А сама ушла. Из-за Кайя. И не вернется, пока он все не исправит.
Или совсем не вернется?
Нет!
Надо вспоминать. Собрать пирамиду из рассыпавшихся камней. Сложить их. Узнать, что произошло, и тогда…
…Кайя…
Темнота позвала его по имени. И ласково коснулась, уговаривая не бояться. Она тоже не любит отпускать тех, кого считает своим. Надо лишь отозваться, и темнота навсегда его заберет.
Она умеет лгать.
…пожалуйста… ты меня слышишь?
Использует чужой голос. И Кайя с трудом уговаривает себя молчать.
Когда за ним пришли люди, Кайя не стал сопротивляться. Возможно, в другом месте ему будет проще вспомнить. Место было сырым и тесным. Кайя запирали, думали, что дверь его остановит. Кайя хотел выйти, но передумал: людям это не понравится. Они отправятся за Кайя и опять разрушат его пирамиду. Лучше здесь.
Не мешают.
Заглядывают редко. Кайя помнит, что есть время, но не как им пользоваться. Всегда двое. Один воду приносит и еще еду. Второй – крупный, с дубиной. От него тянет злостью, и с каждым разом сильнее. Часто человек пьян. Он уже не ждет за порогом, и к злости добавляется презрение.
Кайя раньше не различал оттенков чужих эмоций.
Ему становится лучше?
Возможно. Он ведь помнит свое имя. А когда вспомнит другое, то вернется совсем.
Еще Кайя научился приказывать крысам. Сначала – чтобы не приближались, потом наоборот: еды стало совсем мало. Крысы слушались, позволяли себя убивать. Правда, были мелкими и невкусными. Хотелось морковки, непременно вареной. И чтобы молоко.
Тогда Кайя подумал, что, возможно, сумеет приказать и человеку, тому, который с едой. И у него получилось, правда, молоко оказалось прокисшим, а человек сломался. Нехорошо вышло. Кайя пробовал его починить, но внутри человек сложнее крысы.
Жаль.
…Кайя, я знаю, что ты меня слышишь. Пожалуйста, не молчи.
Он должен. Темноте нельзя верить.
Теперь появлялся один охранник, тот, который с дубиной. Еды стало меньше, но больше Кайя не рисковал влезать в чужую голову. От человека шибало страхом и злобой, потом – злобой и перегаром. Как-то он осмелел настолько, что пришел без воды, но с другими людьми.
– Вот, – сказал он, и Кайя обрадовался, что снова понимает речь. – Рыжье.
Да, Кайя был рыжим. Ей нравилось. Ей все в нем нравилось, она просто не понимала, насколько Кайя неправильный.
– Сымай. – Человек указал на медальон.
Слово было непонятно. Его повторили дважды, но Кайя покачал головой. Людям явно было что-то нужно, и терпение их иссякло. Тот, который говорил, перекинул дубину с плеча на плечо – следовало ли считать это признаком агрессии? – и шагнул. Вытянув руку, он попытался взять медальон.
