Ольга Герр - Эльфантина. Союз стихий
— Ты один из них, — его пихнули в спину, и он чудом удержал равновесие.
«Только не упади, только не упади», — твердил он про себя подобно заклинанию. Свалишься в снег — затопчут, забьют ногами до смерти. Людям не на кого излить злость и боль кроме как на него. Но до тех пор, пока он стоит на ногах, не все потеряно.
Ругательства сыпались на него, как снег в метель. Он не разбирал отдельные слова в общем гомоне. Селяне тянулись к нему: ударить, толкнуть, урвать кусок. Джеймс закрыл голову руками в попытке защититься. В памяти всплыло лицо матери. Сдаться, что ли, прекратить борьбу. Он приготовился лечь на землю и умереть, когда толпа вдруг расступилась.
— Что происходит?
Он узнал голос деревенского главы. Кто-то скороговоркой объяснял ему суть обвинений — Джеймса подозревали в сговоре со снежными. Якобы он привел их в деревню. Накануне его видели выходящим из леса. Никого не волновало, что он был на охоте. Еще один довод не в его пользу — снежный его не тронул. Любого другого на его месте убили. Но Джеймса снежный пощадил. Не иначе они заодно.
— Где твоя мать, полукровка? — спросил глава.
Джеймс кивнул в сторону пепелища. Никто не выразил ему сочувствия, но он его и не ждал. Для него она была единственным близким человеком, а для них — деревенской сумасшедшей.
— Ведите его за мной!
Джеймса подхватили под локти. Он не сопротивлялся. Люди плевали ему вслед, бросали камни. Парочка достигла цели, больно ударив по спине. Что ни приготовил ему деревенский глава, вряд ли это хуже, чем быть забитым до смерти толпой.
Единственной каменной постройкой на всю деревню был дом главы. Там он жил с семьей, там собирался деревенский совет, там принимались все важные решения, там проходил суд, там содержались преступники до вынесения приговора и там же приговор исполнялся.
До этого дня Джеймс не бывал в каменном доме, как его называли в деревне. Он не принимал участия в жизни деревни. С какой стати? Им не было дела до него, а ему до них. Прежде это всех устраивало.
И вот он поднялся по каменным ступеням. Изнутри пахнуло сыростью. Эхо от шагов ударило по нервам. Казалось, по узкому коридору идут не четыре человека, а целый гарнизон. В тесной пристройке рядом с кузницей стократ уютнее, чем в доме главы.
Спустились по винтовой лестнице. Все ниже и ниже. Глубоко под землю. Стены и потолок давили на плечи, будто заживо погребли, и Джеймс пожалел, что толпа не растерзала его. Пусть мучительная, зато быстрая смерть. А здесь, в мрачном подземелье ему, возможно, гнить годами без надежды снова увидеть солнце.
Конвоиры привели к решетке. Лязгнул замок, и Джеймса втолкнули в камеру. С хлопком решетка закрылась за спиной, словно сомкнулись челюсти хищника. Джеймса поймали в ловушку. Мечты о богатстве, светлом будущем остались за порогом камеры. Впереди ждали только лишения и смерть.
В подземелье было темно хоть глаз выколи. Где-то вдалеке коридора мерцал слабый огонек свечи. Из камеры его свет напоминал свет далекой звезды. Джеймс прищурился, привыкая к темноте. В наследство от отца-насильника ему досталось умение ориентироваться в темноте. Говорят, снежные живут в пещерах, вырытых в толще снега и льда, без единого огонька. Ему было далеко до них, но кое-что он разглядел.
Камера была квадратной. Шагов двадцать по диагонали. Три кирпичные стены и одна решетка. Окон нет. В углу стог сена вместо постели. В другом — дыра в полу. Из нее невыносимо воняло мочой.
Тело ломило от побоев. Лечь бы и забыться. Сон — единственное доступное здесь развлечение. Он приблизился к стогу, но тот зашевелился. Джеймс инстинктивно отскочил.
— Кыш! — прошипел он, думая, что в сене копошатся крысы.
— Сам кыш, — ответил стог хриплым баритоном.
Наполовину закопанный в сено, как в одеяло, в стогу лежал мужчина. Зрением полукровки Джеймс разглядел длинный прямой нос, нитевидные губы, ярко выраженные носогубные складки и выдающийся вперед подбородок — мелочи, придающие лицу хищное выражение. Черные волосы до плеч, слегка вьющиеся или просто давно нечесаные. Шрам на правой щеке — белая полоса тянулась от внешнего края глаза по скуле и отчетливо выделялась на фоне щетины. Вид у мужчины был неопрятный: замусоленная одежда, руки в копоти. Но и место не располагало к чистоте.
