Евгения Барбуца - Сказка для волка
Саша держал мою руку в своей, согревая ее. Он долго смотрел на меня в полнейшей тишине, будто пытался узреть что-то. Я не отводила взгляда, просто не могла. В одно мгновение выражение его глаз поменялось. В них я увидела нечто, что нормального человека заставило бы отшатнуться. Зверь. Животное. Не могу объяснить, это что-то за гранью понимания, совершенно дикое и явно нечеловеческого происхождения.
В этот момент показало себя и мое безумие. Я испытала искреннюю, ничем не замутненную радость. И он понял это. Почуял. Его лицо вдруг оказалось рядом, а руки уже наматывали волосы на кулак. Его горячие губы терзали мои. Он не был нежен, не был он и терпелив. Но кого это волновало в тот момент? Уж точно не меня.
Не сразу я поняла, что лежу на кровати, а его тело находится в восхитительной близости от меня. Такое горячее, такое большое, такое необходимое. Обжигающий поцелуй. Руки на талии, вжимающие мое тело в его.
Недостаточно.
— Холодно, — шептала я, выгибая шею под жаром его поцелуев.
Именно тогда показанный мне зверь вырвался наружу. Я смеялась, приветствуя его. Смеялась до тех пор, пока не почувствовала болезненный укус. Горячий язык зализывал маленькую ранку на груди. И вновь поцелуи, так явно говорящие о ненасытном голоде. Мурашки мгновенно окутали мое тело и тут же схлынули под натиском его жара. Грудь, живот, бедра. И его руки. Везде. Горячие, такие нужные.
Треск ткани. И он впечатывает меня в кровать, нависая надо мной. Горячо, как горячо. Восхитительно.
— Моя?
— Твоя.
— Ула.
И боль. Его смуглая кожа поверх моей белой. Его горячее дыхание поверх моего. Грудь, ходящая ходуном. И больше не холодно.
Он не был удивленным, довольным — да, но не удивленным. Знал.
— Скажи, что любишь? — его рык.
— Люблю, — обняла его за шею, прижимаясь всем телом. Кто сказал, что я солгала?
Мне больше не холодно, и это главное. Испугавшись, что лишусь тепла, я обхватила его ногами, прижавшись еще теснее. Плевать на боль. И дикая радость животного. Его самого.
И вновь движение. Он не хотел быть нежным. Не мог. Блики искусственного освещения ослепляли меня, мешая боль с чем-то еще, доселе неведомым. Весь жар, так щедро даримый им, сосредоточился в одном определенном месте. Боль и жар. И это прекрасное чувство, что поднималось по позвоночнику.
Наслаждение. И боль.
Вспышка. И я выгибаюсь под ним, стараясь впитать его в себя. Я кричала? Смеялась? Не помню. Я чертова мазохистка.
Пробуждение оказалось не самым приятным в моей жизни.
— Ру, — доносилось до меня сквозь вату, — проснись, маленькая. Ну же.
— Са-ша?
Я открыла глаза и попыталась проморгаться. Красное марево застилало взор.
— Саша, — требовательно позвала я, пытаясь дотянуться до него.
Он держал меня на руках, прижимая к своей груди. Я хотела прикоснуться к его лицу, но ослабевшее тело не слушалось. В комнате стоял странный запах.
Нечто горячее катилось по щекам. Слезы?
Невероятным усилием воли мне удалось совладать с собственными конечностями. Проведя пальцами по глазам, я почувствовала влагу. Странная, липкая и вязкая, она обжигала пальцы. Посмотрев на руки, даже сквозь туманное марево, я поняла, что плакала кровью.
— Началось, — вздохнула я.
Бедный Саша, проснуться рядом с девицей, плачущей кровавыми слезами. Не самое приятное пробуждение.
— Павел, — орал Саша, — немедленно ко мне. Она истекает кровью. В прямом! Из глаз, ушей и носа!
Зачем так кричать?
И рядом падает трубка телефона.
— Что он с тобой сделал? — Меня сжимают чуть сильнее, чем это необходимо.
— Переливание крови, — призналась я. Язык слушался с трудом. — Дядя знает. Я модифицированная. Эксперимент. Люди. Дима сказал, что нужно всего лишь переливание. У нас одна кровь. Он очень хотел, чтобы я обернулась.
— Дура, — шептал он. — Убил бы. На хрена ты пошла к нему?
— А ночью песней называл, — не согласилась я.
Меня лишь крепче прижали к широкой груди.
Ситуация показалась мне довольно забавной, поскольку, может, я и выглядела как умирающая, но чувствовала себя несколько иначе. Мне не было ни жарко и ни холодно, ни больно и ни хорошо, словно нервные окончания все разом отключились. Говоря другими словами: мне было никак. Потому излишняя Сашина нервозность виделась ненужной. Зря он обстановку нагнетает, у меня ведь есть два варианта развития событий. Либо выживу, либо нет. Оба варианта, признаться честно, не прельщали. Выживу — свихнусь, не выживу… тут и говорить не о чем.