Джеймс попятился. Уж лучше компания крыс, чем этого человека, в котором он опознал преступника. На прошлой неделе в деревне судачили о поимке разбойника, разыскиваемого в столице за нападение и убийство.
— В чем дело, златовласка? — усмехнулся мужчина. — Ты меня испугался?
Джеймс тряхнул головой. Он привык, что цвет его волос рождает в людях ненависть, но насмехались над ним впервые.
— Мои волосы белого цвета, а не золотого, — проворчал он.
— О, прощу простить за ошибку. В темноте сразу и не разберешь, — мужчина явно издевался. — Тогда я, пожалуй, буду звать тебя белокурым, раз уж ты будто девица зациклен на цвете своих волос.
— Зови, как хочешь, — Джеймс махнул рукой. — Мы долго не протянем, а пару дней я потерплю.
— Лично я не намерен умирать, — ответил мужчина. — У меня куча планов. Кто их выполнит, если меня лишат головы?
— Лишат головы? Не много ли чести? Скорее уж повесят или четвертуют зевакам на забаву.
— Говори за себя. Меня в этой убогой деревеньке не тронут. Нет полномочий, — мужчина сел, стряхнув с одежды сено. — Меня отправят в столицу для суда. Не сомневайся, я туда не доеду.
— Куда ты денешься?
— Сбегу, — сказал он спокойно, словно проделывал это не раз. — В дороге масса шансов для побега. Не то, что в этом клоповнике.
Мужчина с досадой пнул ближайшую стену, как будто она виновна в его несчастьях.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Джеймс.
— За что сцапали?
— Подозревают в сговоре со снежными.
— Серьезное обвинение, — кивнул мужчина и представился: — Элай. Я здесь по обвинению в нападении на экипаж купца.
— Ты его совершил? — поинтересовался Джеймс.
— Как и множество других, — ответил Элай. — Я из тех, кто добывает пропитание собственным трудом.
— Ты называешь грабеж трудом?
— Каждый зарабатывает, как может, — пожал плечами Элай.
Джеймс не нашелся, что ответить. Он всегда выступал за честную жизнь и куда это его привело? Односельчанам нет дела: виноват он или нет. Они жаждут мести, а он под руку подвернулся.
Элай откинулся на спину, вытянул ноги и скрестил руки на груди. Он точно лежал не в стогу отсыревшего сена, а на шелковых простынях. Джеймс в отличие от него не мог расслабиться. Он размышлял над тем, какой приговор его ждет. Будет ли суд? Выступит ли кто-нибудь в его защиту?
Хорошо, мама не дожила до этого дня. Не увидит его мучений. При воспоминании о матери сдавило сердце. Некому зажечь погребальный костер в ее честь, чтобы он освятил ей путь в мрачный шатер Вела — бога мертвых — на вечный пир. Эта мысль терзала душу Джеймса сильнее, чем страх за свою жизнь.
Глава 4. Дочь владыки
В то время, пока Джеймс и его сокамерник томились в темнице, а Аурика Прекрасная готовилась к отъезду, в зале тринадцати в главном дворце столицы Эльфантины заседал совет двуполярного мира. Тринадцать магистров тринадцати городов собрались за столом в форме прямоугольного треугольника. Пятеро из них сидели по правому катету: угрюмые, темноволосые мужчины в кафтанах отороченных мехом — магистры северных городов Норта, Бриса, Канты, Ирда и Ганты. Четверо сидели по левому катету: светловолосые, бронзовокожие мужчины в шелковых одеждах — магистры южных городов Калидума, Апритиса, Луксорума и Леатарума. Еще трое расположились по гипотенузе треугольника: они были одеты в богатые парчовые кафтаны — магистры городов близ столицы: Проксима, Биатуса и Надерния. За спиной каждого из магистров стоял его личный советник. Место во главе стола в верхнем углу треугольника пустовало. Оно принадлежало первому магистру — правителю славной столицы.
Арочные окна тянулись от пола до потолка по периметру зала. Из них открывался вид на все стороны света. Ограниченная на западе и востоке океанами земля людей протянулась от крайнего юга с острыми пиками гор, где солнце никогда не заходит за горизонт, до крайнего севера с неприветливыми лесами, где солнце никогда не поднимается над горизонтом. В центре крайне удачно расположилась столица Эльфантина — ровно посередине между вечной ночью и вечным днем. В столице всегда была весна, а день и ночь сменяли друг друга через каждые десять часов.
Распахнулась двухстворчатая дверь, и в зал вошел грузный мужчина. Его виски и бороду тронула седина, а глубокая морщина между бровей выдавала упрямца. Одет мужчина был небрежно. Его наряд проигрывал даже по сравнению с грубыми кафтанами северян. Но двенадцать магистров встали как по команде и поклонились ему.