Саша держал мое слабеющее тело в горячих объятиях, пока не прибыл доктор.
Скажу по секрету, Назаров был в бешенстве. Страха в его взоре не наблюдалось, а вот лютой злобы хватало с лихвой. Будь я в добром здравии, обязательно начала бы гадать, на кого и за что он злится. Сейчас же я сразу решила, что гневается Саша на меня, и, как ни странно, тут же успокоилась, не удосужившись логически аргументировать свои выводы.
Время будто замерло, остановившись на одном определенном моменте, не желая двигаться вперед. Казалось, оно тянулось бесконечно долго, но стоило мне прикрыть глаза хоть на секунду, как проходили десятки минут.
Добрый доктор Айболит тут же поспешил протянуть ко мне свои ручонки. Я стерпела. Он пощупал мне пульс, проверил зрачок, спросил о самочувствии и подробно выяснил, что конкретно у меня болит.
— Руслана, что послужило причиной нынешнего вашего состояния? — деловито осведомился врач, роясь в потрепанной сумке синего цвета с крестом на боку.
Ого, я смотрю у оборотней методика лечения несколько отличается от человеческой. Но испытывать нежные чувства к последователю науки я так и не начала.
— О, — попыталась я улыбнуться, — ничего такого. Меня всего лишь накачали литром-другим крови оборотня. Знаете, такое семейное переливание получилось.
— Что? — осел доктор. — Сумасшедший. Это же вероятный катализатор, — бормотал он.
Ну надо же, а доктор-то сведущ, он еще и половины всего не знает, а уже правильный диагноз ставит. Ах да, он же видел мои анализы, вполне может так случиться, что именно он занимался изучением моей кровушки. Думать становилось все труднее, и, признаться, не хотелось мне заниматься столь неблагодарным делом.
— Один серый волк очень хотел, чтобы я обернулась, — пожаловалась я. — Прям-таки был одержим этой идеей. А мне, знаете ли, и так нормально жилось.
Саша спокойно сидел, по-прежнему удерживая меня на руках, за что я была ему искренне благодарна, ибо ощущала себя лужицей без костей: отпусти — и я растекусь. Так вот, поскольку я находилась в непосредственной близости от Александра, мне удалось уловить его напряжение.
— Вот тварь, — тихо выругался он себе под нос.
А вот это уже интересно. Насколько помню, Саша и сам был не против, если бы я периодически обрастала шерстью, он даже мою кровь на опыты позаимствовал, искусно навешав мне лапши на уши, дабы выяснить, почему сие не происходит. А тут на тебе, исполнение желаний и полное отсутствие радости!
— Скажите, Павел Николаевич, а зачем мне вообще обращаться? Я же не перестану быть оборотнем, если хоть раз не побываю на четырех лапах. — Данный вопрос меня интересовал особо остро, потому как хотелось знать, за что страдаю.
— Видите ли, Руслана, — замялся деятель науки, — я не совсем уверен, но дело в том, что наши женщины способны вынашивать детей лишь после первого обращения. Именно тогда все органы принимают нормальное положение. Вы же хотите быть полноценной женщиной?
Боже, я же ни разу в жизни не делала рентген! Чего уж там, я в больнице-то всего один раз побывала, и та психушка. Как-то так получилось, что меня миновали болезни, и, конечно, аутизм не в счет. Его у меня, как оказалось, тоже не было. Откуда я могла знать, что у меня все настолько запущено? Чувствовала себя инопланетянкой. Но если подумать, то подобные новости ничто по сравнению с фактом того, что мой собственный братец возомнил себя быком-осеменителем, а меня племенной коровой. А я-то голову ломала, отчего такая спешка с моим обращением? Ну сволочь. А впрочем, плевать. Меня больше притягивала сладкая перспектива поспать.
— Хорт, позвольте вас на пару слов, — отошел от кровати доктор, заметив мой сонный вид.
Кстати, Саша меня одеть так и не удосужился. Замотал в простынку и посчитал, что все приличия соблюдены.
Он осторожно сгрузил мое тело на кровать, а сам вместе с Павлом Николаевичем отправился прочь из комнаты. Дверь они прикрыли плотно. Наивные. Наверное, даже хорошо, что я забыла сообщить Саше о своем обострившемся слухе.
— У нас слишком мало информации, — взволнованно тараторил доктор. — Вполне возможно, она обращается. Как вы и предсказывали, это наихудший вариант, все планы летят к чертям. Сами знаете, какое давление на психику осуществляется в таком случае, тем более в столь позднем возрасте. Процесс неконтролируемый, к тому же мы словно слепые котята, нельзя тыкать пальцем в небо. Нам нужно знать, что сделало ее такой.
